Зеркало

Мия здесь шестой день. Она определяет это по миске с едой, снова появившейся на полу в её камере, и маленьким чёрточкам на стене, которые оставляет каждый раз, увидев скудный обед. Суп холодный, вязкий, практически без специй, неприятно стекает по горлу и не справляется с ноющей голодной дырой в желудке, но даже это лучше, чем мерзкое варево Маргарет Бейкер. Кадры воспоминаний проносятся перед глазами, похожие на выцветшую плёнку, и Мия не понимает, смазались они из-за её попыток забыть произошедшее, или же из-за того, что здесь и сейчас вокруг неё Ад. Истинный Ад. Не та карикатурная картинка из ужастиков, не тот агрессивный и мерзкий образ, оставшийся от фермы в Луизиане. Этот Ад приходит к ней шелестом перьев, горьковатым запахом и лёгкими шагами. Этот Ад скрипит железными ногтями по деревянному столу и смешивает какие-то препараты, бормоча под нос про «её бедную девочку» и «великий Мегамицелий». Этот Ад, возвращаясь каждую ночь, сбрасывает миловидный облик простой женщины, чтобы снова стать собой. Её облик. Миранда перевоплощается медленно, странными, отточенными движениями. Разводит руки, выпуская четыре пары чёрных крыльев, и закрывается ими, образовывая кокон. Мия прекрасно знает — она может делать это и быстрее. Но в своей лаборатории Миранда не спешит, растягивает процесс, и каждый раз миссис Уинтерс не может отвести взгляда от блестящих перьев, рассматривает их, как заворожённая, следит за изменением цвета волос, за стекающей по рукам тканью мантии, за белеющей кожей так, словно от этого зависит её жизнь. И тут же одёргивает себя: «Думай о дочери и муже, Мия, они в опасности, думай, как тебе выбраться отсюда, предупредить их!». Но стоит Миранде снова раскрыть крылья и начать превращение, Мия забывает об этом и следит из своего угла. Миранде это нравится. Как страх и ненависть Мии, присутствующие почти постоянно, сменяются интересом. Как Уинтерс, сжавшись у стены, глядит на неё исподлобья, стоит укутаться перьями. И как Мия дрожит, чувствуя прикосновение холодных пальцев к своему лицу. Впрочем, она дрожит всегда. Миранда брала её кровь, волосы, слюну, изучала, скурпулёзно рассматривая в микроскопе и подвергая воздействию различных препаратов, но вывод всегда оставался один: Мия — человек до мозга костей, в ней не осталось плесени, а значит, Роза стала гибридом. Гибридом, идеально подходящим на роль вместилища её дочери. И, казалось бы, Мия не имеет для неё никакой ценности, но странное желание изучить её всю не оставляет Миранду и спустя неделю. На седьмой день интерес превышает все рациональные доводы оставить пленницу в покое. Миранда приходит в ночи, тихо вышагивая по каменному полу. Бегло осматривает лабораторию — всё на своих местах, как и было, когда она уходила. Добавляет немного питательного раствора в банку с каду, делает пометку в своих записях и подходит к клетке. Мия сидит в углу на покрывале, положив голову на колени, но Миранда чувствует её взгляд. Острый, ненавидящий, желающий смерти. Миранде он не нравится — она хочет снова видеть тот интерес, каким светятся глаза Мии, когда она перевоплощается. Звенит связка ключей, скрежещут заржавевшие петли двери. Мия дёргается, подбирается и сильнее вжимается в стену. Дрожит то ли от страха, то ли от холода, и эта дрожь Миранде, как и её взгляд, не нравятся совершенно. Она хочет видеть другое. Чувствовать другое. Слышать другое. Действует интуитивно: присаживается на корточки и вытягивает будто не свою руку, медленно оглаживая горячую щёку. Мия бледнеет, дёргается, отворачивается, но Миранда пресекает её движения, сжимая пальцами подбородок и заставляя её посмотреть на себя. В ответ на её действия слышно шипение. — Боишься меня? Вопрос уходит в молоко. Мия только поджимает губы, а в её зрачках отражается ещё одна Мия. Миранда смеётся. Они сейчас как зеркало — абсолютно одинаковые снаружи, но совершенно непохожие внутри. — Не бойся меня, — тихо произносит Матерь. — Я не хочу тебе навредить. — Отвали от меня, сук… Острый ноготь царапает нежную кожу, перепачканную сажей, землёй и чем-то ещё. Мия сжимает челюсть и прикрывает глаза, и Миранда замечает поблескивание слёз на слипшихся ресницах. Ей не нравится эта реакция, и то, что Мия продолжает смотреть на неё с ненавистью, раздражает всё сильнее. Мысль о том, как изменить это, возникает как нельзя кстати. Миранда медленно расправляет крылья, наблюдая за тем, как расширяются глаза Мии, и заключает их обеих в перьевой кокон. Чёрной блестящей жидкостью с неё сползает чужая кожа и одежда, превращаясь в привычное тело. И Мия смотрит на это заворожённо, внимательно, впитывает в себя каждую деталь, и в голове её появляется какой-то странный туман. А потому, когда трупно-холодные губы касаются её, миссис Уинтерс даже не сопротивляется. Холодные руки, шелест крыльев, острые металлические кольца-когти на коже, оставляющие полосы, и собственное учащённое дыхание смешиваются и исчезают в чёрном тумане, что заполнил её сознание. Хочется ещё, сильнее, больше, и потому она тянется к той, которую ненавидела всего пять минут назад. Где-то внутри вопит здравый смысл: «Что ты делаешь, это неправильно! Она хочет навредить Розе и Итану!», но и он гаснет, стоит морозу от пальцев Миранды коснуться её ног. И Мия падает куда-то вниз, в глубокое болото, без возможности выбраться и вдохнуть свежего воздуха. Без возможности не ненавидеть себя за то, что прямо сейчас её касаются чужие губы и руки. Без возможности отказаться и оттолкнуть. Морок спадает только тогда, когда Миранда, вновь отразив её облик, словно кривое зеркало, исчезает за дверью лаборатории. Мия ложится на холодный пол и плачет, прижав колени к груди. Ей больно, плохо и противно, кошки скребутся внутри грудной клетки, и чувство вины пожирает, кровожадно отрывая куски от её души. Внутри что-то ломается с характерным звоном разбитого стекла, и глухая ярость вырывается наружу криком и расцарапанными в кровь руками. Она в Аду. Истинном Аду, из которого ей не выбраться, пока где-то там ходит её двойник. Такой ненавистный и в то же время желанный двойник.