Физика и её производные

      Привычный гомон и теплота помещения дыхнули в лицо, заставляя чуть сощуриться, стоило только пересечь порог школы. Вокруг шатались то уставшие от домашки и мучений выбора будущей профессии старшеклассники, то бодро настроенные поделиться важнейшими знаниями учителя. И если этим двум кастам случалось пересечься, то всегда следовал один и тот же диалог: "Простите-извините", "Да ничего страшного". Честно говоря, всё это стало уже настолько приевшейся атмосферой, что не существовало и тени ощущения того, что когда-то не станет всей этой суеты, лихорадочного копошения в сумках и переписанной на коленке домашки. Тино по привычке вдохнул пресный, но тёплый воздух и, стряхнув с ботинок основной снег, поплёлся в раздевалку, надеясь перехватить там кого-нибудь из своего класса и устало-терпеливым тоном попросить тетрадь по физике. Её он не понимал, не хотел и не собирался, однако окинув беглым взглядом быстро скидывающих со своих плеч куртки старшеклассников и не найдя никого знакомого, только вздохнул. Чёрная сумка с принтом Мумми Тролля слетела с его плеч и тяжело шлёпнулась на пол. Толпа девушек проскользнула мимо него, и только одна неловко и на ходу извинилась за всех, не дав времени парню ответить и слова. Впрочем, ему было всё равно. Его тело казалось постарело лет на восемьдесят, и отчаянно хотело лишь одного – лежать в кресло-качалке, почитывая газету с финскими новостями, и не вспоминать про всё, что ниже шеи. Воображая себе эту, безусловно, приятную мечту любого человека, у которого в жизни всё горит и пылает событиями, финн взял сумку в одну руку и, не утруждая себя тем, чтобы накинуть её хотя бы на одно плечо, потащился в класс. Как же хорошо, что он на первом этаже и его настрадавшимся ногам не придётся преодолевать восходящую вверх лестницу в ад.       Звонок прозвенел ровно в тот момент, когда сильная ладонь Тино вяло дёрнула за ручку, и до боли знакомый класс показался перед его утомлёнными глазами.       – Вайнямёйнен! – утро не может начаться спокойно. По-крайней мере не в этой жизни, не в этой школе и не на уроке физики. Их преподавательница средних лет, с расслабленным пучком на макушке, в сером свитере и со стервозным характером вечно цеплялась по поводу и без.       – Да, – без особого энтузиазма в голосе сказал Тино и хотел уже было пройти на своё место во втором ряду, вежливо стащить у одноклассника тетрадь, и переписать все эти треклятые задачи на термодинамику, но у учительницы был свой план на урок. И в него, по всей видимости, входило непременно поинтересоваться у парня:       – Вайнямёйнен, вам повезло и ваш класс у меня первый, поэтому можешь ли ты мне рассказать почему ты и твои дружки из двенадцатого пропускают мои уроки? Это ведь не в первый раз происходит. Как четверг и пятница мои уроки четвёртым, так их и след простыл. Потрудись объясниться, – она надменно сложила руки на груди, даже не зная каким потоком слов сейчас её поливал сам старшеклассник у себя в голове. Думаю, она бы расплакалась, если бы узнала.       – У нас тренировки, – односложно ответил парень, вновь делая спасительный шаг к своей парте.       – Почему-то предыдущие два месяца вам это не мешало появляться в этом кабинете! Думаете, играете в знаменитой команде и можете пропускать учёбу? Ошибаетесь, молодые люди. Ваш хоккей не принесёт вам ничего, кроме пустой башки, благослови Мария ещё целой. Физика такой же предмет как и все остальные, и раз уж учитесь здесь, то будьте добры и посещайте его! – Тино был готов поспорить, что практически все в классе были рады этой тираде. Никто не хотел разбираться в очередных скоростях, мощностях и КПД, и вот спаситель в лице замотавшегося хоккеиста прибыл им на помощь.       – Миссис Ярвинен, у нас есть официальное разрешение от тренера. Оно подписано директором, мы имеем право уходить раньше, – медленно, словно ребёнку объясняя разжевал парень, но это похоже разозлило её ещё больше.       – Вы мне этого разрешения лично не приносили, откуда мне знать, что вы не врёте?! Вайнямёйнен, вы бы лучше вместо того чтобы клюшкой дни на пролёт махать, лучше бы сели за учёбу. А то поверьте, мой предмет с таким отношением вы не сдадите и за сто лет, я это ещё и таким же лентяем из двенадцатого скажу. Будут знать, а то вымахали, а мозгов так и осталось по чуть-чуть, – едва сдерживаясь чтобы не закатить глаза, он просто кивнул, надеясь что у кого-нибудь из другого класса настроение не будет таким ангельско-уставшим, и он поспорит с ней от души.       – Может он уже сядет, не? – Феликс с последней парты прыснул и облокотил голову на руку, наблюдая за всем как за сценой в театре.       – Лукашевич! Вам давали слово? Нет, вот и прекрасно. Готовьтесь, будете писать усложнённый тест, я вижу вам заняться нечем, – видимо в сегодняшнее утро ей не досталось не единой ложки сахара в чёрный, крепкозаваренный кофе, и вся терпкость и кофеин перешли в её невиданную агрессию.       Феликс же цокнул и перевёл взгляд на Тино, мол, "вот и защищай таких после этого". На это финн только закатил глаза и слегка улыбнулся, зная что Лукашевич ещё больший профан в физике, чем он сам.       – Вернёмся к вам, молодой человек. Вы же понимаете, что все те часы, которые вы так безалаберно пропускаете придётся отработать? Здесь вам не младшая школа, всё это будет отражаться на ваших выпускных баллах.       Тино уже опустил сумку на пол, понимая что стоять ему здесь ещё и стоять, но дева Мария всё-таки смилостивилась и в класс забежал опоздавший Леон, который два месяца как мучался бессоницей от смены часового пояса и постоянно приходил то слишком рано, то часам в десяти. И уже распалённая учительница обратила весь свой запал на него, парень даже оторопел от такого словесного потока на ещё мало понятном языке. Можно было видеть по его лицу, что он явно старается не выйти за дверь, попутно закричав что он ошибся дверью и в клуб демонологов вступать не планировал. А Тино же под шумок успел проскользнуть к своему месту, и принялся активно делать вид, что он сидел на этом стуле уже неделю и никуда с места не сходил. Хотя внутри успел перебрать весь возможный запас абсцентной и не очень лексики, вспомнил даже кое-какие иностранные ругательства, которые успел подцепить от своих друзей. Но в остальном урок прошёл нормально, забывшаяся в своём возмущении миссис Ярвинен запамятовала и про Феликса и про пропущенную физику, целиком и полностью утопив бедного гонконгца, который уже двадцать минут вопрошал у Будды вечный вопрос: за что? Со звонком, Тино первым вылетел из класса, услыхав только очередное "Вайнямёйнен!", решив что отныне на физику он вернётся только под дулом пистолета.

***

      – Ох, ёпт, Бер, а ещё сильнее можно было? – в который раз растирая руку, на которую всем своим телом около часа назад навалился высокий парень по имени Бер, ворчал хоккеист.       – Да харэ тебе, Вань. Чего ты как малолетка? – весело отозвался весь красный и пыхтящий как паровоз Альфред, который никак не мог найти в себе силы поднять ногу и стащить конёк.       – Потому что я не привык когда на меня падает центнер живого веса, – убрав со лба мокрую чёлку, ответил Иван, практически плюхаясь на скамейку.       – Да я же извинился, – пробурчал Бервальд, который уже успел почти полностью стащить с себя защиту и теперь шарил по сумке в поисках чистой футболки.       – А я тебя простил. Но оно всё ещё болит, – уже переходя в режим ворчащей бабки, ответил русский. Впринципе, у него одинаково болело всё, поэтому отличить руку от ноги становилось всё сложнее, но поворчать на иногда неуклюжего Бервальда – о, это была святая традиция.       Весь первый состав заполнил собой маленькую раздевалку с кучей тёмно-синих шкафчиков. Все тяжело дышали, стирали полотенцами пот и кое-как избавлялись от коньков и экипировки. Первая на сегодня тренировка закончилась, теперь их ждёт перерыв длиною в сорок минут – за это время как раз успеют покататься ещё совсем маленькие новички, которые встали на лёд совсем недавно, – а потом снова тренировка на износ, пока тренер не озвучит спасительные три свистка, или кто-то не подговорит остальных устроить саботаж и всей толпой погнаться за тренером, наподобии зомби умоляя о заслуженном отдыхе. Тино играл в этой команде и безмерно гордился этим. Слово хоккей звучало для него как вторая жизнь, и только им он грезил и дышал. Он будто родился там, на катке, и никто не мог разорвать его привязанность к этому месту. Там была его мечта, его кровь, пот, слёзы, дружба и опыт, который нельзя приобрести ни за какие деньги. Он буквально ходил по школе словно работавший в аварийном режиме, но стоило только увидеть матовый лёд, как в нём включались все дополнительные скорости из возможных и он носился по катку, забывая о каждой ноющей в его организме мышце. Его труд и упорство привели в эту команду, которая обещала выиграть национальные соревнования по всей Финляндии, и может даже сыграть с иностранными клубами. Подумать только, он ведь всего лишь старшеклассник – каждый раз Тино до невозможности гордился собой, но никогда не пытался взращивать в себе мысль, что он всего достиг. Нет, он был готов работать как проклятый и всегда видеть в себе изъяны и недостатки, будь то стратегия или техника. Спорт это тоже искусство, пусть и немного своеобразное, и только нечеловеческими стараниями и многочасовой практикой можно достичь мастерства. Глаза Тино пылали как никогда, ведь каждая такая тренировка приближала его к первой игре в чемпионате, заставляя испытывать волнительный мандраж.       – Кстати, кто знает где можно заказать проект по матеше? Мистер Димитреску мне все мозги уже съел и выпил, – Альфред, избавляясь наконец от последней детали, натянул на себя красную толстовку. Он всегда был таким себе мажором, поэтому даже в старшей школе делал рефераты и проекты под заказ, не особо заморачиваясь.       – Заплати мне, я сделаю, – протянул к нему руку Миккель, задорно подмигивая.       – Ещё чего, – отталкивая парня, грозно улыбнулся американец, – Ты по-английски толком писать не можешь.       – Обижаешь, дружище, – рассмеялся Миккель, споткнулся о ногу Мэттью, который как раз начал расшнуровывать коньки, и чуть не полетел на пол, в последнюю секунду успев зацепиться за дверцу шкафчика.       – Блин, было близко. Мэттью, дорогуша, тебе нужны ноги чуть подлиннее, – зашёлся улюлюкающим смехом Гилберт, который тут же получил в бок от выпрямившегося датчанина. Завязалась мини драка, и Альфред, недовольный когда его сумкой стали пользоваться как щитом, выпихнул обоих за дверь, даже не обратив внимания на то, что парни были на половину раздетые.       Вспомнив о школе, Тино недовольно скривился, что заметил Бервальд и толкнул его плечом, пытаясь узнать что случилось.       – Вань, Бер, до вас тоже сегодня Ярвинен докапалась? – возмущённо ответил Тино, повернувшись сразу ко всей команде.       – Это кто? – вопросом на вопрос ответил Иван, который уже перестал даже пытаться запомнить непроизносимые финские имена.       – Та, которая физику преподаёт, – ответил Бервальд, захлопывая свой шкафчик. – Да, когда мы зашли она сразу же начала бухтеть на нас, дала тест, в котором все вопросы были из углублённого уровня, а когда Ваня попытался возразить, выгнала. Пришлось сидеть полчаса в столовой.       – А, эта. Да, она превзошла саму себя, вот ведь грымза. Мне отец за "Д" такую оплеуху вставит, – уже заранее почёсывая ухо, ответил Брагинский. Он был под метр девяносто, крупный и рослый, а отца боялся как огня. И заочно его же боялась вся остальная бравая команда, и только при одном упоминании его недовольства были готовы нести за Ивана свечки в церковь.       – У меня даже на родине такое свинство редко встретишь, а там поверьте, не первое место в мире по образованию, – он слабо хлопнул по скамейке. После выудил бутылочку ярко-синего цвета и принялся пить. Сцена выглядела бы комичнее будь там алкоголь, но Брагинский был против этого, и пока он спортсмен поклялся ни капли в рот не брать.       – Мда, – выдохнул Тино, по привычке взлохмачивая мокрые волосы, превращая свою голову в соколиное гнездо.       – Она каждый год так, – коротко вставил своё слово Мэтт, который уже как год закончил школу, учился в колледже, и являлся кем-то вроде духовного наставника по части учителей и школы. Всегда, когда кому-то нужна была информация как подмазаться или выбить халявную оценку, все шли за помощью к Уильямсу, не забывая тащить ему всякие вкусняшки наподобии снеков или шоколадок.       – Вам лучше сходить к директору и нажаловаться, иначе она никогда не прекратит.       – Как же я рад, что выбрал право и экономику, храни их господь, – Альфред поднял сложенные руки к верху. За что ему тут же прилетело по оголённому боку скрученной футболкой. – Ай, Брагинский, чего творишь?       – Ты должен страдать также, как и мы, прирождённые биологи. Смерть гуманитариям! – и Иван ещё раз залепил американцу, на этот раз по спине.       – Ах ты! – Альфред не смог быстро найти чем же можно отбиться, поэтому предпочёл просто хвататься за ткань руками, в попытке её остановить. Однако Иван ловко уклонялся, не хуже Чудо Женщины с её лоссо, и поэтому два придурка вскоре просто расселись на лавочке, попеременно дёргая на себя настрадавшуюся футболку.       – Ладно, пойду схожу отлить, – финн встал, и ногой отпинывая вещи  оставшиеся от всё ещё куковавших за пределами раздевалки Миккеля и Гилберта, побрёл к сероватой двери.       – О, на, выкинь тогда, – Альфред порылся в сумке и в догонку ему кинул какую-то скомканную упаковку то ли из-под чипсов, то ли хлопьев. Мусорка у них была только в уборных, по какому-то нелепому упущению, и сколько бы они её не выпрашивали всегда получали от тренера и администрации от ворот поворот. Мол, они спортсмены, до туалета как-нибудь дойдут, а если нет, то будьте добры хламить только собственные сумки.       – Ага, – недовольно пробурчал Тино и поднял мусор, думая кинуть ли его обратно в друга, или поступить благородно и донести отход до мусорки. Пока он думал вслед за ним поднялся и Бервальд, смотря ровно в глаза повернувшемуся Вайнямёйнену, и упаковка радостно хрустнула у него в руке. Так и быть, донесёт.       Тино повернул ключ в замке и резко открыл дверь, дабы пришибить кого-нибудь по лбу, однако к его сожалению парни стояли с другой стороны. Они всё ещё продолжали толкаться, но менее активно, так как холодный коридор явно не настраивал на воинственный лад полураздетых хоккеистов.       – Ну наконец-то, – со смешенными язвительностью и настоящей радостью, двое бросились обратно в тёплую раздевалку, едва давая шанс Тино и Бервальду из неё выйти. Не успели они отойти и на пару метров, как вслед им послышалось:       – Чего в туалет как девочки, вдвоём ходите? – выглядывая из-за двери, торчала серая макушка Гилберта, который посчитал своим долгом выдать очередную "великолепнейшую" шутку.       – Бер, Тино уже взрослый, ему письку держать не надо, – вторая высунувшаяся голова Миккеля заржала, ему вторил и Байльшмидт. Обернувшись на двух идиотов из их команды, финн и швед, не сговариваясь, громко послали их нахер, приправив это всеми известным жестом из среднего пальца. Если бы они не были так вымотаны, то обязательно догнали и дали бы придуркам по шее, однако за них это сделал Мэттью, который являлся третьим из их компании, и отчаянно пытался её уравновесить. Парень просто выпнул их снова и захлопнул дверь, после чего и так озябшие шутники начали колотить в неё, угрозами и просьбами умоляя её открыть. Под весь этот шум Тино и Бервальд свернули за угол, оставаясь наедине, и финн уже почувствовал, как нетерпеливо его друг схватил его за руку. Он, не оборачиваясь, сглотнул и ускорил шаг.       В небольшую ложу, где находились две двери – мужского и женского туалета, – они практически вбежали, а как они успели пройти в нужную (к счастью, там ещё никого не было) и запереться в ближайшей кабинке Тино даже не помнит. Пришёл в себя только когда Бервальд судорожно прижал его к пластиковой стенке, которая под их немалым весом, слегка прогнулась, его рука скользнула к затылку, дабы предотвратить встречу с твёрдой поверхностью, а сам он страстно впился в его губы. После тренировки они ещё не принимали душ, а от того были потными, однако это казалось несусветно глупым, чтобы даже мельком заметить такую ненужную сейчас деталь. Оксеншерна целовал его и целовал, постоянно, даже немного по-детски причмокивая, вторя тихим, приглушённо выбивающимся стонам Тино. Весь его мир сейчас заполнился одним лишь финном, его губами, языком и ощущениями – такими редкими, что и впрямь казалось будто на языке тает сахарная пудра длительного ожидания, вознаграждённая сполна крепко сжимающими его руками и одобрительными мычаниями. Не замечая того, он всё сильнее вжимал Тино в стенку, стараясь прочувствовать абсолютно каждую клеточку чужого тела, по которому он так изголодался. В какой-то момент, финн уже не мог дышать, и ноги его как не кстати начали скользить и он со всех сил стал хватался за плечи, руки Бервальда, только раззадоривая его сильнее.       – Мнгх, – Тино не мог никуда увернуться, поэтому пришлось силой отрывать Бервальда от своих губ. У обоих они блестели, от покусывания горели и алели, между их ртами тянулась небольшая ниточка слюны. Вокруг было душно, влажно, пахло потом, но как же это было крышесносно. Голова начинала потихоньку кружиться, и потолок без объявления начинал меняться с полом, благо что сильные руки удерживали от падения, заставляя чувствовать себя в самом безопасном месте на земле.       – Чёрт, я так скучаю, – едва выговаривая буквы, одновременно глотая воздух, прошептал Оксеншерна, наконец давая своему парню немного пространства. На нём не было привычных очков, а в затуманенных нежностью и всевселенским обожанием глазах слегка поблёскивали линзы.       – Я тоже, – фактически задыхаясь горячим воздухом, с примесью жёстких чистищих средств. Тино знает, что если бы не поддержка с двух сторон, – крепкой груди и рук Бервальда, и злосчастной прогнувшейся стенки, то он обязательно бы рухнул под напором любвеобильного парня, которого заперли в определённые рамки.       Швед воистину мог терпеть всё что угодно с невероятным упорством и силой воли, однако всегда брал за это с процентами – ему не хватает Тино, он хочет видеть, обнимать, целовать его по тысяче раз на дню, а вместо этого вынужден зажимать его у стенки в туалете, словно в какой-то дешёвой мелодраме. Любимый, прекрасный, невероятный Тино, как же ему хочется наплевать на всё, выйти на каток и целовать его прямо там. Глупое и своенравное желание показать абсолютно всем, что они любят друг друга долбит мозги шведу уже который месяц, но он терпеливо молчит, точнее уходит в отрыв в самых неожиданных местах, просто чтобы расслабиться наконец со своей любовью. Туалет, будь он неладен, стал их рутинной станцией для обмена поцелуями и новостями. Наверное никто не проводит свидания так экстремально и по-идиотски как они, но что делать, если за чувства их вполне могут исключить из команды. Хоккеистам, видите ли, их уровня нельзя думать о каких-то там отношениях, тем более если оба состоят в команде. Самый жестокий запрет в их жизни. После его установления парни пробовали просто порвать с этим, навсегда забыть о своих чувствах и сосредотачиваться только на своей собственной жизни, однако это было уже невозможно, ведь каждый из них стал фактической частью жизни другого. Поэтому после двух ужасных, абсолютно мрачных и опустошённых недель, целую ночь они провели в слезах, наперебой шепча и всхлипывая в трубки мобильных телефонов, уверяя друг друга, что эта бесчеловечная пытка продолжаться больше не может. И словно не слыша, всё повторяли и повторяли, будто зажевавшаяся аудиоплёнка старого магнитофона, что до беспамятства, до потемнения в глазах и потери дыхания любят. До чего же счастливо они разговаривали следующим днём за обедом, умостившись в самом конце столовой, и крепко держась за руки под столом, – проходящие мимо Миккель и Гилберт сделали вид, что их невероятно слепит ванильная атмосфера голубков, и они не могут разглядеть даже своих носов. Их актёрская игра была ужаснее мыльных сериалов по телеку, но Тино тогда так счастливо улыбался, что швед правда не заметил двух своих сокомандников. Он тогда вообще ничего не заметил.       – Можно ещё? – слабо стараясь сдерживать трепет в голосе, спросил Бервальд, едва не касаясь губ друга своими. Любил он иногда подначивать возлюбленного такими фразочками, которые всегда работали на ура. В нём будто появлялась шкала терпения, какая есть обычно в видеоиграх, и чувство почти достигнутой грани заставляло его идти на добровольную пытку – удерживать себя и не целовать, в то время как затуманненый взгляд финна чертовски сильно искушал поддаться желанию и вновь, без спроса припечатать его к стенке горячим и развязным поцелуем. Только от мысли об этом, Бервальд едва сдержал полустон, полувздох.       – Что-то для первого раза тебе разрешение не требовалось, – а Тино всё также наивно изумлялся этой манере просить право на поцелуй. Оксеншерна и так прекрасно осознаёт, что может делать с ним всё что его душе заблагорассудится, но всё играет в джентельмена. Не буду скрывать, Тино это дьявольски нравилось. Это заставляло его чувствовать себя невообразимо обожаемым королём, в руках самого лучшего парня на свете. В мире не существует никого прекрасней, обаятельнее в своём сочетании стеснения и наглости, хладности и плавящей лавы, чем Бервальда. Его глаза, руки, волосы, пальцы, живот, шея, абсолютно всё – Тино готов расцеловать каждую частичку своего возлюбленного, готов лелеять и до последнего вздоха оберегать его мысли и чувства. Лишь одна мысль о том, что именно ему достался такой подарок небес делает его даже в самые беднадёжные дни счастливее самого заправского оптимиста.       – Можно,  – едва прошептав это, финн слегка прикусил нижнюю губу Бервальда, после пройдясь по ней языком. Его лиловые глаза светились из-под приоткрытых век соблазнительным блеском, возможно даже не осознавая насколько сильную бурю поднимая в грудине у парня. Даже не дослушав, Бервальд в момент прильнул вновь, сжимая руки вокруг Тино, постоянно слегка поглаживая, либо резко хватая за тот или иной участок. Но Вайнямёйнен видимо решил прервать его радостное пиршество, и с громким чмоком опять отстранился, сверкая до одури хитрыми глазами, которые одновременно ошпарили и заморозили все внутренности шведа.       — И как прошёл твой день? Рассказывай, а я буду тебя целовать, – поудобнее устраивась между своим возбуждённым парнем и измученной стенкой, промурчал Тино. Он делал совершенно невинный вид, словно не был взъерошен, не был красным от духоты и желания, и губы его не горели и не саднели сладко ожидая продолжения их истязаний.       – Издеваешься, – чуть хрипло выдохнул Бервальд, почувствовав горячий, влажный поцелуй на своей шее. Дрожь пробежала по коже, заставляя сильнее прижать к себе финна, и упереться головой об стену, оказавшись прямо рядом с ушком. Забыть о нормах и правилах хотелось как никогда сильно, и чувствительного до крайности шведа сейчас склоняло в сторону того, чтобы забыть о том, где они, что у них ещё длинная тренировка, а зайти гораздо дальше чем хоть и рязвязные, но всё-таки невинные по своей сути поцелуи. Хрипло дыша, намекая на своё слишком возбуждённое состояние, он до последнего метался между этим выбором, понимая что в такой ситуации и впрямь способен на доминантное поведение.       Однако дверь внезапно хлопнула, и все звуки погасли, оставляя лишь неприметное жужжание ламп.       – Эй, у вас там что, у обоих понос? Тренировка через десять минут начинается уже, – стуча поочерёдно во все кабинки закричал человек голосом Гилберта, даже не подозревая, что двое находятся за одной дверью. – Лысый даст вам по задницам, если опоздаете!       – Выйди отсюда, извращенец, – крикнул Тино, постаравшись сделать голос настолько спокойным насколько это было возможно, чувствуя как Бервальд замер и кажется даже перестал дышать. Пальцы его вцепились в одежду, словно она могла переправить его из этой кабинки в другую, а лучше стереть с лица Земли от стыда, окатившего с ног до головы.       – Это кто ещё извращенец, – покидая туалет, пробурчал себе под нос Байльшмидт. Он вышел и опёрся спиной о дверь, а после на его лице расплылась довольная улыбка, перетёкшая в лёгкие, но до ужаса ехидные смешки. Всё-таки его друзья вообще не умеют прятаться, и читать их можно словно открытую книгу пятидесятым шрифтом. Пускай продолжают думать, что они невероятно скрытные и незаметные, словно самураи в ночи. Только Бервальду следует посоветовать уделить больше внимания самоконтролю. В душ-то они ходят все вместе...