Корабль в бутылке

Oh, captain, let’s make a deal Where we both say the things that we both really feel I feel scared and I’m starting to sink And I only sink deeper the deeper I think — «Ship in a bottle» by Steffan Argus

       — Прощайте, детектив Рид.        Решимость почти покидает андроида, когда их взгляды встречаются. На мгновение RK900 не чувствует себя боеспособной машиной с целью и результатом, которого ждут от его действий, но машиной, не способной на зверство. Зверство, что отражается в его тающей синтетической коже, открывающее бездушный белый пластик холодной ночи. Будто это разъедает его снаружи и изнутри. Но рука машины не дрогнет, лишь крепче возьмёт пистолет и, положившись на непогрешимость программы, направит на голову человеческого напарника, как стрелка компаса указывает север заблудшим. Отгремевшая революция доказала, что если андроиду так или иначе суждено принять ношу ошибок, как последствие девиации, то и решимости машины суждено обратиться во прах. Если андроиду суждено принять груз вины, как последствие девиации, то и его готовность вершить злодейство вопреки законам создателей, обратится в пожар. Пожар, нещадно пожирающий его тело.        — Ты что творишь? — голос детектива вдруг дрожит.        Андроид упрямо сжимает оружие. Пальцы — холодные, словно ночь, их окружающая, — лежат на рукояти, как родные, будто он создан только для этого момента. Фееричного эпилога их истории.        — Я должен это сделать, — отвечает RK900 сквозь стиснутые зубы. Неестественно для машины, но по-своему правильно для них двоих.        Андроид расправляет пиджак, лежавший до этого неаккуратными складками на его плечах. Ткань беспорядочной волной скользит по скину, замирая, тихо и спокойно. Безжизненно. Так же, как вскоре замрёт и мужчина перед ним.        — Ты не обязан ничего делать, — убеждает Гэвин.        Детектив выглядит таким вдруг беззащитным, со слегка взъерошенными копнами тёмных волос, в то время как всё внутри андроида вдруг мнимо сокращается, сбоит, хотя программа не протестует и не тревожит момент роковой зимней ночи. Всё сжимается и съёживается до микроскопических размеров, заставляя его чувствовать себя жертвой гидравлического пресса.        — Наверное, — кивает андроид. Всё вдруг становится слишком слишком. Даже выбившаяся тёмная прядь, сплавленная из синтетики миллионом тонких сенсоров по всему его телу, мешает, заслоняя обзор. RK900 нервным движением отбрасывает её со лба и шепчет вдруг, тихо-тихо, будто делится тайной, — но моя жизнь написана за меня. Программистами в «Киберлайф». Всё предопределено, и я знаю, что должен сделать.        — Программу мог написать полнейший идиот! Ты ведь не можешь всерьёз слепо следовать только ей, — возражает Гэвин, в его голос пробиваются истерические нотки, но он держится, честно пытается. Будто перед ним очередная часть его работы. Будто перед ним террорист, у которого под прицелом с дюжину невинных душ, а не только запутавшийся в себе и напарнике Гэвин Рид.        — Программу, — он словно пробует это слово на вкус, понимая, что знает, каково оно. Горчит. — Знаете, ведь и вы по человеческим поверьям рождёны для выполнения какого-то конкретного предназначения, которое было придумано задолго до вас каким-то высшим разумом. Такая убийственная идея. Быть чьим-то проектом. Войти в прямой коридор, с которого не свернуть, не вернуться. Течь, как вода, к далёкому забытью. Это же… — он запинается.        — Что?        — Я не уверен, что могу объяснить, — признаётся андроид после секунды колебаний, чувствуя, как по проводам что-то заискрило, будто выключая изнутри компонент за компонентом. Жестокая шутка его создателя, вознаградившего его аналогом человеческой рефлексии над миром. Чувства, которые люди в машинах отвергают.        Ладонь Гэвина неуверенно ложится на плечо андроида. Он нервничает — ещё бы! Будто добровольно совершает шаг в пасть льву. Он едва дрожит, на грани, опасно близко к тому, чтобы осознать жестокую истину. А Ричарда передёргивает от одной только идеи, что то, что он собирается совершить — возможно самая большая ошибка. Но машины ошибок не совершают. Машины просчитываются. Всего лишь скромное предупреждение в его безупречной консоли чёрного и белого.        Человек стоит так близко и совсем не боится того, кто за секунду может переломать ему хребет. Но боится же. Уровень стресса только возрос, танцуя под аккомпанемент увеличившегося артериального давления. Но однажды приблизившись, он не стремится спрятаться. Это… доверие?        — О чём ты?        Поверхностные сенсоры воспринимают дыхание человека, который и не думает отстраниться. Ричард пытается отвернуться, провести экстренную внеплановую диагностику, вытеснить образ раскрасневшегося от мороза лица детектива. Это всё лишнее, лишнее ведь?        Он не должен запоминать. На задании нет места фатальной сентиментальности.        — Это всё так странно, — признаётся, наконец, он. — Это, — он тыкает пальцем в диод, — всё здесь, и я не знаю…        Детектив хмурится, обдумывая. Он стоит так близко. Он думает, что андроид испытывает хоть что-то, думает, что вот так просто RK900 может взять и забыть, что предписывает ему сделать Аманда. Но он ошибается.        — Ты в последнее время ведёшь себя… иначе, — наконец заключает Гэвин.        Невольно Ричард поворачивается на его голос, осознавая весь ужас возложенной на него миссии. Это ощущение пробирается между микросхем, ускоряя работу тириумного насоса и заставляя голубую кровь бежать быстрее. «Это просто человек, просто один из тысячи других таких же, — шепчет голос Аманды. — Мы получили от него всё, что нам было нужно. Доиграй свою роль. А потом избавься».        — Гэвин, — из его уст вырывается неуверенный шёпот, нет смысла кричать, когда других слов будто бы больше не осталось. Нет смысла кричать, когда детектив и так стоит так близко, как они никогда не были близки за несколько месяцев совместной работы.        Услышав, как Ричард вздохнул, будто бы нарочно вновь и вновь вентилируя и охлаждая системы, детектив обеспокоенно рассматривает его лицо. Он напряжён, не уверен, но ему всё ещё любопытно. В нём будто искрит что-то ещё, будто человеку хочется подойти ещё ближе, гораздо ближе, чтобы между ними не осталось ни пространства, ни секретов. Его светлая зелёная бездна ярких глаз полна какой-то наивности, присущей разве что детям и девиантам.        Сейчас, в мрачной промозглой темноте, Ричард видит задачу как никогда ясно. Он не предаст хрупкое доверие, возложенное на его плечи, не сможет. И он уже знает, кто из них двоих уже не увидит рассвет.