Убийца

«Убийца» - Иван, разбуженный в шесть утра смс-кой от неизвестного, проснулся мгновенно, стоило ему только ее прочитать. Внутри все оборвалось, а сам он похолодел он неприятного ощущения страха и тревоги. Не может быть, этого просто не может быть. Иван сидел в прострации вновь и вновь перечитывая содержимое сообщения. В голове одновременно был вихрь мыслей и звенящая пустота. Он решил отвлечься, идя на негнущихся ногах в сторону кухни, чтобы заварить себе кофе, когда ему поступил звонок от ректора. Иван взглотнул и дрожащими, взмокшими пальцами ответил на звонок. - Иван Васильевич, не разбудил? – послышался голос ректора в трубке. - Нет. Что-то случилось? – этот вопрос дался ему с трудом, шестое чувство подсказывало ему, что смс и звонок ректора в раннее утро были связаны, и он очень не хотел, чтобы связь была в том, о чем он предполагал. - Да, к сожалению, случилось. Только что мне поступил звонок от родителей Федора Басманова. Понимаешь… Его нашли мертвым этим утром, самоубийство, парень вскрыл себе вены, - Иван почувствовал ком, подступающий к горлу – его предположения оказались верны. - Как… Как самоубийство? – чувствуя, как ему не совладать с голосом, спросил он. - Он жил у брата, но тот работал в ночную смену. Федор пошел на это ночью, а брат нашел его утром, помочь ему уже ничем было нельзя. Иван, я понимаю, мальчишка был тебе дорог, но не убивайся, я и сам до сих пор в неком шоке. Мы устроим траурный день в его честь, представляешь, прямо в День… - дальше Иван не слушал, он просто сбросил вызов и медленно осел на пол. - Боже, Феденька, что же я натворил… Это я тебя убил, - сказал Иван в пустоту. Они с Федей познакомились в университете, когда тот пришел на первый курс художественного. Иван был деканом и сразу заприметил молодого, невероятно, по-эльфийски красивого парня, с длинными тонкими ногами, на которых были надеты черные узкие джинсы с дырками и черная же рубашка с закатанными по локоть рукавами и распахнутой грудью, открывая вид на тонкую шею и острые ключицы. У парня были сережки из разных пар, одна длиннее другой, черные, как вороново крыло вихри до плеч, часть из которых он собрал в высоких хвост, а также бледная кожа, ярко-голубые омуты глаз, обрамленные длинными, пушистыми, черными ресницами и кроваво-красные губы – Иван тогда даже подумал, что парень намазал их помадой, настолько они выделялись на молочной коже. Он не был излишне манерным, но был игривым, извечно веселым и порой был просто настоящей сучкой. А еще Федя обладал тонким умом, все схватывал налету и был определенно прекрасным художником с большим будущим. Общался он в основном с девочками, но был душой компании, искрометно шутя, что вызывало бурный приступ смеха у его сокурсников и легкую улыбку на лице обычно строгого Ивана. Иван всегда считал, что не способен на настоящие чувства – у него до этого были партнеры, но ничего серьезного - обычный секс и пара свиданий, на этом все обычно и обрывалось, так как вскоре партнеры ему приедались, и он разрывал эти недоотношения; правда, его однажды все-таки послали – одна девушка влепила ему пощечину со словами, что с его характером он никогда не найдет себе никого. Иван тогда лишь хмыкнул и про себя согласился – характер у него был дрянной, как он сам считал, а серьезные отношения ему просто были ни к чему. Но так было до появления Феди в его жизни. Проведя месяц занятий Иван понял, что влюбился – впервые в жизни его сердце то пропускало удар, то ускорялось, стоило ему лишь взглянуть на Басманова, всего такого эфемерного и ненастоящего – право, таких ведь не бывает! Но, как оказалось, еще как бывает. Он словно сошел со старых картин. Ивана тянуло к Феде словно магнитом. Дело было даже не столько в его прекрасной внешности, сколько в его характере, таком легком и непринужденном, Федя выделялся из всех людей, что Иван встречал ранее. Он влюбился. Как малолетка, влюбился бесповоротно и окончательно. Вскоре его чувства перешли на новый уровень – он понял, что хочет парня, хочет просто завалить на стол в аудитории и хорошенько оттрахать, чтобы тот стонал, всхлипывал, царапал своими накрашенными ногтями кожу на спине Ивана, чтобы охал от каждого укуса и засоса, чтобы он вскрикивал от каждого толчка в податливое тело, чтобы он извивался под ним и молил о большем. Но то были лишь фантазии, которые преследовали Ивана днями и ночами, отчего Грозному часто приходилось снимать напряжение самому, порой ночью в кровати, представляя лик прекрасного мальчишки, порой даже в преподавательском туалете после очередной лекции с Федей. Масла в огонь подливали взгляды Феди, которые тот бросал на Ивана: они были то игривыми, то томными, то, как Ивану казалось или хотелось казаться, влюбленными. Но мальчишка первого шага не делал, и тогда Иван решил взять все в свои руки. На улице стоял холодный, ветреный ноябрьский вечер, когда Иван вышел из университета и увидел Федю – тот все никак не мог зажечь тонкую сигарету из-за сильного ветра. Иван про себя хмыкнул – значит, не зря отпросился пораньше, чтобы якобы случайно встретиться с Федей по пути домой. - Тебе помочь? – спросил Иван, подходя к Феде и протягиваю зажигалку zippo. - Ой, Иван Васильевич, я вас не заметил, - растерянно сказал Федя. – Помогите, пожалуйста, никак не зажигается. - Не знал что ты куришь, - заметил Иван, поднося зажигалку к Фединым рукам, мимолетно касаясь их, отчего от кончиков пальцев пробежали искры. - А я не знал, что вы курите, - игриво заметил Федя, когда, наконец, прикурил. – Спасибо. - Старая пагубная привычка. Ты куда идешь? – Иван хотел как можно дольше потянуть разговор. - На метро, а потом домой, - ответил Федя, затягиваясь. - Давай я тебя подвезу? – спросил Иван. - Мне как-то неловко, нам, вроде, не по пути, - стушевался Федя, смущенно отводя взгляд. - Мне не сложно. Давай, докуривай и пошли к машине, - тоном, не терпящим возражений, заявил Иван. - Как скажете. Спасибо, - Федя лукаво улыбнулся. - Без проблем, - отрезал Иван, хотя сердце его буквально выпрыгивало из груди. Пока Федя курил, он много говорил о лекциях Грозного, говорил, что он такой весь из себя бука и строгий, а потом внезапно сказал. - Но не со мной, - щеки Феди залились румянцем. – Почему? – он впервые поднял глаза на Ивана, и плескалась в них нежность. - Потому что ты особенный, Федя, - спокойно сказал Грозный, на что Федя отвел взгляд и попытался спрятать радостную улыбку. Когда он докурил, они пошли к машине Грозного и, усевшись в нее, поехали в сторону довольно бедного района. - Не знал, что ты живешь в таком неблагополучном районе, - заметил Иван, удивлённо глядя на Федю. - Стипендии едва ли хватает на что-то лучшее, я и так подрабатываю по понедельникам, средам и пятницам баристой. Пока что хватает на жилье, хоть это радует, - Федя не казался грустным, напротив, он говорил это с непринужденной улыбкой. - Это не надолго, заверяю тебя, ты прорвешься в будущем, у тебя талант к рисованию, ты очень способный студент, - мягко сказал Иван, отрываясь от дороги на мгновение, чтобы послать Феде теплую улыбку, на что тот вновь смутился. - Вы меня переоцениваете, я не такой уж и способный, - ответил Федя, усмехаясь. - Поверь мне, через меня прошло огромное количество студентов, и лишь единицы из них обладали таким талантом, как ты, - Иван говорил невозмутимо, но тон его был серьезным. - Спасибо, Иван Васильевич, мне очень приятно слышать это от такого великого художника, как вы, - рассмеялся Федя. - Скажешь тоже, великий. Просто детское хобби вылилось в работу, - фыркнул Иван. - Ну, так у меня то же самое! Я просто с детства любил рисовать и решил связать с художеством свою жизнь. И, поверьте, вы и правда прекрасный художник, - серьезно сказал Федя, на что Иван усмехнулся. - Прекрасный – соглашусь, но до великого мне далеко. А вот ты точно станешь великим, поверь мне и моему опыту, - вновь улыбнулся Грозный. Федя на это ничего не ответил, лишь еще больше залился румянцем и отвернулся к окну. Оставшийся путь они ехали молча. Когда они подъехали к Фединому дому тот стал мяться и растерянно глядеть на Ивана, будто не мог отважиться сказать что-то, что его терзает. От Ивана это не ускользнуло. - Ты что-то хотел? – спросил он как можно мягче. - Нет просто… Спасибо, что подвезли. До встречи в университете, Иван Васильевич, - теребя прядь волос сказал Федя. Ивану показалось, что тот что-то не договаривает, но все же сел в машину, решив не напирать на парня. Он уже пристегнулся и завел машину, как услышал кроткое постукивание по стеклу. Грозный опустил окно и вопросительно воззрел на Федю, нервно заламывающего руки. - Что-то еще, Федь? – спросил Иван. - Я подумал… Уже поздно и все такое… Может быть вы, не знаю, зайдете ко мне на чай или кофе, например… - Иван впервые видел, чтобы Федя так нервничал – он начал покусывать ногти и устремил смущенный взгляд в землю, переминаясь с ноги на ногу. - Почему нет? – добродушно сказал Иван. Это был прекрасный шанс провести время с Федей в более интимной обстановке и наконец расставить все точки над «i». - Правда? – Федя, кажется, расцвел, заливаясь румянцем, а из глаз его искрилось счастье. - Конечно, - сказал Иван, выходя из машины. Федя встрепенулся. - Тогда пойдем, - весело сказал он. Пока они ехали в лифте, Иван не мог не заметить счастливую улыбку на лице Феди, как и его алевшие щеки и губы, которые он облизывал. Иван мог смотреть на такого Федю вечно. Когда лифт остановился, Федя неловко достал ключи и стал ковыряться в замке, попеременно ругаясь оттого, что не может попасть в замочную скважину. Наконец, он открыл дверь и пропустил Ивана вперед, заходя следом и закрывая дверь. Иван разулся, снял верхнюю одежду и прошел внутрь. Пред его взором предстала небольшая однокомнатная квартира с маленькой кухонькой и спальней. К его удивлению, в квартире было очень чисто и прибрано, ничего нигде не валялось все лежало на своих местах. На трюмо у кровати Иван увидел кучу баночек с различными кремами, лаками для ногтей и коробочкой с сережками, браслетами и кольцами. У стены стоял мольберт с незаконченной картиной, на которой был изображен, к Иванову удивлению, его портрет. - Ой, - послышался растерянный голос Феди позади. - Ты писал мой портрет? – искренне удивился Грозный. - Простите, надеюсь, это не покажется вам странным и все такое, просто у вас очень выразительные черты лица, - стушевался Федя, неловко теребя закатанный рукав рубашки. Иван лишь усмехнулся смущению Феди. - Ничуть это не странно, признаюсь честно, твой портрет я тоже писал. Он висит у меня над кроватью, - Федя зарделся еще сильнее. - Мой? Но почему? – шокировано спросил он. - Потому что ты очень красивый, - сказал Иван, подходя вплотную к Феде и шепча ему эти слова прямо на ухо, обдавая нежную кожу горячим дыханием. Федя отшатнулся и прижал руку к уху, неверяще глядя на Ивана. - Чаю? – спросил он невпопад, взглотнув. - Почему бы и нет, - невозмутимо ответил Иван, оставаясь довольным реакцией парня. Федя поспешил на кухню, откуда вскоре по квартире разнеслось бурление чайника. Иван же продолжил изучать свой портрет. Да, мальчишка точно влюблен, а не строил глазки лишь ради хороших оценок. Прекрасно. Осталось только вывести его на этот разговор. - Иван Васильевич, вам зеленый или черный? – послышалось с кухни. - Черный, без сахара, - с кухни донесся тихий смешок. – Что смешного? – удивленно спросил Иван. - Просто я так и знал, вы из тех, кто пьет супер крепкий чай или кофе без сливок и без сахара. - Это ты по моему виду узнал? – усмехнулся Иван, заходя на кухню. - Опыт работы бариста – со временем узнаешь все предпочтения клиентов по одному только виду, - Федя бросил на него хитрый взгляд. - Напомни мне как-нибудь попробовать твой кофе, думаю, он изумителен, - хмыкнул Иван, беря из рук Федя кружку с чаем, как бы невзначай касаясь его пальцев. Тому, кажется, это понравилось. - А вы так уверены, что я снова позову вас к себе домой? – игриво спросил он. От былого смущения не осталось и следа. - Пригласишь. А если нет – то мои двери для тебя всегда открыты, - спокойно казал Иван, делая глоток вкусного, крепкого чая с бергамотом. - А с чего вдруг такая гостеприимность, Иван Васильевич? – лукаво спросил Федя. - Потому что я знаю, что ты точно придешь. - Вы крайне самоуверенны. С чего вы взяли, что приду, - хмыкнул Федя. - Потому что ты любишь меня. А я люблю тебя, - невозмутимо ответил Иван. В следующую секунду из рук Феди выпала кружка и с громким звоном разбилась на множество осколков. Федя стоял, раскрыв рот, хватая им воздух, а краски сошли с его лица. - Вы знаете… И вы… Вы тоже? Тоже любите меня? – неверяще прошептал Федя, когда к нему вернулся дар речи. - Такого как ты не любить невозможно, Феденька. А насчет твоих чувств – у тебя все на лице написано, так чего скрывать? – Иван подошел ближе к Феде, кладя свою руку на его нежную щеку и мягко поглаживая ее большим пальцем. Федя на это прикрыл глаза шумно выдохнув, но позже отдалился. - Надо осколки убрать и лужу вытереть, - ответил он на вопросительный взгляд Ивана и стал быстро собирать осколки с пола. - Ай! Черт, - сморщился он, выронив из рук стекло. - Порезался? – получив утвердительный кивок, Грозный продолжил. – Не нервничай ты так и не суетись, дай осмотрю руку. – Федя протянул ему ладонь, из которой тонкими струйками сочилась кровь. Порез был неглубокий, поэтому Иван просто потянул Федю к раковине и подставил его руку под струйки холодной воды, промывая рану. Он держал Федину руку аккуратно, будто боясь причинить ему боль, в особенности зная, какой крепкой порой бывает его хватка. - У тебя есть пластырь? – спросил Иван, закончив с промыванием. Федя кивнул и удалился за пластырем. Он уже порывался сам себе его наклеить, но Иван забрал его из Фединых рук и сам аккуратно заклеил рану. - Спасибо, - пробормотал Федя, видимо все еще не отошедший от их разговора, и стал собирать оставшиеся осколки более аккуратно. Иван присоединился к нему и вскоре пол был чист. - Так что скажешь, Федя? – спросил Иван, когда Федя закончил вытирать пол. Того словно током ударило. - О чем? – осторожно спросил он. - Ты хочешь быть со мной? Хочешь быть моим? – Иван медленно подходил к Феде, будто боясь того спугнуть, но Федя и не боялся, лишь неуверенно устремил смущенный взгляд в пол. – Федя? - Я хочу, - неожиданно смело сказал он, поднимая серьезный взгляд прямо на Ивана. – Я хочу, Иван Васильевич, - Иван улыбнулся. - Для тебя просто Иван, - сказал он, подходя вплотную к Феде и кладя одну руку ему на талию, а второй зарываясь в его кудри и сминая его губы во властном, полном жажды поцелуе. Сначала Федя отвечал неуверенно, будто неумело, что Ивана даже слегка удивило, но потом стал не менее жадно отвечать, впуская в свой рот язык Грозного и переплетаясь с ним своим. Целовались они мокро, жадно и никак не хотели отпускать друг друга. Иван почувствовал, как Федины тонкие руки обвиваются вокруг его шеи и понял, что пора. Он разорвал поцелуй, на что Федя недовольно выдохнул, но потом охнул, когда Иван подхватил его под бедра и понес в сторону спальни, где и уложил Федю на кровать, быстро снимая с него рубашку, не расстегивая пуговиц, одним рывком порвав ее, на что Федя уже готов был возмутиться, но был мгновенно заткнут поцелуем. Вслед за рубашкой полетели джинсы, а за ними и нижнее белье, обнажая Федину эрекцию. Иван удовлетворенно усмехнулся, глядя на раскрасневшегося, обнаженного, тяжело дышавшего Федю, и понял, что собственная эрекция больно упирается в брюки, потому он быстро сбросил с себя свою одежду и начал расцеловывать Федины шею, ключицы, соски, живот, оставляя тут и там кусы и засосы. Федя отвечал на это тихими стонами, которые он старательно сдерживал. - У тебя есть смазка? – спросил Федю, глядя в его потемневшие глаза. Тот отрицательно помотал головой. – Серьезно, у тебя нет смазки? Я думал, у такого парня, как ты, всегда под рукой должны быть смазка и резинки. - Если я веду себя как сучка, это не значит, что я и даю всем подряд, - обиженно просопел Федя, а затем продолжил, отводя смущенный взгляд. – Это мой первый раз, – пояснил он. Брови Ивана поползли вверх. - Ты, должно быть, шутишь, - сказал он. - Не шучу, я до этого никогда не занимался сексом ни с кем, встречался, но не занимался сексом, - растерянно сказал он. - Тогда будем пользоваться подручными средствами, - сказал Иван, протягивая руку к первому попавшемуся крему на трюмо. - Эй! Это для лица! – возмущённо вскрикнул Федя. - И для задницы сойдет, - хмыкнул Иван, нанося крем на пальцы. – Будет больно, но ты потерпи, я буду аккуратен, - мягко предупредил он, на что Федя кивнул. Иван стал аккуратно вводить один палец в узкое колечко мышц, двигая им и проталкиваясь дальше, наблюдая за реакцией Феди и, приметив, что тот спокоен, добавил второй палец, аккуратно растягивая проход. Басманов зажмурился, но кивнул Ивану, чтобы тот продолжал, и тот продолжил, добавив третий палец, растягивая настолько осторожно, насколько мог. Он уже сейчас был готов завалиться на парня и хорошенько его оттрахать, но все же был терпелив и спокоен – нельзя причинить Феде боли. Закончив с растягиванием, Иван вновь взял в руки крем и щедро смазал им свой член, утыкаясь головкой к Фединому проходу. - Ты готов? – спросил он. - Готов, - выдохнул Федя. - Будет больно, - повторил он, - но это вскоре пройдет, - Федя с готовностью кивнул. Иван аккуратно стал входить и дошел до половины, когда услышал тихий, болезненный всхлип. Он взглянул на Федю, который прикусил руку, приглушая свой голос, а на глазах его блеснули капельки слез. - Мы можем остановиться, если ты хочешь, - обеспокоенно сказал Иван, вытирая слезинки большим пальцем. - Нет, все в порядке, продолжай, - твердо сказал Федя. - Если тебе будет больно – говори, и мы остановимся. - Все будет хорошо, Иван Вас-… Иван. – стушевался Федя. Грозный на это только хмыкнул. - Можешь звать меня Ваня, разрешаю, малыш, - усмехнулся Грозный. - Я не малыш! Мне восемнадцать лет и, я ростом сто восемьдесят сантиметров! – обиженно возопил Федя, позабыв о боли. Иван лишь тихонько рассмеялся. - А мой рост сто девяносто восемь сантиметров, и мне сорок два года, ты мне в сыновья годишься, так что для меня ты – малыш, - усмехнулся Иван. – Да и мило же это, согласись, - покрасневший, но все еще обиженный Федя закатил глаза, но кивнул, что знатно развеселило Грозного. Иван стал двигаться дальше. Двигался он медленно, чтобы ненароком не причинить боль и уж тем более не разорвать, зная размер своего члена. Он внимательно следил за реакцией Феди: тот жмурился и кривился, но ни один звук не вырвался из его рта. «Терпит, малыш, ради меня, старого дурака, терпит» - пронеслось в голове у Ивана. В какой-то момент Иван, как он понял по реакции Феди, попал-таки по нужной точке, потому что тот изогнулся на простынях и протяжно простонал; голос его был наполнен удовольствием и удовлетворением. Иван про себя ухмыльнулся и продолжил двигаться в том же направлении, но на этот раз ускоряя темп. Федя под ним метался в исступлении и в какой-то момент обхватил Ивана своими длинными, тонкими ногами за поясницу, прижимая ближе к себе, в то время как тонкие руки обвились вокруг Ивановой шеи – Федя потянул всего Ивана на себя, позволяя всему его весу вжаться в хрупкое тело. Иван намек быстро понял и тут же утянул Басманова в страстный, мокрый поцелуй – они переплетались языками, кусали друг другу губы и перенимали инициативу однин у другого. Грозный же стал набирать еще большую скорость, почувствовав, как Федя двигается навстречу его толчкам, отчего у Ивана окончательно снесло крышу, и он стал буквально втрахивать паренька в матрац, отчего тот исступленно всхлипывал, стонал, вскрикивал и повторял «Иван Васильевич, Ваня, Иван, глубже, прошу, не останавливайтесь». Иван оторвался от Фединых губ и стал осыпать его шею и ключицы поцелуями, Федя же вцепился накрашенными ногтями в Ивановы плечи, царапая их, но боль лишь сильнее возбуждала Грозного – ему хотелось довести парня до такого оргазма, о котором тот мог только мечтать, посему обвил своей большой ладонью его член и стал быстро надрачивать Феде в такт своим толчкам. Федя на это откинул голову, послышался перезвон сережек, и спустя пару мгновений он кончил себе на живот; еще пара глубоких, до самого основания толчков, и Иван излился внутрь Феди. Иван тяжело дышал и перелег на другую половину кровати, кинув взгляд на Федю – тот был раскрасневшийся, также тяжело дышавший и вспотевший, на голове можно было гнездо вить, но Грозного этот вид лишь умилил – он такой прекрасный, такой очаровательный, такой неземной. Не удержавшись, Иван подался вперед и оставил на плече Феди то ли поцелуй, то ли укус. Федя на это лишь устало улыбнулся. - Тебе понравилось? – спросил Иван, хотя ответ читался у Феди на лице. - Да, это было здорово, вы, ты… Ты прекрасен в постели, не думал, что мой первый раз будет таким, - ответил Басманов. - Каким, таким? – усмехнулся Иван. Федя покраснел, но гордо вскинув голову, ответил. - Таким сногсшибательным. Видимо, я в вас не ошибся, - фыркнул Федя, поправляя волосы. - Я тебя от завтрашних занятий отмажу, - неожиданно сказал Иван. - С чего бы? – растерялся Федя. - А ты попробуй сядь, - хмыкнул на это Иван. Федя, пыхтя, перебрался в сидячее положение и тут же охнул. - Больно, - грустно заключил он. - А завтра будет еще больнее, так что не думаю, что ты сможешь отсидеть все пары не свихнувшись, так что завтра побудь дома, - сказал Иван мягко, но в то же время не терпя возражений. - А ты ко мне заглянешь? – встрепенулся Федя, снова ложась, но кладя голову на руки, согнутые в локтях и глядя Ивану в глаза. - Ты меня не понял, - усмехнулся Иван и поспешил объяснить, смотря в растерянные глаза Феди. – Ты отсидишься у меня дома, - Федя открыл и закрыл рот, растерянно глядя на Грозного. - Как? Ты приглашаешь меня к себе сразу после первой ночи? – удивленно спросил Басманов. - Ты снова не понял - я тебя не приглашаю к себе, а предлагаю тебе перебраться ко мне. И да, после первой ночи. Не вижу в этом ничего такого, чем быстрее – тем лучше. С вещами я тебе помогу, можешь даже свою, кхм, картину взять с собой и закончить ее, - Иван не удержался от улыбки при словах о картине, зато Федя залился ярким румянцем. - А ты не думаешь, что это как-то поспешно? Мы же едва знаем друг друга, даже не встречались толком, только одну ночь вместе провели, - неуверенно сказал Федя. - Я думаю, ничего страшного, мы найдем общий язык, к тому же мы знакомы уже как три месяца, - заметил Иван. – И все эти три месяца ты посылал мне влюбленные взгляды, - Иван хмыкнул, а Федя метнул в него подушкой. - И вовсе не влюбленные! – буркнул он, насупившись. - Так ты меня не любишь? – лукаво спросил Иван. Федя на это растерянно заморгал. - Я… Люблю, конечно! Как в тебя можно было не влюбиться, черт тебя возьми! – крикнул он. - Ну, значит, с переездом все решено, - заключил Иван. – Можем сходить в душ, а потом я помогу тебе собрать вещи, и мы поедем ко мне. - Твоя взяла, - улыбнулся чему-то своему Федя. – Только работу я не брошу – я не содержанка! – гордо заявил он. - Как скажешь, малыш, только давай скорее сходим в душ. Если хочешь, можем пойти вместе, - Иван подмигнул Феде, на что тот охотно закивал. После совместного душа и еще одного замечательного секса расслабленные, хоть и усталые, Иван и Федя стали собирать пожитки последнего, коих оказалось достаточно много, что Федя объяснил безмерной любовью к красивым шмоткам. Иван против не был, но провозились они добрые два часа, погрузили все в машину Ивана и поехали к нему домой. С тех пор они стали жить вместе, что нравилось обоим: Федины опасения оказались напрасными, так как они жили душа в душу, даже учитывая тяжелый характер Ивана и сучий Федин. Они почти никогда не ссорились, любили проводить вечера в обнимку, смотря какой-нибудь фильм, участь выбора коих легла на Федины плечи, так как, по его словам, Иванову вкусу он не доверял. Грозный против и не был – Федя любил как действительно смешные комедии, так и тяжелые для восприятия триллеры с элементами ужасов. В общем, киновечера были интересными. В университете они никак не афишировали своими отношениями, разве что иногда уходили вместе, но кто на это обращал внимания? Уходили и уходили. Иногда, когда они не были заняты друг другом или фильмами, Иван обучал Федю искусству рисования, что приводило Басманова в восторг. Под чутким предводительством Ивана, Федя-таки дописал его портрет, наполняя каждый мазок исключительной любовью и восхищением. Когда портрет был готов, Иван мягко поцеловал Федю в губы и заявил, что вышло превосходно, добавил, правда, что, еще бы, у такого мастера учиться, за что получил тычок под ребра и горделивый взгляд, совсем не виноватый. Портрет, однако, Федя подарил Ивану, потупив тогда глазки и неловко шаркая ногой по полу. Иван лишь посмеялся такому смущенному Феде, но подарок принял, заявив, что это лучшее, что ему когда-либо дарили; Федя расцвел на глазах и кинулся на Ивана с объятиями, сказав, что это значит для него целый мир. Порой Иванову голову посещали весьма пугающие, но в то же время отчего-то возбуждающие мысли, что мальчишка его буквально боготворит и жить без него не может, настолько сильны были у него чувства к преподавателю: Федя всегда старался угодить, смотрел со смесью восхищения и любви, готовил Ивану самый вкусный в мире кофе, отдавался ему полностью, соглашался на разного рода ролевые игры, что было для парня, который только познавал мир сексуальных утех, в новинку, но он всегда с готовностью поддавался Ивану и его выдумкам, даже никогда ни слова против не сказал, когда Грозный его высекал ремнем по упругим ягодицам, лишь после жаловался, что ему сидеть больно, но он никогда не спорил почем зря с Иваном и всегда готов был быть рядом с ним. Грозный и сам понимал, что окунулся в этот омут под названием «Федор Басманов» с головой, и не вылезти ему оттуда, будто парнишка колдун какой, и Ивана приворожил. Он узнал многое о мальчишке: он обожал сладкое, искренне ненавидел делать кофе, исключением является лишь приготовление напитка для Ивана, он обожал мультики и когда-то хотел стать аниматором, он ненавидит длинные рукава, потому что они скрывают его изящные руки от всяких браслетов, а порой и колец, а еще он рассказал о своих отношениях с Иваном своему старшему брату Пете, которому он доверял абсолютно все и даже хотел Ивана с Петей познакомить. Грозный же хотел смотреть в эти очи цвета безоблачного неба всегда, всегда зарываться в эти шелковистые кудри, всегда целовать эти алые, пухлые губы, всегда прикусывать молочную, нежную кожу, всегда слушать этот звонкий смех и бархатистый, мягкий голос, всегда, всегда, всегда… Однако их совместное счастье не могло длиться вечность. Тот случай, что произошел вскоре, был лишь началом конца, хотя Иван тогда посчитал это просто ужасной несправедливостью этого мира. Они лежали в кровати, болтая о чем-то, готовясь ко сну за день до этого. Федя разлёгся на Ивановой груди, обвитый его крепкими руками за плечи. Федя выводил узоры на груди Ивана своим изящным пальчиком щебеча о чем-то, когда вдруг умолк, а лицо его в тот момент помрачнело. - Что такое, любимый? – спросил Иван, напрягшись от резкой перемены настроения. - Ты ведь никогда меня не бросишь? – угрюмо спросил Федя, выворачиваясь из рук, поднимаясь на колени и глядя Ивану прямо в глаза сверху вниз. Иван и сам приподнялся, усевшись и вперив непонимающий взгляд в удрученный Федин. - С чего ты такое взял, малыш? – аккуратно спросил Иван, медленно подползая ближе к Феде. - Ты рассказывал, как раньше строил отношения: они всегда заканчивались расставанием. По твоей инициативе, заметь! Я не хочу… Я понимаю, что требую, наверное, слишком многого, но я не хочу, чтобы ты меня бросал. Ты и рисование – это вся моя жизнь, я не проживу и дня без тебя, - Федя помолчал, уставившись на свои колени, а затем поднял глаза на возлюбленного, продолжив. - Я не хочу быть просто телом для утех, я хочу знать, что ты действительно любишь меня и никогда не бросишь, - твердо сказал он, бросив на Ивана испытывающий взгляд, который тот со спокойствием выдержал. Он, между тем, придвинулся совсем близко, достаточно, чтобы обхватить лицо Федя в свои руки, отчего тот оторопел. - Федюш, милый, ты должен был понять, что я не брошу тебя еще тогда, когда пригласил тебе жить со мной – я никого прежде не звал к себе, заметь – потому не понимаю твоей внезапной взвинченности. Ты для меня – не просто «тело для утех», ты тот, кто дарит мне счастье и радость, тот, от голоса которого у меня бегут мурашки по телу, тот, без которого моя жизнь омрачится серыми красками. Я никогда не любил до тебя и ни за что тебя не брошу, потому что только теперь, с тобой, узнал, что такое любовь. Поверь мне, - Иван убрал руки с лица Феди лишь для того, чтобы мягко и нежно прижать к себе, поглаживая Басманова по непослушным вихрам. – И с чего вдруг такое недоверие? – прошептал он, целуя Федю в макушку. - Ты заигрывал с Машкой на лекции! – проворчал тот, но из цепких рук Ивана выбираться не торопился. - Когда такое было? Какой еще Машкой? – удивленно спросил Иван, отстранившись, чтобы взглянуть Феде в глаза. - С какой-какой? Темрюковной! Она тебе глазки строила! – обиженно выпалил Федя. - Она мне глазки строит, чтобы переспать со мной ради высшего балла, Федя. Я, между прочим, никак ей не отвечал. - Ты рассмеялся над ее шуткой! – не унимался Федя. - Ну, скажем, шутка действительно была смешная, но, уверяю, я нисколько не заинтересован в Марии, она мне по большей части скучна. Я заинтересован в тебе, Федя, как ты можешь этого не понять? – искренне удивился Иван. – Ты ревнуешь меня? – улыбнулся он своей догадке. - Вовсе я и не ревную, я просто хахахаха, пере-естань, В-Вань, хватит! – Федя не успел договорить, так как Иван начал доводить его до исступленного смеха щекоткой. - Видишь, щекотки боишься, значит – ревнивый, - усмехнулся Иван, сжалившись над согнувшемся пополам Феде, молящем остановиться, не забывая при этом размахивать руками и ногами в разные стороны в надежде задеть чем-либо любовника, чтобы тот остановился. - Ты веришь в эту чушь с щекоткой? – отдышавшись, спросил Федя, недоверчиво отодвигаясь от Ивана. - Нет, просто хотел поднять тебе настроение, - миролюбиво сказал в ответ тот. – Федя, я люблю тебя и только тебя, обещаю, я никогда тебя не брошу, - сказал Иван, прижимая Басманова к кровати и страстно целуя. Тот с жадностью ответил на поцелуй. Стоял поздний вечер, и Федя давно должен был вернуться с работы, но его все не было, а на звонки он не отвечал. Иван метался по всей квартире от волнения и предчувствия чего-то нехорошего. Он уже успел съездить в ту кофейню, где работал Федя, но она уже была закрыта, вернулся домой и начал обзванивать все больницы и полицейские участки, но никуда никакой Федор Алексеевич Басманов не поступал. Иван уже готовился к худшему, когда в дверном замке заскрипел ключ. Иван резко поднялся и метнулся ко входной двери. На пороге стоял явно избитый Федя и выглядел он ужасно: из носа до подбородка шла полоска уже запёкшейся крови, левая бровь была рассечена, губа была вспухшей и окровавленной, а на правом глазу виднелся синяк, одежда же была вся порвана и извалена в разных местах. - Ты попал в драку? Федя, ты представляешь, что я пережил, я чуть в морги не стал названивать, а ты с кем-то там дерешься? Заходи скорее, обработаю раны, - но Федя не сдвинулся с места, он лишь сильнее сжал связку ключей, и тогда случилось то, чего Иван никак не ожидал – из глаз Басманова ручьем потекли слезы. Он мешком рухнул на пол, приземлившись на колени и, согнувшись, взвыл, и боли в этом вое было так много, что Ивану стало плохо. Он медленно присел рядом с Федей, догадываясь, с чего вдруг у Феди случилась истерика, но всеми силами старался отмахнуться от этой мысли. Федя же, увидев, что Ваня приближается к нему, отпрянул от него, как от огня. – Федя, это же я, Федюш, я не причиню тебе боли, иди ко мне, ну же, - стараясь говорить как можно мягче, подзывал Иван Басманова, как напуганного, забившегося в угол зверька. Кажется, подействовало, потому что Басманов, хоть и нерешительно, но подполз к Ивану и набросился на него, уткнувшись лицом тому в плечо. - Они… Они меня не просто избили, они… - Федя не смог продолжить, так как на него нахлынула новая волна истерики, и он взвыл в голос. - Изнасиловали? – озвучил свои самые тревожные мысли Иван и молился, чтобы оказался неправ, но новый всплеск рыданий ответил «да» без слов. - Кажется, меня порвали, - икая от всхлипов, сказал Федя. У Ивана же внутри все кипело от ярости – кто посмел прикоснуться к тому, кто принадлежит ему, кто посмел пальцем тронуть его любовь, кто посмел над ним надругаться?! Он найдет этих подонков и своими руками их убьет. Но пока что стоило позаботиться о Феде. - Расскажи мне, что случилось, Федюш. Если хочешь, конечно, но мы все равно поедем в больницу, так что лучше рассказать мне сейчас, чем потом, - успокаивающим тоном сказал Иван, мягко обхватывая Федю за талию и помогая тому подняться. - Прошу, не надо в больницу, это унизительно, - взмолил Федя. - Надо, малыш, нам нужно узнать, что тебе не занесли ничего, а также обработать раны, а потом дать показания полиции, чтобы те подонки никому больше не навредили. Не волнуйся, - заметив сомнение на заплаканном лице, сказал Иван, - Я всегда буду с тобой, ни на шаг от тебя не отойду, я буду рядом, обещаю, - он мягко коснулся неповрежденной кожи щеки, куда после поцеловал Федю. Тот, кажется, согласился. Он начал рассказ. Как закрыл кофейню и пошел по привычному ему пути на метро – через дворы. Тогда-то его и схватили за волосы, повалив на землю. Он пытался подняться и отбиваться, но над ним уже навис какой-то мужчина, и начал пинать его ногами по лицу и телу. Его, по всей видимости, дружки, принялись заниматься тем же, говоря, какой красивый улов они сегодня поймали, что даже грех такое красивое личико портить, однако продолжили. Федя сжался в позу эмбриона, прикрывая лицо руками, и молил, чтобы это скорее закончилось, но они, как оказалось, только начинали. Тот мужик снова навис над ним, кто-то стал удерживать его руки над головой, а к Фединому лицу был приставлен нож с предупреждением, что, если он хоть дернется, его прирежут, и в доказательство тому, что мужчина не шутил, рассек Федину бровь. Затем ему расстегнули куртку и приподняли футболку, и мерзкий язык стал двигаться по его телу. Федю чуть не стошнило, он начал дергаться и брыкаться, стараться лягнуть насильника, что тому явно не понравилось, и, приподнявшись к Фединому лицу, он со всей силы ударил его по носу лбом. В голове все поплыло и смешалось: как с него снимали джинсы и нижнее белье, как грубо вошли без смазки, как это было адски больно, как движения вскоре стали неожиданно гладкими, как со смазкой, как тот парень кончил и предоставил место одному из своих дружков, и снова боль, и это продолжалось еще долго. Федя тогда не плакал, не издавал ни единого звука, но в голове у него крутился ворох мыслей. Наконец, все это закончилось, они отпустили его, и он еще какое-то время так и лежал полуголый на холодной земле, в грязи, избитый и использованный. Когда он нашел в себе силы подняться, то первым делом хотел позвонить Ивану, но понял, что когда его избивали, разбили ему телефон, поэтому Феде пришлось собраться с силами и мыслями, чтобы добраться до метро, в котором на него все пялились, и, прихрамывая, доковылять до их с Иваном дома. Когда Грозный слушал, гнев, вперемешку с яростью, бурлили в его крови, он не мог слушать рассказ спокойно, то и дело поднимаясь с дивана, на котором они сидели (сидел, точнее, Иван, Федя же прилег, так как нормально сидеть не мог), и наматывал круги по квартире, сжимая и разжимая кулаки; ноздри его вздувались, а на виске пульсировала венка. Дослушав рассказ, он присел рядом с Федей и мягко погладил его по волосам, целуя в губы и нежно оглаживая щеку, по которой то и дело катились слезы. Весь свой рассказ Федя не мог выдать спокойно – он то и дело останавливался, чтобы то всхлипнуть, то отдышаться, то схватиться за волосы. Иван все время был рядом и успокаивал, говоря, что все закончилось, хотя умом понимал, что на психике Феди это не пройдет, не оставив свой след. Было решено ехать в больницу, где Федю вскоре приняли, осмотрели и назначили лечение. Иван и вправду был рядом с ним, кроме осмотра. Женщина-врач все время на него косилась, будто хотела что-то сказать, но не говорила. Иван недоумевал – может, дело в том, что он назвал себя Фединым парнем, а она – просто гомофобка. Что ж, это бы многое объяснило. Когда они, наконец, покинули стены больницы, то направились прямиком к полицейскому участку, где Федя, краснея и то и дело переходя на плач, дал показания. Полицейского, казалось, рассказ Басманова нисколько не интересовал, что вызвало новый приступ гнева у Ивана, но полицейский пообещал заняться расследованием и позвонить, если что случится. Наконец, они, вымученные, в особенности Федя, приехали домой, где тот тут же побежал принимать душ, сказав, что хочет смыть с себя всю эту грязь. Застрял Федя в душе надолго, что уже начало беспокоить Ивана, но вскоре тот показался и, к удивлению Ивана, на нем не было сережек, а, что самое главное, он постригся – не слишком коротко, кудри все еще обрамляли его лицо, но все же Ивану было непривычно видеть Федю таким. Следующее, что Иван заметил – отсутствие браслетов и колец на Феде, а также полностью чистые, не накрашенные ногти. - Федя? – начал аккуратно Иван. - Я просто не хочу, чтобы меня и дальше считали красивым, - отстраненно сказал он. - Для меня ты красив и такой, - мягко сказал Грозный, на что Басманов вымученно улыбнулся. Они легли в кровать, Иван прижимал Федю к себе со спины, но сон не шел, как не шел он, видимо, и у Феди – тот то и дело ворочался. - Федя, - осторожно начал Иван, - То, что с тобой случилось – ужасно, но, пожалуйста, прошу, не дай этому сломать себя, ты ведь сильный, ты это преодолеешь, МЫ это преодолеем, вместе, - Федя смотрел на Ивана внимательно, изучающе, но лишь кивнул ему и невесомо коснулся его тонких губ в благодарность, прижимаясь к Ивану всем своим израненным телом. Вскоре он заснул, но Иван все никак не смог сомкнуть глаз всю оставшуюся ночь. Умом он понимал, что все худшее позади, но его предчувствие просто кричало о надвигающейся буре. Буря случилась на следующий день. Федя остался дома, а Иван пошел на работу не выспавшимся и измотанным вчерашними событиями. Ему даже страшно было представить, как себя чувствовал Басманов – тот несколько раз просыпался в ночи от кошмаров и смущенно извинялся перед Грозным, считая, что разбудил того, но тот лишь мягко обнимал Федю, будто укачивая, и говорил, что все в порядке, все БУДЕТ в порядке. Не началась и первая лекция, как Ивана позвали в кабинет ректора. Иван недоумевал, что тому потребовалось от него, но покорно пошел на поклон к начальнику. Когда Иван зашел в кабинет, в воздухе будто чувствовалось напряжение, казалось, протяни руку, и схватишь его из воздуха. - Доброе утро. Вы хотели меня видеть? – нарушив тишину, спросил Иван. - Доброе, Иван Васильевич. Да, хотел, присаживайтесь, - ректор, немолодой, жилистый мужчина сухо показал Ивану на стул перед своим столом. Иван покорно сел, хотя все его естество кричало «беги». - По какому поводу? – спросил в лоб Иван. - Скажите мне вот что, Иван Васильевич, не были ли вы вчера с вашим студентом в больнице? – Иван взглотнул, по спине у него пробежался холодок, но виду он не подал, сохраняя внешне спокойствие. - Предположим. Откуда вы, простите, знаете? – прокашлявшись, спросил Иван. - А оттуда, что моя жена принимала у себя Федора Басманова, и при ней вы назвались его парнем, - спокойно выдал ректор, отчего Ивана прошиб холодный пот. – Вы же понимаете, в какой стране мы живем, - загадочно продолжил он. – Ваши отношения со студентом, да еще и мужского пола, недопустимы. - И что же вы хотите этим сказать? – спросил Иван, вцепляясь в ручки стула. - А то, что вам придется прекратить ваши отношения. Для вашего же блага, - отрезал ректор. - Что значит «для моего же блага»? – Иван догадывался, конечно, что это значило, но последующий ответ ректора буквально выбил почву из-под ног Грозного. - Вы меня немного не поняли. Не для вашего лишь блага, а и для блага Федора. Видите ли, если вы продолжите ваши, кхм, отношения, мне просто не останется другого выбора, кроме как уволить вас, а Федора исключить из университета. И, о, поверьте, я устрою все так, чтобы ни один университет в стране не принял вас обоих к себе, - ректор говорил спокойно, но в голосе его звучало торжество, вперемешку с отвращением. - Вы просто гомофоб, - прошептал ошарашенный Иван. - Не без этого. В любом случае, если вам дорога ваша работа и учеба Федора в нашем, а я не побоюсь этого слова, лучшем университете страны, то, пожалуй, вам, Иван Васильевич, стоит всерьез взвесить ваши приоритеты. - Но почему же вы не выгоните меня прямо сейчас? – недоуменно спросил Иван, все еще не отойдя от шока. - Потому что это будет большим упущением – вы, как бы прискорбно это не было говорить, один из наших лучших педагогов. На этом все, можете быть свободны. Иван вышел из кабинета ректора на ватных ногах. Мысли его были смешанными, он до конца не мог поверить в то, что случилось. Бросить Федю ради университета? Немыслимо! Чушь! Бред! Но ведь Федя живет рисованием, он не переживет, если его исключат, а после и никуда не примут. Хотелось просто схватить Федю в охапку и переехать в другую страну, туда, где их самих и их отношения не будут никого касаться, но это не выход. А выход лишь один – не дать Феде потерять его мечту писать картины. Да, Иван пожертвует собой ради Фединой мечты. Басманов молодой, горячий, невероятно красивый парень, он, конечно, поплачет, возможно, несколько ночей, да позабудет и найдет себе кого-нибудь другого. Что может вылиться из первой любви? Она обычно всегда заканчивается. О своих чувствах Иван старался не думать. Лекции он провел, как на автомате, сам не заметив, как работа закончилось, а так хотелось оттянуть время разговора с Федей об их отношениях, но время, казалось, работало против него. Придя домой, Иван встретился на пороге с измазанным краской Федей, который был неестественно бледным, но, вроде бы, в истерику не впадал. - Я тут отвлечься решил, - начал Федя. – Правда, не сердись, я на кровати рисовал, но белье не испачкал, честно! Просто сидеть у мольберта было больно, - смущенно добавил он, потупив взгляд. Иван не знал, как начать разговор. Перед ним стоял Федя, радостный от Иванова возвращения и только вчера переживший нападение и изнасилование, а тут ему с порога сейчас скажут, что им надо расстаться. – Вань? Ты чего молчишь? Злишься на меня, что ли? Я тебе честно говорю, белье все чистое. И, это… Пришли результаты анализов – я ничего не подцепил! Это же здорово, правда? Вань? Что такое? Ты начинаешь меня пугать. - Федя, - Иван не находил слов, как начать разговор, поэтому просто аккуратно положил руки Феде на плечи и попытался посмотреть тому в глаза, но быстро не выдержал этого пристального взгляда, отчего отвел свой в сторону, глядя куда-то за спину Феди. – Понимаешь… Федь, нам надо расстаться. Так будет лучше для нас обоих, - Грозный все же отважился взглянуть в Федины омуты, и это было ошибкой – в его глазах он увидел шок, неверие, ярость и подступающие слезы. Вновь не выдержав, Иван снова отвел взгляд. - Это все потому, что я теперь слишком грязный для тебя, да?! – взревел Федя. – Ну конечно, кому захочется трахнуть того, кто уже был использован, верно? И все твои слова о том, что ты меня никогда не бросишь, что мы все преодолеем – все это твоя ложь?! Попользовался невинным телом, а когда его осквернили, побрезговал, так?! Ты мерзкий, я никогда не ждал от тебя такого, я ненавижу тебя! – Федя отвесил Ивану звонкую пощечину, а сам уже захлебывался слезами. Иван лишь молчал. Пусть Федя его ненавидит, пусть думает, что все так – это лучше, чем если бы у него отняли его страсть к рисованию. Федя между тем ринулся в зал и начал крушить свои картины, с особым усердием он разорвал холст с портретом Ивана, топча его ногами с криком «ненавижу!». Затем он начал лихорадочно разносить все в комнате, раскидывая мелкие предметы по полу и круша более крупные. - А, может, это все оттого, что я теперь не такой красивый, не такой желанный, каким был?! – вопил он сквозь слезы. Голос его надрывался. Иван стоял и смотрел на то, как крушат его квартиру, словно он сторонний наблюдатель. - Молчишь? Отлично! Прекрасно! Иди ты нахуй! – Федя вбежал в спальню, схватил первый попавшийся чемодан и начал нервно скидывать в него свои вещи. Крема, лаки для ногтей и украшения он одним взмахом руки отправил на пол. Собравшись наспех и быстро одевшись, он подошел к Ивану, бросил ему в лицо ключи от квартиры и скрылся за дверьми. Последнее, что услышал Иван было «Чертов обманщик!». Иван тяжелым грузом рухнул на кровать, схватившись за волосы. Что он наделал? На лекции с Федей ему стало страшно приходить – он боялся справедливого гнева студента, боялся, что встретится со взглядом, полным ненависти, боялся, что Федя будет его игнорировать, но все его страхи были ничем по сравнению с тем, что он увидел: Федя вошел, а не вплыл в кабинет, как обычно, тихо поздоровался с Иваном и уселся на свое место. Лицо Феди не выражало ничего – в нем была абсолютная пустота, глаза казались неживыми, Федя был неестественно бледен и казался просто призраком самого себя. За что еще уцепился взгляд Грозного – на Феде была рубашка, но рукава не были закатаны, как обычно. Это настораживало и одновременно пугало. Страшная догадка ворвалась в его мозг так, словно его окатили чаном с ледяной водой. Федя во время лекции отвечал тихо, голос его был бесцветным, он не перешептывался с друзьями, не бросал на Ивана уже привычных влюбленных взглядов. Федя был словно тенью самого себя. Наконец, дождавшись окончания лекции, Иван попросил Басманова задержаться. Лицо того все так же ничего не выражало и оставалось бесстрастным при этом. - Федя… Как ты, кхм, как ты себя чувствуешь? – задал невпопад вопрос Иван. - Иван Васильевич, с чего бы это должно вас интересовать? Если это все, о чем вы хотели поговорить, то я пошел, - сухо отрезал Федя. Иван же сам не заметил, как схватил Федю за запястье, о чем сразу пожалел, услышав сдавленное шипение. Его догадка оказалась правдой, поэтому Иван, не став церемониться, приподнял край рубашки до локтя и сам же ужаснулся, похолодев: вся рука Феди была исполосована порезами разной степени глубины, они еще не успели зажить и явно болели. - Вам неприятно? – бесцветным голосом спросил Басманов. - Федя, Федюш, зачем же ты так, малыш, -начала было Иван, но это было ошибкой. - Не называй меня так! Предатель! Хочешь узнать почему?! Так я хотя бы чувствую себя живым! – вскрикнул Федя, к которому разом вернулись эмоции, а в глазах блеснули слезы. Он вырвал руку из мягкой хватки Ивана и выбежал из аудитории. Весь оставшийся день Иван чувствовал груз вины. Почему он просто не рассказал? Они бы вместе что-нибудь придумали, обязательно придумали. Ректор не смог бы им двоим помешать. Они бы справились, но ничего уже не вернуть. Или же все-таки? Вернувшись домой, Иван хлопнул себя по лбу. Завтра у Феди День рождения. Ну и подарочек он ему устроил. Иван ненавидел себя. Но он уже все решил: взяв в руки телефон, он стал звонить Феде, но тот не брал трубку. Иван звонил и звонил, но в ответ слышал лишь гудки. Тогда он решил отправить сообщения. «Федя, прости меня, пожалуйста, я все объясню, ректор сказал, что исключит тебя и уволит меня, если мы продолжим отношения, он сказал, что дороги в другие университеты нам заказаны.» Ответа не было. «Федя, я знаю, я виноват перед тобой, что послушал его, а не обговорил все с тобой, но я хочу принести тебе искренние извинения, я до бесконечности виноват перед тобой – я бросил тебя в самый тяжелый для тебя момент, мне следовало просто все тебе рассказать.» Иван слал и слал смс-ки с извинениями и раскаянием, но ответа так и не поступило. Когда пробила полночь, он отправил последнее сообщение с поздравлением с Днем рождения, и, с грузом на душе, отправился спать. Сомкнуть глаза у него вышло лишь в третьем часу ночи – он все прислушивался к телефону, но тот отвечал ему пугающей тишиной. А наутро пришло то сообщение с незнакомого номера и поступил звонок от ректора. Иван был разбит. Будто вместе с Федей умерла частичка его самого. Ему казалось, что жизнь потеряла всякие краски. То сообщение – Иван догадывался, что оно от Пети – он был абсолютно с ним согласен. Он убийца, Федина кровь на его руках. Обвинять ректора или его жену было бесполезно – они тут не при чем, Иван сам выбрал оттолкнуть от себя Федю, и вот, к чему это привело. Грозный и сам не заметил, как по лицу стекают такие непрошенные, но такие нужные слезы. Он подошел к своей кровати в спальне, встал на нее и снял со стены Федин портрет – на нем он улыбался не только губами, но и глазами, а на щеках были ямочки, которые Иван часто лицезрел, когда Федя улыбался или смеялся. Он был таким живым на этом портрете, что никак не вязалось с новостью о его смерти. Хорошо, что Федя не разорвал и свой портрет, когда устраивал погром в их доме – это почти все, что у Грозного осталось в напоминание о Феде. Он осел на кровать, прижал портрет к груди и громко расплакался, как не плакал с детства. - Что же я наделал… - повторил он. На похоронах Феди собрались все его однокурсники, преподаватели, ректорат и семья. Некоторые ребята плакали, в особенности девочки, с которыми Федя часто общался, плакала и мать Феди, отец же еле сдерживал слезы. Петя кидал на Ивана гневные, полные слез взгляды, но ничего не говорил. В гробу Федя выглядел таким умиротворенным и спокойным, словно спал. Ему, по видимости, по наставлению брата, накрасили ногти в черный цвет и надели на него новые, невиданные ранее Иваном сережки – все свои старые Федя оставил у Ивана дома – еще одно напоминание о Феде, которое Грозный никогда не выкинет из дома. После похорон все стали расходиться, а Иван, так и не набравшись смелости подойти к семье Феди, подошел вместо этого к ректору. - Я хожу с работы, - твердо сказал он. - Иван Васильевич, вы серьезно? Из-за этого мальчишки, который поступил, как настоящий глупец, не справившийся с расставанием? Вы должно быть… - ректор не успел договорить, так как получил прямой удар в нос от Ивана. Кто-то, кто еще не успел разъехаться, завизжал, кто-то попытался оттащить Ивана от ректора – ему было плевать. - Не смей, слышишь меня, не смей так о нем говорить, сукин сын! – прорычал Иван сквозь зубы. Ректор тем временем поднял на Ивана полные ярости глаза. - Не видать тебе больше работы ни в нашем, ни в любом другом университете, Иван, слышишь меня?! – гнусаво взвизгнул ректор, держась за нос. - Мне плевать. Мне теперь на все плевать. Удачи тебе, надеюсь, хорошо раскошелишься на ринопластику, - сухо сказал Иван, вырвавшись из чьей-то хватки, и направился к своей машине. Ему и правда теперь на все плевать. Его жизнь без Феди больше не имела смысла. И он сам во всем виноват.