Вечное

Тихо гудит вентилятор, гоняя по полу бумаги, по которым увлеченно прыгает Ламарр, то и дело пытаясь пригвоздить их к полу своими густо обмазанными вареньем конечностями. Кляйнер забавно прыгает из стороны в сторону, пытаясь поймать их по всей лаборатории. Наверное, со стороны это выглядит по-идиотски. Лысоватый, неуклюжий доктор наматывает по лаборатории уже пятый круг, гоняясь за слишком здоровым для своего вида хедкрабом. На щупальце убегающего виновника торжества красуется маленькая баночка с вареньем, которая то и дело звякает и даже едва слышно угрожающе трещит. Пол, на котором хаотично разбросаны документы, папки и даже какие-то старые, пожелтевшие фотографии, изукрашен замысловатыми узорами, выгравированными вареньем. Судя по запаху - клубничным. Один хрен знает, где и как Кляйнер достал варенье. Так же как и то, каким образом его выудила из недр шкафчика Ламарр. Листки бумаги продолжают кружиться в медленном вальсе по лаборатории, то взмывая в воздух, то вновь плавно опускаясь на пол. На лету поймав один из них, Гордон, не отворачиваясь от своего будущего обеда, протягивает их Кляйнеру. Протягивает - и всё так же невозмутимо, даже не оборачиваясь, несколько раз меняет местоположение руки - хитрая Ламарр норовит схватить нужные бумажки. А Гордон сидит и мрачно, даже чуть раздражённо, смотрит через чуть запотевшие очки на булькающие макароны, кипящие в большой колбе без горлышка. Продолговатое горло ей откололи, а по бокам колбы отчетливо видны следы прошлых экспериментов Кляйнера. И пара его обедов. Все то же самое - похлебка невесть из чего и с кучей жареного лука в придачу и какая-то рассыпчатая дрянь, которой он кормит Ламарр. - Газа у нас не так уж и много, Гордон. Поэтому не увлекайся, - говорит Кляйнер, остановившись наконец и пытаясь отдышаться. Гордон кивает. Под ногами у него давно растекается - участь его предыдущих обедов - теплая лужица соленой воды, намочившая носки и эти чертовски мягкие и пушистые тапочки. Зелёные, со смешными рожицами. Как говорит Кляйнер - вещицу притаранили Аликс и Барни. Как и розовенькие вязаные варежки для Ламарр. На кой черт хедкрабу варежки? Гордон лишь трясёт головой и продолжает пристально следить за макаронами. В нынешних условиях трудно по-человечески поесть. А учитывая происходящее вокруг - тем более. Макароны успели навернуться и накрыться медным тазом четыре раза. Главное в этот раз - не испортить. Кто бы мог подумать, что Ламарр любит горячие ванны. Первая выданная Гордону колба с тихим звоном раскалывается на части. На глазах прибежавшего из туалета на звуки Гордона, застёгивающего ширинку, Ламарр принимается плескаться в макаронах, катаясь на своей плоской спинке по теплому от соленого кипятка полу. Однако, когда надвигающийся Гордон делает ей пальцами "козу", в панике улепетывает за шкаф, предварительно повалив стол с микроскопом. И сидит за шкафом, нагло подрагивая и деланно испуганно пища. Гордону остается лишь выгребать осколки линзы микроскопа из второй порции макарон. А Кляйнеру - сидеть на шкафу пятой точкой кверху, отчаянно пытаясь выманить Ламарр сосиской. Плесневелой. В варенье. Барни не повезло с соратниками. Благодаря рассказам отряда он ходит в туалет только с фонариком. Или с автоматом. На вражеской базе - с отрядом. Ведь там, в пахучей темноте туалета, обязательно прячется монстр, способный его сожрать. Или что-нибудь откусить. Благодаря Кляйнеру Барни до дрожи боится котов. И стоит ему лишь услышать мяуканье - и он тут же готов лезть на стену. Аликс это знает, и регулярно стучит ноготками по его плечу в жестяной форме, прибавляя издевательское "мяу-мяу". А ещё Барни ненавидит хедкрабов. Что, впрочем, немудрено - их мало кто любит. Кроме съехавшего Кляйнера, который влюбился в свой подопытный образец до такой степени, что сам стрижет её челюсти. Ржавым ножичком. Брр. Но нелюбовь Барни к хедкрабам невзаимная - Хеди почему-то очень любит его макушку, от которой пахнет пеплом, дымом и... - Знаешь, Барни, хедкрабы очень любят лакомиться мозгами. И в первую очередь добираются именно до них. Видимо, ты у нас очень головастый мужчина! - с улыбкой говорит Кляйнер, поправляя очки. - Тогда пусть жрёт Гордона! - мрачно отвечает Барни, недовольно косясь на трясущийся шкаф. Ламарр как будто бы понимает - и приветствует Барни, прыгая прямо ему на лицо. Слышится мат, вопли, и только Гордон уже думает обернуться на происходящее, как видит пугающе быстро приближающуюся спину Барни. Следующие две минуты Ламарр бегает кругами по лаборатории, пытаясь стряхнуть чудом не разбившуюсь до конца колбу. А Барни тушит задницу, попавшую прямиком на газовую плитку, и пытается дуть на обожжёную кипятком ногу. Гордон лишь тяжело вздыхает. Ставит на место плитку, и поднимает колбу с пола, второй рукой включая крохотный электрочайник. Колба, как и следовало ожидать, вся в варенье. Когда же Гордона, пытающегося без рук нацепить падающий с ноги тапок, отплясывая гопака по лаборатории, пылко обнимают со спины, колбу с кипятком он роняет уже сам. От неожиданности. И, не оборачиваясь, слушает возмущенные крики Аликс. - Рада видеть, - вдоволь поругавшись, сообщает она. Судя по голосу - явно улыбается. Гордон чуть улыбается в ответ, рассеянно рассматривая пол в поисках осколков. Аликс уже убегает, отвлекаясь на отца, что-то говорящего по передатчику. А Гордон, чувствуя запах своих носков, вытряхивает теплые, непроваренные макароны из тапка. И опять наполняет колбу кипятком. *** Тихо гудит вентилятор, гоняя по полу измазанные кровью бумаги и пожелтевшие фотографии, тоже пропитанные чем-то красным. До такой степени, что даже невозможно понять, кто на них изображен. На мониторах поочередно мелькает человек в костюме. Будто прорываясь через помехи в видеозаписях, во времени и во вселенной. Через воспоминания, события и все возможные вероятности. И говорит. Тихо, вкрадчиво, через громкое шипение помех - но все прекрасно слышно. Гордон невидящим взглядом смотрит на колбу с макаронами. Плесневелые - так и приманивают ядовитого хедкраба, что сидит в клетке в углу лаборатории. На спине у него, прямо на кресте, здоровенная вмятина от удара ломом, а в углу клетки - ножка обычного хедкраба. Явно вымазанная в варенье. Оно же - застарелое, несмываемое, размазано вокруг по стенам. Лаборатория пустынна, а в ней ощутимо пахнет смертью. От Гордона Фримена смертью пахнет всегда. И этот запах не смыть ничем. Вот на столе лежит старая рация Барни. Так ведь и не ответил в тот день. А вот дробовик, которым Кляйнер пытался отбиться от напавшего Альянса. Дробовик, из которого он и словил пулю. Из которого Гордон и пристрелил в тот день всех нападавших. Гордон, который чересчур расслабился и привык к ненормальной, оседлой жизни в лаборатории Кляйнера. К жизни, которая была для всех временной необходимостью. Где-то в голове раздается, даже заглушая помехи, тихий и приглушенный плач Аликс. Будто плачет побитая собака. Тихо, незаметно от всех, скулит и на что-то надеется. И ведь не обнять, не сказать чего-то. Гордон слышал его лишь на старой записи. И тот был заглушен выстрелами. Гордон закрывает глаза. Те будто сковываются намертво, и в уголках ощутимо покалывает - как от яркого, нещадно слепящего света. А сквозь гул вентилятора, будто через подушку, слышится голос его вечного гостя: - Это не сон, мистер Фримен. Это реальность. И в то же время всё-таки сон... Гордон делает глубокий вдох и выдох. Прерывистый, дающийся с трудом. - Одна из тех реальностей, что могли бы произойти. Или могут произойти. И поверьте, мистер Фримен: это не самое страшное, что может случиться... - вкрадчиво продолжает человек. Руку ощутимо колет. Кончики пальцев жжёт со страшной силой, а под ногти будто всаживают раскалённые гвозди. - Сон, мистер Фримен. И то, что было до этого - тоже сон. Вам ведь его в последнее время очень недостаёт, верно? Затем гнетущее молчание. - Вы нужны этому миру. И до тех пор вы можете считать сном все, что захотите. Мониторы разом выключаются. Перед глазами в дикой пляске заходятся яркие цвета. А Гордон возвращает себе дыхание... *** На лбу теплая, мягкая ладонь, смахивающая выступивший холодный пот. - Ничего серьёзного, ребята: он просто заснул, - с улыбкой говорит Аликс. Отряд повстанцев облегченно вздыхает. А Гордон садится, и пытается осознать, что происходит. Во всём теле тяжесть - заснул в своем костюме. Чуть покоцанном, кое-где ржавом - но чертовски действенном. Одно его наличие может защитить от произошествия многих реальностей, одного факта существования которых Гордон себе просто не может простить. - Мяу-мяу, - хихикает Аликс. Барни, смачно шмякнувшийся головой об низкий проход - где час назад обрел шишку и Гордон - недовольно фыркает. - Что торчим? - Гордон уснул. Решили не трогать. Да и у нас небольшой перерыв, так сказать... Барни достает откуда-то изнутри костюма помятый сверток с раскрошившимся сендвичем, и с готовностью плюхается рядом. - Пять минут, девки, - командует Барни. Затем уточняет, - Девки и Гордон. Пять минут - и выдвигаемся, - говорит он с набитым ртом. Аликс кивает и вдруг морщит носик. - Фу! Гордон, даже в костюме чувствуется, как у тебя пахнут носки! и заливается громким смехом. А Гордон чуть смущенно улыбается в ответ. От Гордона Фримена всегда пахнет смертью. А ещё дымом, пеплом и порохом. И сталью. Порой даже расплавленной. А ещё носками, смесями Кляйнера, каким-то застарелым одеколоном и макаронами. Пересоленными макаронами, варившимися в колбе, где когда-то - вполне вероятно - был цианистый калий. Гордон, не моргая, смотрит на закопченую, грязную кастрюлю, где чуть покачивается из стороны в стороню непонятная жижа. Переварил.