Мне отмщенье

Валак живет там, где больше нет места Богу. Демонам не нужны людские тела, одержимость — лишь часть игры. Валак предпочитает обретать собственную плоть, но все же говорить чужими устами тоже приятно. Когда он вливает свою тьму в чужую, они смешиваются, грех слипается с грехом и они делают друг друга сильнее. Тьма внутри Эда Уоррена слаба, за нее невозможно зацепиться и даже страх не заставляет ее окрепнуть, но тот, до кого нельзя добраться изнутри, уязвим снаружи так же, как остальные. Человеческая плоть — всего лишь слой тлена, обвитый вокруг костей, а душа внутри — всего лишь крошечный огонек, который легко помрачить, загасить спртав под ладонью тьмы. Валак чувствует кисловатый запах чуть пьяных юнцов и медленно обвивает их души своим мраком. Он не подчиняет их себе полностью, просто зароняет в рассудок каждого нужные мысли, медленно толкает их в нужную сторону. Насмешки, истории про сумасшедшую семейку, живущую в проклятом доме — и вот они уже идут туда, куда Валаку нужно. В доме Уорренов надежные замки, но Валак способен справиться с любыми преградами. Заманчиво было бы выпустить других, снять с них оковы, но Валак здесь не ради этого. Он заставляет юнцов замолчать. Он заставляет их спрятаться и дождаться, пока Эд вернется домой. Жена и дочь его не ждут, они вернутся только завтра, но так даже лучше. Эд напевает какую-то песенку, поправляет очки, прижимая к себе бумажный пакет, и успевает запереть дверь прежде, чем юнцы выходят ему навстречу. Валак много тысяч лет наблюдал за тем, как люди творят бесчинства. Юнцам не придумать ничего нового, они глупы и неопытны, но их ненависть и отвращение ко всему миру, родившиеся из безделья, так хороши, что Валак лишь направляет их. Один зажимает Эду рот, другой — стаскивает с него очки и наступает на них, кроша стекла, а третий просто поигрывает ножом — лезвие короткое, но его хватит, чтобы достать до сердца. Обычное убийство было бы скучным. Слишком простым. Этого Валак не хочет. Один из юнцов сбивает Эда с ног, другой — наступает на живот, заставляя вскрикнуть от боли. Он, кажется, пытается молиться, святые слова успевают обжечь Валака, но удар под ребра заставляет Эда замолчать. Просто побои — это тоже скучно, а для пыток сейчас нет времени, к тому же юнцы вряд ли выдержат сами что-то серьезнее, чем просто выбитые зубы, так что приходится выбирать кое-что другое. Надругательство — хороший способ. Люди боятся этого и дело не только в боли, и не только в унижении, Валак давно понял. Это — хороший способ причинить страдание. Каждый из юнцов для Валака — точно открытая книга, все страницы которой исписаны руганью. Один из них это уже делал. С другим это делал отец. Валак может заставить их сделать все, что нужно. Эд пытается вывернуться из их рук, но все тщетно. Старший даже пускает нож в ход — это несерьезная рана, скорее похожа на царапину, но крови много и боль заставляет Эда снова замереть, а потом уже все просто. Юнцы смеются, разрезая ему одежду, один пытается запихнуть руку в рот, но Эд сжимает челюсти, кусая его так сильно, что пальцы хрустят, и тот с руганью бьет его в живот. Вначале ни один из юнцов еще не возбужден сексуально, но в этом нет такой уж необходимости, они сделают это все равно, потому что Валак правит их телами. Он заставит их сделать то, что он хочет. Они смеются, подначивая друг друга, один из них вытаскивает из упавшего на пол пакета с продуктами подтаявший брусок сливочного масла. Валак не наблюдает за происходящим. Ему не особенно интересен процесс. Достаточно знать, что это случилось. Достаточно чувствовать липкий запах ненависти, страха, унижения, заставляющих Эда забыть все святые слова. Возможно, соседи слышат крики Эда, но вряд ли кто-то захочет вызывать полицию: в этом доме часто гостят беспокойные духи, крики здесь не редкость. Валак жадно впитывает чувства, эмоции, страсти — их много, так много, что можно захлебнуться. Боль Эда шипит, точно раскаленное масло. И, несколько минут спустя, Валак отпускает юнцов: довольно, они сделали все, чего он хотел. Они переглядываются с ужасом, ругаются сквозь стиснутые зубы, один из них обхватывает голову руками и едва не начинает плакать, но двое других хватают его за плечи, чтобы вытащить из дома. Эд лежит на полу. Крови совсем немного, зато страх, густой, липкий и сладкий, разливается повсюду, как мед. Эд издает такие прекрасные хнычущие звуки — это не настоящий плач, скорее скулеж — что Валак решает остаться здесь еще ненадолго, чтобы послушать еще. Валак живет там, где больше нет места Богу. В людских сердцах.