Форт Грифон был добротной крепостью, возведенной на могучем утесе, многие века державшимся против неистового моря под ним. В предрассветной мгле он казался уснувшим на утесе над морем исполином, и все же, подойдя ближе можно было увидеть, что замок переживает не лучшие времена: каменные стены были частично разрушены, деревянные «заплатки», определенно не соответствовали по прочности камню, а силуэт квадратного донжона не оставлял сомнений, что верхняя часть его в один день была разбита, на ней отчего образовался крайне примечательный скос, на котором соседствовали не иначе, как чудом проросшее, небольшое деревце и антенна радиосвязи с Вейлом. Подошедшие ближе могли лицезреть подступающий к стене подлесок, на вырубку которого явно не хватало рабочих рук. Тем не менее, крепость явно не была заброшена – огни фонарей горели у ворот, стены освещались факелами, а внутри было возведено несколько домов явно жилого назначения.
Утреннюю тишину нарушали лишь мерные шаги окованных железом сапог, спускавшихся по одной из лестниц донжона. Обладателем этих сапог, был крепкого вида старик с голубыми глазами и тускло-рыжими, почти выцветшими волосами. Ему было явно за шестьдесят, но возраст ни на миг не вызывал сомнений в способности разрубить любого гримма двуручным мечом, висевшим за его спиной. Его звали Пьер Винчестер, и он был полноправным бароном, владеющим этим замком.
Вернее, был бы, если бы не Революция Фавнов и последовавшие за ней социальные перестановки. Королевство Вейл было уничтожено, а вместе с ним и все старые законы. На бумаге королевство осталось, но на деле всем стал править избираемый совет. Знать же лишилась всех ленных прав и привилегий, когда ощутившие вкус власти простолюдины бросились искать виноватых во всех бедах. Большинство знатных родов Вейла тогда прервалось – либо погибли, либо бежали, забыв свои имена. Лишь немногие были достаточно далеки от столицы и обладали достаточной хитростью, чтобы пережить чистки. К счастью, таким был ныне покойный отец Пьера – Бернар, на словах отказавшийся от власти в своей крепости и немедленно проведший новомодный «референдум» среди своих людей, избравших его своим мэром. В дальнейшем это стало своеобразной традицией, позволившей небольшому городу сохранить свой уклад.
И все же, две войны явно подкосили по сути ставшее самостоятельным поселение. Население убывало и постарев, Пьер мог лишь удивляться медлительности этого процесса – даже сейчас в крепости жило почти две сотни людей. И все же, этого было слишком мало. Можно ли удержать жаждущую новых свершений и открытий пылкую молодежь в полуразвалившейся крепости в глуши, если они слышали рассказы торговцев, раз в полгода привозивших товары первой необходимости и взамен забиравшие добычу их охотников и лесорубов? Если они слышали по свиткам радио-Вейл, могли лазить в интернете, понимая, сколь велик мир? Конечно же нет. Пьер и сам это понимал. Почти все, кто хотел большего, уехали из крепости. Даже молодежь, которая, будучи обучена им лично, почти в полном составе поступила в боевые школы, либо сразу стала вольными охотниками на периферии. И теперь ему предстояло отправить в большой мир последнего из них. Своего внука, до дверей которого он дошел на удивление быстро, погрузившись в размышления.
Рассеченные губы тронула улыбка – эту самую дверь из светлой березы он делал сам, еще будучи молодым. Внук тогда носился вокруг и без конца спрашивал, может ли он чем-то помочь. Тогда он научил мальчишку забивать гвозди. Дверь была не заперта, как обычно.
Войдя в комнату, он обнаружил внука бодро заправлявшим кровать. На миг старик залюбовался внуком – природа наделила Кардина высоким ростом и крупными, но на удивление гармоничными чертами лица, волосы были такими же, как у самого Пьера в молодости. Режим тренировок и жизнь в отдаленном форте же развили его потенциал, дав мощь телу и цепкий, внимательный взгляд синим глазам.
- Здравствуй, старик. – Поприветствовал Кардин своего единственного родственника, остановив свое дело и вежливо кивнув головой.
- И тебе того же. Сегодня последний день перед твоим убытием в Вейл, так что никаких тренировок. Побудешь со всеми, отпразднуем твое поступление, повеселимся. Вернешься ты сюда нескоро.
- Да… До сих пор не верится, что я набрал хорошие баллы. Но результат пришел точно на мое имя. И все равно, я не в ученики зачислен, а в кандидаты на поступление. Можно ли праздновать успех, который еще не состоялся?
- Сомнение — величайшая слабость. Оно может разрушить самую крепкую стену без единого выстрела и свалить самого могучего чемпиона, прежде чем он выхватит меч. – Произнес Пьер. – Помнишь эти слова?
- Изречения наших предков. Том первый, глава четвертая. – Немедленно ответил Кардин.
- Верно. Ты сам выбрал стать охотником, и я помню, с каким пылом ты истреблял гриммов. Иди по этому пути, и не сворачивай. Опасения перед неизведанным естественны, им найдется место в любом сердце, но мы возвращаемся к «Изречениям».
- Я понял. Благодарю за наставление.
- Заканчивай и молнией во двор. Пора жарить мясо. – Закончил дед, прежде чем развернуться, и уйти, громыхая подковами на сапогах.
Мясо представляло собой нескольких зубров и кабанов, добытых неделей ранее и дожидавшихся своего часа в леднике в подвале форта. Освежеванные и распотрошенные, они были надежно заморожены ледяным прахом, и их извлечение потребовало определенных усилий, а также нескольких ударов Колотушки – старого куска арматуры, который Кардин в свое время переделал в булаву, которой и тренировался. Утяжеленный, лишенный любых технических улучшений и сложных механизмов, этот инструмент подходил не только для тренировок, но и для любого дела, требовавшего дробить и крушить. Раньше Кардин убивал им гриммов на тренировках, но сейчас нашел ему другое применение. Истинным его оружием был совсем другой предмет, и подросток это знал. Нетерпение перед грядущим вручением лишь подстегивало его пыл и наполняло энергией.
Водрузив добычу на огромные вертела, сделанные из стволов молодых сосен, Кардин уверенно направился к вырубке на опушке леса – сегодня дровница должна была понести большие потери, а значит, следовало заранее позаботиться о ее заполнении. Все равно зажарить мясо смогут и без него.
***
Маршрут до крепости практически ровным, а силы и выносливости Кардину было не занимать. И все же, голыми руками вытолкать повозку с дровами, застрявшую в очередной яме кроме него в форте могли лишь двое людей. Впрочем, Кардин и сам смог такое только в пятнадцать лет, когда дед открыл ему ауру. Как он сам же объяснил – чтобы научить внука сперва правильно двигаться и сражаться, а потом уже давать силу, от которой можно потерять голову фигурально, а потом и буквально.
Разумеется, Якоб и Вильгельм, ведя свои повозки после Кардина, смогли объехать яму и были избавлены от необходимости делать это и проверять потом целостность тележной оси.
Кардин не вспомнил бы, сколько лет его телеге, но на его памяти, ее ни разу не приходилось чинить. Разве что менять колеса, когда они изнашивались.
Наконец, все приготовления были закончены, и длинные столы, вынесенные на улицу, были заполнены яствами. В основном это были цельные туши, что жарились на вертеле прямо с утра, овощи и несколько больших тазов диких ягод. И конечно же пиво, которое Кардину можно было пить после достижения совершеннолетия.
Но сперва предстояла церемония. Чисто вымытый, облаченный в белоснежную праздничную рубашку Кардин в окружении «сотрудников правопорядка», которые на деле были дружиной деда стоял перед ним на коленях. По левую руку от Пьера стоял Старый Кадор, держащий на руках большой футляр из черного дерева, украшенный золотыми накладками. Его лицо, иссечённое шрамами не покидала легкая улыбка.
Это был, наверное, самый важный и торжественный момент за всю короткую жизнь Кардина. И здесь не было места ни мгновению слабости и сомнений. Лишь гордость и уважение.
- Ты вырос, внук мой, и на деле доказал, что вырос мужчиной. Твои руки и ум полны силы. Мы все помним, как десять лет назад гриммы проломили западную стену, и как мы сражались. Тогда ты попросил меня об обучении, и получил его. Ты вырос, впитал наставления, данные тебе, а твой путь осветился, пусть и лишь отчасти. – говорил Пьер. Опуская свой клинок на плечо юноши.
- Будь силен.
- Клянусь.
- Будь бдителен.
- Клянусь.
- Будь мудр в суждениях.
- Клянусь.
- Будь храбр.
- Клянусь.
- Сокрушай зло.
- Клянусь.
- Исполняй обещания свои.
- Клянусь.
Волнообразный клинок меча покинул плечи Кардина, а в следующий миг ему прилетела пощечина, от которой ему показалось, вот-вот вылетят его зубы.
- Этот удар ты получил, чтобы помнить клятвы свои также, как и все мы. Теперь встань, сэр Кардин Винчестер. Пусть вилланы и декаденты не знают чести и долга, которые несет этот титул, но их знаем мы. И знаешь ты. – Старый рыцарь вонзил свой меч в землю и повернулся к Кадору.
- Теперь тебе положено оружие. Твое собственное. Ты уже знаешь, какое. – Пьер осторожно снял фиксаторы, и открыл футляр в руках Кадора, явив на свет булаву.
Ударная часть ее имела форму головы гербового грифона Винчестеров с мощным, выдающимся клювом и распахнутыми крыльями позади нее. Внушительная рукоять, превосходившая по длине руку Кардина, была выполнена из темного металла.
Обоими руками протянув булаву Кардину, Пьер наконец произнес последние слова. – Это Крозиус Арканум. Оружие твоего отца. Ныне я передаю его тебе, веря, что оно послужит достойно. А теперь пора праздновать!
***
Кардин не любил семейную крипту. Она была слишком темной и мрачной. А ряды могил его предков откровенно подавляли любую радость, словно напоминая о смертности. И все же он пришел сюда. В последнюю ночь перед отбытием в Вейл, следовало попрощаться.
- Я знал, что найду тебя здесь. – Раздался голос за спиной Кардина.
Через миг Крозиус Арканум был в его руке, добавляя свет во тьму крипты электрическими разрядами на грифоньей голове.
- Дед? – Удивился юноша.
- Выруби усилитель. – Проворчал Пьер Винчестер. Через миг крипту освещал лишь свиток Кардина.
- Я их почти не помню. – Пристыженно прошептал Кардин. – Как я не старался, не могу вспомнить ничего, кроме нескольких мимолетных картинок с ними. Словно в моем сердце… Их не осталось.
- Мордред Винчестер. Мы судим об успехе нашей жизни по количеству уничтоженного нами зла. Марта Винчестер. Мы стремимся вслед за нашими сердцами. – Прочитал вслух старик.
- Я видел эпитафии много раз. Гриммы – несомненное зло, которое я иду уничтожать по зову своего сердца, и судя по ним, мой выбор они бы одобрили, но ничего не чувствовать, стоя у могил родителей – неправильно. Я помню их на уровне далеких предков – еще одни строчки в нашей родословной.
- Оставь этот вопрос. С их смерти прошло много времени. Память невольно упустила некоторые моменты, но, если тебя это утешит – ты много плакал после их смерти, пока я не начал тебя тренировать. – Пьер положил руку на плечо внука. - Собственно, я пришел напомнить, что завтра тебе в путь, а твой отец, будучи солдатом, не одобрил бы бессонную ночь перед важным делом. В конце концов, усталость может лишить тебя ясности ума и привести к заведомо глупым решениям.
- Уровня генерала Лагуна?
- Нет. Этого идиота тебе никогда не переплюнуть. Иди спать. Завтра ты выходишь в большой мир...
