Через тридцать потерянных лун

      Говорят, через тридцать потерянных лун ты изменишься, будешь притворщик и лгун, человечность забудешь, как бред и беду, сам с собою не будешь в роду и ладу. Что ж, отча́сти всё так: ты изменишься, нет, ты родишься второй раз, явишься на свет, человечен не будешь. Ты будешь не тот.       Говорить не способен окажется рот, только рык, только вой, только рёв горловой... Ты окажешься рысью, лисою, совой, человечен не будешь, но будешь собой. Ты родишься щенком под двенадцатый бой, чёрной ночью, под жадной и светлой луной — может, бурый иль серый, седой, вороно́й...       Говорят, через тридцать потерянных лун ты изменишься, будешь убийца и врун... Что ж, отча́сти правдиво, отча́сти смешно — но единое будет навеки верно: не смотри на луну и не станешь зверьком — будь то лаской, куницей, медведем, волко́м... Не смотри и не станешь.       Но ты-то смотрел!       Через шесть лун ты будешь всё так же незрел: человек не взрослеет, он учится жить. Через шесть лун готовишься руки сложить... Только шесть новолуний — боишься, дрожишь? Ты не бойся за то, чем ты так дорожишь: ты изменишься лишь в тридцать лун, я клянусь. А сейчас, уж пожалуй, к рассказу вернусь — говорят, в тридцать лун...       Сказки, бредни да чушь. По полно́чной картине размазана тушь, продвигаются тучи, буранам верны́...       По двенадцатый счёт кровожадной луны ты останешься тем же, как будто бы в смех. Через шесть четверте́й лун берёшь свой доспех: ты бороться не хочешь, жалеешь и ждёшь. Впрочем, что, окая́нный, скрываешь и врёшь? Неизбежная участь сломает твой щит...       Ты спокоен. Спокоен лишь только на вид.       В восемнадцатый раз ты выходишь с клинком: запираешь сомненья железным замком, зажигаешь свой страх, оставляешь гореть. Повторяешь себе: не дрожать, не робеть... Вот и шесть полнолуний водой утекло: ты смиренно глотаешь слезу́, как стекло, ты всё так же напуган и драться готов, разрушаешь один из своих же мостов. Ты уставил меч в небо, тупица, дурак...       Только драться не можешь. Не можешь. Никак.       А под двадцать четыре заклятых луны ты спохва́тишься, будешь бежать из страны, только скрыться не скроешься, как ни крути — шесть вторых четверте́й лун пройдут все пути. Тащишь щит, тащишь меч и тяжёлый доспех, ожидая и веря в удачу, успех; только тело слабеет, немеет, дрожит...       Только время приходит, стучится, бежит.       Говорят, через тридцать потерянных лун... Знаешь, это поведал мне старый колдун; он смеётся противно и плачет порой. Через тридцать лун будешь больной и хворой: ты не сможешь держать ни перо, ни клинок...       Это будет твой первый тревожный звонок.       В месяц — два новолунья, и ты через шесть будешь тем же, кем был и кто ты сейчас есть: но бороться не станешь, лишь бросишь щиты, похоронишь мечи и доспехи, мечты...       Это колокол, звон твой сигнальный второй.       Боль займётся под сердцем бездонной дырой, вместе с кровью смешается кашель, слюна... А на небе взойдёт голубая луна. Ты смиришься, повоешь, вскричи́шь в небеса — громкий рык твой уходит под горы, в леса. Искривляются кости в багряный венок...       Это третий, последний, предсмертный... Звонок.       Говорят, через тридцать потерянных лун... Мне про это предсказывал дряхлый ведун: привиденья шепнули ему, что грядёт. Но скажу по секрету: полгода пройдёт, тридцать лун, потерявшись, туманы зажгут...       Ты не первый, кому бе́лы призраки лгут — духи лгали про лу́ны, про страхи, щиты. И пророчество — враки.       И ты — это ты.       Хоть ты будешь воро́ной, хоть мышью, хоть кем — ты же всё ещё ты. И останешься тем, кем ты был, кем ты будешь и кто ты сейчас — даже если ночами кровавый атла́с будет литься по коже, темнеть, полыхать, даже если огонь твой начнёт затухать...       Я скажу тебе. Тот ещё дурень колдун — он скотина и гадина, неуч и лгун. Он не знает ни правил, ни зе́лий, ни трав: предсказал пальцем в небо. Но он всё же прав — через тридцать потерянных, краденных лун будет дух твой исписан молитвой из рун: языком че́рчен древним — не спеть, не понять. И уж если наложат — заклятье не снять... Но, ты знаешь, не надо все тридцать лун ждать.       Ведь луне ещё долго по свету блуждать. У тебя есть полгода... На деле, дней пять. По прошествии время замедлится, вспять! Убежать попытается: только всё зря. Загорится шестая, седьмая заря, руны вче́ртятся ночью, закре́пятся днём. Ты не смоешь проклятье, не выжжешь огнём...       Ничего не вернуть; не сбежать, не сберечь, если дашь колдуну заклинанье изречь; колдуну тому самому, гаду, вруну — он ругательства шепчет, ворчит на луну, предсказания путает, правду и ложь. По спине его сгорбленной бегает дрожь, он безумен, опасен и стра́шен в одном: он и время, и звёзды поставит вверх дном, если будет гаданье его неверно.       Синей ночью пролезет в своё же окно, набросает проклятий и перьев в мешок, измельчит жабьи кости в сухой порошок: по рецепту наставника сделает яд. Через ночь или две проведёт свой обряд — он размажет по коже твоей жгучий мор...       И проснёшься ты про́клят, отравлен и хвор. Но заклятья придут с двадцать пятой луной: лишь тогда ты окажешься слабый, больной, хоть того не заметишь, не будешь здоров. Счёт проклятья безжалостен, жаден, суров... Потому-то и времени нет у тебя.       Заклинай, заклинай самого ты себя, убегай далеко, под луну, под закат, хоть и сердце стучать будет, словно набат... Ты не станешь ни зме́ем, ни барсом, ни в жизнь! Не умрёшь, не родишься второй раз — держись. Заклинай, убегай и держись, и беги, будто тень твоя, ноги и сущность — враги, обернуться не смей, никогда, ни за что, будто всё, что ты знал, было ди́ко, пусто́...       И уж если сбежишь, то колдун не найдёт, солнце пятое в небо спокойно взойдёт, тридцать лун проживёшь ты спокойно, без бед; и не будет звериным иль птичьим твой след. А история эта забудется враз.       Но твой выбор — лишь твой, и никто не указ. Если хочешь быть тигром, полёвкой, орлом — приходи к колдуну в старый дом, напролом, подожди тридцать лун и минуту одну: скоро взвоешь шакалом в высо́ку луну, и оставишь границы, законы навек, будешь про́клят, свободен и не человек. Или, может быть, ястребом в небо взлетишь, разрезая крыла́ми полно́чную тишь, оставляя борьбу за спиной, позади... Если хочешь быть зверем — тогда приходи.       А не хочешь — беги, убегай под луну и оставь сожаленья тому колдуну; выбор твой, выбирай — ты не зверь или зверь. Выбор твой — что вчера, что тогда, что теперь...       Ты пойдёшь лишь одной из тропинок, дорог; и когда в новый путь переступишь порог, ты задашь мне вопрос — чуешь, что-то не так. Я отвечу в уклон, что волшебник дурак; я отвечу, но ты, умоляю, не верь, закрывая во время прошедшее дверь.       Я всей правды тебе никогда не скажу.       Только помни, что я       За тобою       Слежу.