77

      Хид скребла сломанным ногтем стену и считала до семидесяти семи. Удвоенные цифры — так проще запомнить и не сбиться. Это её любимое число; семьдесят семь литров её фирменного парфюма, в коих она искупалась не так давно; семьдесят седьмой дом, где жила её семья; семьдесят семь месяцев рядом с Голдхартом. Семьдесят семь месяцев счастья.       Семьдесят семь недель она сидит в камере с пуленепробиваемым стеклом, противного горчичного цвета стенами, холодным полом и книжкой про Пеппи Длинныйчулок под подушкой. Кто принёс не помнит, но Флаг, вроде бы, не склонен к прочтению детской литературы. Или все же склонен? Впрочем, Хид наплевать.       Хид вдавила ногтем в стену, стараясь царапнуть по краске. Палец налился болью, кровил из-под обгрызенных заусениц. Да уж, это далеко не идеальный маникюр от верных поклонников. Её рабы фанаты угождали ей со всей отдачей, делали потрясающий массаж, макияж, завивку, гладили и стирали одежду. Она чувствовала себя королевой среди обожающих её подданных. Любовь каждого она чувствовала физически, обволакивающими тело парами яда, который впитался в поры, волосы, волокна одежды; любовь всех окружающих, неважно, на чьей они были стороне — зла или добра. Почти всех.       Палец соскользнул с твёрдой поверхности стены. Хид взглянула на бледную красную полосу собственной крови, образовавшую нежно любимые инициалы Голдхарта. Надрывно хохотнула, закашлялась. Если любовь была оружием массового уничтожения, почему теперь от него страдает она одна?       Однако, сидеть семьдесят семь недель наедине с собственным больным сознанием паршиво. Ну, как наедине — иногда приходили врачи, Флаг, другие злодеи. Словно на диковинную зверушку в зоопарке, на неё глазели и тыкали пальцами. Допрашивали. Ковырялись в мозгах.       Хид любила внимание, но теперь ей хотелось спрятаться под свою никудышную койку и лихорадочно чертить розовым фломастером узоры и завитушки, лишь бы не слышать разговоры, просьбы, угрозы или того хуже — бормотание голосов по тёмным углам, реальных, нереальных, и так похожих на голос Голдхарта. Она слышала его в трещинах под потолком, в тёмном углу под кроватью, меж страниц книги про Пеппи, во снах, в наркотическом тумане после лекарств. Он был везде.       Оружием массового уничтожения.       Бывало, забегала и ящерка. Юркая, бешеная, вся рваная какая-то, будто оголенный провод. От её кислотных волос болели глаза, а от смеха звенело в ушах. И все-таки, Хид предпочла бы её компанию компании остальных. Это лучше, чем бесполезные психологи, и точно лучше, чем чувствовать на себе умоляющие, осуждающие, любящие взгляды Флага.       — Ты похожа на мочалку, — скривилась ящерка; её ссылал к Хид Флаг, чтобы передать чистую одежду, книжки и некоторые предметы женской гигиены. Так он проявлял заботу. Хид первое время слала девчонку нахрен, швырялась принесенными вещами, но после парочки драк с неубиваемой Дементией, да семидесяти семи уколов транквилизаторами смирилась. В конце-концов, это её наказание, хотя Флаг и убеждал, что она проходит лечение, а не сидит в тюрьме.       Хид нахмурилась, но не стала спорить. Её внешний вид за семьдесят семь недель действительно утратил весь былой лоск: отросшие тёмные корни, круги под глазами, желтый цвет лица и запекшаяся под ногтями кровь. Что бы сказали её фолловеры, увидь её сейчас? Любили бы её такой, как есть?       А что бы сказал Голдхарт?       Руки обвили тощие колени. Он снова шептал где-то в глубинах её черепа, своим ласковым голосом учителя, что вталкивал ей, неразумной девочке с нездоровой тягой к контролю над человечеством, как важно быть самой лучшей, всепрощающей, как важно, чтобы люди тебя любили. Мисс Хид, мы славно сработались. Мисс Хид, ты делаешь большие успехи. Мисс Хид, я тобой горжусь. Сесилия, ты мне нужна.       — Болезная, ты там дышишь ещё? Или уже подгниваешь? — пропищала Дементия, со скучающим видом оглядывая сжавшуюся на полу в клубок Хид. — Вонища здесь, как в лаборатории Флага.       Услышав знакомую фамилию, Хид слегка дернулась, что Дементия расценила как реакцию на своё появление. Ящерка швырнула скрученные в неаккуратный ком вещи в Сесилию, точно угодив той по голове.       Сесилия вздохнула и отпихнула комок тряпок. Что-то твёрдое уперлось в руку; краем глаза Хид заметила обложку книги. Достоевский, «Преступление и наказание». Нет, Кеннинг точно над ней издевался.       — Зачем меня здесь держат? — внезапно спросила Хид, хотя семьдесят семь недель подряд отказывалась говорить с Дементией, ровно как и с любым другим человеком кроме Флага. Дементия удивлённо вздернула бровь — видимо, до этого вопроса она всерьёз считала, что Хид сошла с ума настолько, что давно превратилась в отказавшую функцию.       — Чего-чего? — переспросила ящерка, как бы убеждаясь, что ей не почудилось. Тоже от голосов страдает.       Хид сделала глубокий вдох и приподнялась. Наконец, она удостоила взглядом Дементию, на пару секунд решив немного осмотреть ящерицу. Зелёная копна волос, разноцветные глаза животного, клыки некрасиво выступали вперед, но за чудовищной внешностью томилось куда более чудовищное нутро. Иногда Хид задумывалась, а не проще ли вот так. Не прятаться. Не скрываться под личиной очаровательной героини в розовой юбочке, в то время как изнутри тебя вырывается скверна. Возможно, не прячь она своё безумие, соответствуй она ему во всем, было бы легче.       Но тогда это расстроило бы Голдхарта. Он всегда говорил — тебя никогда не должно быть мало, Хид. Всегда разная, со всеми своя, но одинаково справедливая. Ты все правильно делаешь, Сесилия. Хид усмехнулась и глухо спросила:       — Вы убьете меня? Сдадите на опыты? Или я нужна Блэкхэту? Что именно?       На предпоследнем вопросе Дементия злобно прошипела и поторопилась пригрозить:       — Блэкхэту ты не нужна, уж я об этом позабочусь, — после, помолчав с минуту, нерешительно добавила: — Флагу нужна.       Ну, конечно. Хид обречённо оглядела принесенные ей дары. Наклонилась; книга, мягкая пижама, тёплые носки, мазь от царапин, пластыри. Синие, Флаг помнит, что ей нравился синий. Когда-то в другой жизни. И маленькая розовая конфета, которыми они делились друг с другом во время обучения в школе злодеев, лопали пузыри жвачек, обещали друг другу уничтожать человечество вместе, как лучшие друзья.       — Он хочет отомстить мне, — твердо произнесла Хид. — Хочет смотреть, как я страдаю от чувства вины. Идиот.       Дементия же закатила глаза и насмешливо фыркнула:       — Ты переоцениваешь свою значимость для мира, кукла. Док хочет с твоей помощью уничтожить суперпридурков, с позволения Лорда, разумеется. А потом тебя сдадут на опыты, или станешь жертвой для культа, или Шляпчик сожрет тебя на ужин. Не знаю, вариантов так мно-о-ого.       — Он бросил меня, — хныкнула Хид, сама не зная, кого имела в виду. — Они все бросили меня. Но… Это временно, правда? Меня всё ещё любят.       Дементия пожала плечами:       — Не все обязаны крутиться вокруг тебя.       Хид сжала голову руками. Голдхарт в её голове успокаивал, убеждал, он обещал ей, что это испытание, которое она должна пройти ради него. Ведь такова участь героя — жертвовать собой ради счастья других. Она была нужна людям, правда?       — Армия фанатов лучше бессмысленной одержимости монстром, которому на тебя всегда было и будет наплевать, — ядовито бросила в ответ Хид, хотя внутренний голос с тем же ядом шепнул «кто бы говорил, Сесилия».       Дементия, с опозданием в минуту поняв, что камень кинули в её огород, возмущённо рыкнула, но секунду спустя злая гримаса разгладилась, а на смену рыку пришел звонкий хохот. Беззлобный, чистый, детский — ей было действительно до одури смешно.       — Это говорит мне верная собачка придурка в обтягивающем трико? Вы, герои, все трусливые лицемеры, — хохотала Дементия.       — Голдхарт и я всегда были на равных! Он уважал меня! — бросилась на защиту героя Хид. Мышцы, ослабевшие за недели в камере, налились неожиданной силой, словно по венам пустили адреналин.       — Пра-авда? А мне кажется, Голдболван просто держал тебя при себе из-за тех дурацких духов. Плевать он на тебя хотел.       — Он вернётся за мной! Я нужна ему, и как только он заберет меня, мы уничтожим зло по всему миру, — упрямо воскликнула Хид. — Он всегда этого хотел, и он это сделает! С моей помощью, без меня он не сможет.       Дементия глумливо гримасничала, крутясь вокруг Хид, и у последней невольно сжалось нутро: ощущение, будто вокруг ходил голодный аллигатор, ищущий, в какое местечко послаще вцепиться.       — Что ж Голдзасранец тебя не забрал за все эти, сколько там?..       — Семьдесят семь недель, — стушевавшись, произнесла Хид, но быстро тряхнула головой и упрямо затараторила: — Он занят, просто… Просто… Ещё не время, да, ещё рано… Столько дел, планов, нужно все продумать, он заберет меня, как сможет…       — Знаешь, в чем наша с тобой принципиальная разница? — внезапно оборвала лепет Хид Дементия и снисходительно осклабилась, щелкнув клыками. — Мой Лорд ценит меня за то, что я делаю, и он счастлив, когда я разрушаю и убиваю, точно так же, как счастлива от этого я. Я нужна ему такой, какая есть, даже если Шляпчик этого никогда не признает. А ты хоть раз делала что-то, что радовало бы тебя, а не мистера Золотые Яйца? Ага, именно. И кто из нас ещё злодей? Подумай об этом, в свободное от рисования на стенах время, конечно.       Дементия, все ещё смеясь, ловко выбежала из камеры и захлопнула тяжеленную дверь. Напоследок скорчила рожицу Сесилии и унеслась на четырех конечностях прочь из ангара. Хид смотрела на мелькающую зеленую гриву в нерешительных чувствах. Хотелось рассмеяться с собственной глупости. Заплакать. Сказать, что, в общем-то, ум ящерки здорово недооценивают. Что-нибудь или кого-нибудь ударить.       Она осела на пол и скрестила руки над головой. Она была в клетке; заперта, закинута на обочину истории, никому не нужная. В клетке как буквальной, так и фигуральной; в клетке собственной отсутствующей личности. Даже Флаг, она уверена, выкинет её без сожалений, как только узнаёт всю нужную информацию. Что ж, имел право, после всей её лжи и двуличия.       Ты всё делаешь правильно, мисс Хид. Не слушай их. Она дернулась, сжалась, задрожала. Говорили из каждой паутины, из-под койки, сквозь скрип железа где-то снаружи, шуршания насекомых; это никогда не закончится, она знает. Даже если её излечат в этой лечебнице, сердце все равно будет замирать каждый раз, стоит ей только подумать о супергерое с золотым сердцем. Оно проникло так глубоко за грудину, куда не достать ни одному, даже идеально сделанному яду. Это было что-то совершенно настоящее и живое, как бешеная ящерка с её бешеной, настоящей любовью к своему боссу, как Флаг, что гладил её исколотые руки в моменты, когда Хид задыхалась после лекарств. Дементия была права — Хид никогда не делала что-то, что нравилось бы в первую очередь ей самой. Её целью всегда было быть ближе к Голдхарту, показать, что она тоже героиня, что она умная, идеальная, что она достойна его.       Голдхарт давал ей задания, хвалил, как чудесно исполнявшую команды собачку, давал редкие лакомства вроде объятий и внушил, что её обязан любить весь мир. Она полностью изменилась ради него. Мы всё делаем ради того, чтобы человечество нас признало и было нам благодарно. Но никогда не говорил, что включает в понятие «весь мир» себя.       — Это не может быть бессмысленно, — лихорадочно забормотала Сесилия, покачиваясь из стороны в сторону. — Не могло быть бессмысленно. Нет, нет, нет, нет, нет…       Скоро мы остановим насилие навсегда. В мире воцарится спокойствие, никто больше не будет страдать от жестокости злодеев. Мы создадим идеальный мир, Мисс Хид. Но идеального мира не достичь без боли, без испытаний. Останься со мной.       Мисс Хид протянула руку, нащупывая конфету, оставленную Флагом. Раскрыла розовую фольгу. Таблетка. Успокоительное. Сильнодействующее, скорее всего, со снотворным эффектом, чтобы она не слышала больше ничего и никого. Флаг знал её слишком хорошо.       Во рту было горько. Мисс Хид кое-как проглотила без воды лекарство и заползла на койку. Тепло сграбастанной в кучу одежды успокаивало. И постепенно, медленно, начала считать до момента полного отключения сознания. Раз, два, три… Останься со мной… Шесть, семь, восемь… Останься… Десять, одиннадцать… Я больше так не могу… Пятнадцать, двадцать пять… Это всё никогда не имело смысла, потому что я всегда буду злом… Тридцать, сорок, пятьдесят, шестьдесят, шестьдесят пять…       Потому что ты никогда меня не полюбишь. Семьдесят два, семьдесят три. Сесилия царапает стену перед собой, вычерчивая крест на старой розовой надписи про верную пару героев — Голдхарта и Мисс Хид. Их не существует. Ее не существует. И никогда не существовало.       Семьдесят семь.