Дракон и феникс

Легкий шелест ткани в полной тишине казался невыразимо громким. Тусклый свет луны боязливо пробивался сквозь плотно стянутые шторы, едва выделяя из тьмы два силуэта. Звякнула связка ключей: запертая дверь будто разрезала мир, концентрируя самые важные его фрагменты в маленькой съемной комнате. Череда вынужденных обстоятельств познакомила их, а взаимно принятые решения – свели здесь этой ночью, став завершающим штрихом общей нерассказанной истории. Долгое время они наблюдали друг за другом издалека, с праздным интересом, без какой-либо конкретной цели: просто изучали оппонента, невольно взвешивая все «за» и «против». Чжунли, проживший долгую и насыщенную жизнь, устал от сложных, часто нежеланных решений и их тягостных последствий. Он хотел увидеть иную реальность: где сиюминутная слабость не способна разрушить мир до самого основания. Дилюку же опротивели лицемерные улыбки, за которыми пряталась бесконечная, вооруженная до зубов ложь. Честность и неподкупность сделки – то, что было понятно и близко им обоим. Цепкий алый взгляд скользил по комнате, равнодушно и прагматично оценивая обстановку: кровать, стул, тумбочка, шкаф. Убранство богатое, но ничего лишнего – в самый раз. Дилюк аккуратно повесил камзол на спинку стула, провел ладонью по волосам, приглаживая непослушные пряди, - ни тени смущения, будто происходящее было привычно и обыденно. Чжунли, застывший у двери, молча наблюдал за юношей, не отказывая себе в наслаждении отметить аристократичную элегантность чужих движений. Да, пожалуй, он сделал хороший выбор. - Так и будешь смотреть? – неторопливо стягивая перчатки, уточнил Дилюк, повернувшись к Чжунли спиной. Уголки губ мужчины приподнялись в легкой улыбке: - Созерцание порой способно принести нам ни с чем несравнимое блаженство. Вскинув бровь, Дилюк не сдержал ироничной усмешки: - Тогда нам стоит провести ночь, не касаясь друг друга. Звук шагов, а после - мягкое поглаживание по плечу: - Но я не говорил, что человеческой натуре его бывает достаточно. Ярко-красные пряди языками пламени растеклись по плечам, освобожденные от оков тугой ленты. Чжунли коснулся россыпи волос пальцами, наклонился, вдыхая терпкий аромат вина и свежесть ночной прохлады. От Дилюка изумительно пахло. Горячие губы в тягучем, томительно медленном жесте припали к светлой коже. Скользнули от затылка чуть вниз, очерчивая линию шеи. Едва заметная дрожь, мурашками прошедшая по чужому телу, заставила Чжунли вновь улыбнуться – а он ведь только начал. - До восхода солнца еще много времени - нам некуда спешить. Позволь мне насладиться тобой сполна, - низкий, бархатный голос будто проникал в разум, растекался ядовитым туманом по комнате, и с каждым вдохом легкие Дилюка наполнялись едкой отравой. Юноша знал, что Чжунли – не совсем человек, но даже не подозревал, какое магическое влияние способен оказывать его визави, если захочет. - Говоришь так, будто это вовсе не случайная связь, - дернул плечом Дилюк, не позволяя себе выдать смятение, прорастающее в душе. - Любая связь – не случайна, - тихо выдохнул Чжунли ему на ухо. Уверенные руки, спрятанные за темной тканью перчаток, расстегнули верхние пуговицы рубашки и с восторженной нежностью огладили выпирающие ключицы. Прикосновения были приятны, но эта осторожность, если не сказать забота, казалась Дилюку вопиюще нелепой. Он ожидал сухого, механического процесса, с известной последовательностью действий, может быть с долей грубости, расцветающей на скупом равнодушии. Поэтому сейчас Дилюк не понимал, как должен реагировать и как себя вести, отчего испытывал накатывающее волнами раздражение. Сбросив руки своего «партнера», Дилюк резко развернулся: полумрак скрывал его пылающие румянцем щеки. Грубо схватив Чжунли за лацканы фрака, юноша смял его губы, целуя так, как умел: требовательно, яростно. Опустив ладони на чужую талию, Чжунли позволил ему вести, незаметно смещая ближе к широкой, занимающей большую часть комнаты, кровати. Еще секунда – и мужчина отстранился, а Дилюк, споткнувшись о невидимую преграду, неловко упал на подушки. Тут же удивленно завертел головой, осматриваясь, пока не заметил на полу тающие золотые искры. В бликах элементальной магии демонически-ярко сияли чужие глаза. - Играешь нечестно, - возмутился Дилюк, приподнимаясь на локтях. Взгляд его стал темным, как закатное небо перед грозой, а грудь тяжело и рвано вздымалась. - Может быть, у нас просто разные игры? Чжунли нарочито медленно снимал с себя одежду, и Дилюк расходовал всю свою титаническую выдержку, чтобы не помочь ему – спалить ненужные, скрывающие тело тряпки ко всем чертям. Когда юноша понял, что от перчаток Чжунли и вовсе не собирался избавляться, то практически зарычал от досады. - Сними их. Я не упаду в обморок, словно чувствительная девица, если увижу твои руки. Чжунли задумчиво склонил голову набок, прищурился: неприкрытый интерес блеснул в его глазах. Помедлил, но все-таки выполнил то ли просьбу, то ли приказ. Дилюк задержал дыхание. На чужих предплечьях мерцала чешуя, цвета древесной коры, пронизанная изящными, расходящимися в причудливый узор золотыми жилами, а ладони словно источали потусторонний свет, который своим сиянием напомнил Дилюку драгоценный Кор Лапис. Пальцы тоже были особой формы: их кончики заострялись, переходя в небольшие темные когти. Дилюк почувствовал смутный трепет, когда представил ощущения, способные исходить от чужих рук: какими будут их прикосновения? Обжигающие, словно раскаленное золото? Холодные и гладкие, как касание змеиной кожи? А может, ничем не отличные от обычных, человеческих? Чжунли не сдержал скупой усмешки, замечая такое пристальное внимание своего визави. - Нравится? Дилюк покачал головой. Ему не нравилось: увиденное завораживало и пугало в равной степени, но он продолжал рассматривать Чжунли и не мог заставить себя отвести взгляд. В блеклых вспышках золотого свечения, он все отчётливее понимал, что перед ним ступившее на землю древнее божество, чья сущность вырывалась наружу, неспособная уместиться в бренной человеческой оболочке. И это божество было так прекрасно, что Дилюку отчаянно захотелось раствориться в нем, стать частью золотого мерцания, взрывающегося брызгами шампанского в ночной тьме. Когда Чжунли провёл когтистыми пальцами по нежной коже груди, Дилюк едва сдержал хриплый стон. Он весь – обнаженное чувство, натянутая до предела струна: кажется, еще секунда – и оборвется вместе с гулко бьющимся о ребра сердцем. Руки Чжунли оказались горячими и мягкими, а скользящий следом язык – шершавым и невыносимо приятным. Цепляясь за остатки гордого самообладания, Дилюк укусил тонкие губы, но Чжунли лишь усмехнулся и с нажимом опустил ладонь на его шею, не позволяя сдвинуться с места. Властная естественность этого жеста, искры горящего янтаря во взгляде и собственное изнывающее по чужому жару тело заставили Дилюка окончательно подчиниться – охотнее, чем он мог бы себе признаться. Он выгибался на шёлковых простынях, тяжело выдыхая сквозь плотно стиснутые зубы, до боли цеплялся за чужие плечи, пытаясь то ли отстранить, то ли притянуть еще ближе, и рассудок его застилал фейерверк эмоций и ощущений, оставляя после себя блаженную пустоту. В отличие от Дилюка, Чжунли не делал ничего грубо или болезненно, постоянно медлил, доводя партнера до исступления, и будто вовсе не терял себя в пылкой близости. Но от Дилюка не укрылось, как потемнела яркая радужка и затуманился чужой взгляд - высшая похвала его обнаженному, гибкому и слишком отзывчивому телу. - Ты - отражение истинного пламени: будто огненный цветок пылает в моих ладонях, оставляя после себя зарево дикого пожара, - едва касаясь пальцами чужого лица, чувственно прошептал Чжунли, и Дилюк мягко поцеловал его в ответ. В сладостной истоме феникс склонил голову, на краткий миг позволив златоглазому змею обвить свои крылья. Ночь обещала быть восхитительно длинной.