Огромной жалостью храним,
Он жил своей судьбой.
Он жил, и каждый раз томим
То болью, то тоской.
Он знал, что не к кому прийти
Посетовать, повыть.
Он знал, и каждый раз они
Ему мешали жить.
Они! Они — и судьи, и цари.
Считаешь, близок им?
Неважен ты, смотри!
Прожить бы им самим.
Громадные дворцы, и деньги, корабли.
А мы? А как же мы?
Несчастные низины, обманутые ими.
Цари! Цари… Цари.
Цари? Оне ли? Какие же цари?
Жиреющие воры, скупившие просторы
Моей родной земли,
Цари ли? Не цари —
безжалостные своры,
бывавшие людьми.
…Огромной жалостью храним,
Огромной, но фальшивой,
Он жил, спивался, снова жил
Любовью судей мнимой.
Цари? Какие же цари?
Царей не выбирают,
А мы же выбираем!
И судей, и царей,
Ну а потом все страдаем,
Как после ласк цирцей.
Народ, и судьи, и цари —
Как много лет назад.
И Чацкий, балы, корабли,
И тот же горький смрад.
…Огромной жалостью храним,
Он шел дорогой скучной,
И мир его ни худ, ни мил,
Лишь с ложью неразлучный.
Он знал, где ложь, где суть,
Но все не мог понять:
Раз выбрал этот путь,
То на себя ль пенять?..