Крысиный король

Борис видел эти штуки, которые называют крысиными королями, а не только читал в газетах, как некоторые. Одна такая пряталась в подвале, точно под квартирой, где Борис жил еще ребенком, до того, как мать спилась — он мало что помнит из тех времен, но копошащуюся массу слипшихся вместе крыс, покрытых коростой, забыть тяжело. Некоторые из них, похоже, были уже дохлыми, другие — пищали от боли, и Борис все хотел убить их, размочалить тела обрезком трубы в кровавую кашу, но сначала ему было интересно посмотреть, как они себя ведут, а потом он простудился, и когда спустился в подвал в следующий раз — крыс уже не было. Может, собака сожрала. Или другие крысы. Другого крысиного короля Борис видел, когда уже скитался с табором. На какой-то свалке была большая консервная банка, которая дрожала, будто была живой, Борис пнул ее, чтобы взглянуть, что там внутри — и оттуда вывалились три крысы, слипшихся спинами. Морда самой большой была будто раздавлена, но рот все равно открывался и закрывался, а передние лапы барабанили по земле. Иногда Борису снятся эти твари. Мерзкие существа, которые не знают одиночества, даже в смерти. Зато Борис своих братьев и сестер бросил, выходит так. А, может, это они его бросили, оставили в этом мире, наедине с некро и всем, что случилось. Теперь у него есть только Михаил. Дядя Миша, который когда-то и забрал Бориса из пустой, холодной родительской квартиры, где ему оставалось только лечь на пол и сдохнуть в одиночестве. И Борис не собирается позволить ему самому умереть в одиночестве, что бы ни случилось. Даже если он всех их продал, даже если из-за него остальные и умерли. Потому что так всегда бывает: и отец умер из-за них всех, из-за семьи, для которой воровал и за которую сел, и мать спилась из-за него. Люди вечно хватаются друг за друга и от этого умирают. И Михаил хватается за Бориса, приходит к нему снова и снова, пьяный, пахнущий гнилью и залежавшимся дерьмом. Он сбивчиво просит прощения, только Борису прощение не нужно, он не для этого впускает его в свою квартиру, а потому что до смерти боится остаться один. И он доливает стакан — водка хорошая, дорогая, но на вкус такая же, как копеечное пойло, которым они перебивались раньше — выслушивая все, до тех пор, пока Михаил не отрубится прямо за столом. Борис думает о гниющих трупах в канализации под лаборатории, о слившихся в один бесформенный ком телах крыс, и о том, что если заставить Михаила остаться, то ни одному из них не придется умирать в одиночестве. Они будут вместе, до самой смерти, как те крысы в консервной банке: слипшаяся вместе кожа, притершаяся кровоточащими и подтекающими сукровицей язвами, почти общее дыхание, при котором ребра сталкиваются друг с другом, ощутимый общий пульс. Он пьет и сам, чувствуя как тело зудит внутри от тоски по некро. Не допив очередной стакан, Михаил замирает и откидывается на спинку стула, то ли заснув, то ли провалившись куда-то в никуда. С ним и раньше такое бывало, до всего. И, глядя на то, как мерно движутся его ребра, как пульсирует жила на шее, Борис снова думает о крысиных королях. Слипнуться бы с кем-нибудь воедино мясом, кожей и потрохами, стать одним целым, вот и все. Он представляет себе спутавшиеся петли кишок, сросшиеся легкие, наполняющие кислородом общие сосуды, проросшие сквозь заполняющие пространство между телами бесформенные опухоли — чем ближе, тем лучше, спрятать все самое уязвимое внутри кого-то еще. Смешаться с кем-то, склеиться в одну массу, даже если она от этого начент гнить — к гнили Борис уже привык, прошел через нее не раз. Может, ему станет легче, если он сможет избавиться от одиночества. Стать частью крысиного короля. Найти кого-то, кто не сможет от него уйти. Бориса трясет, но он уже привык к этому ощущению. Борис берет с полки старую, затупившуюся иголку, которой чинил раньше свою одежду — но теперь он может купить себе столько одежды, сколько захочет. Но он не хочет. Он стискивает пальцами круглую культю Михаила, сжимает изо всех сил, чувствуя, как бьется пульс, а потом — втыкает в кожу иголку. Михаил что-то бормочет, но Борис гладит его, как больное животное, успокаивая и тот снова замирает, несмотря на катящиеся по дряблой коже красные бусины крови. Катушка ниток подпрыгивает на столе, когда Борис продолжает шить, стежок за стежком. Он приметывает собственные пальцы к запястью Михаила — это не больно, тоже скорее похоже на зуд, как когда заживает тонкая царапина. Конечно, нельзя оставлять это просто так, иначе Михаил просто уйдет — но Борис продолжит. Главное — дождаться, пока пройдет дрожь и тогда он обязательно доведет все до конца. У него пересыхает в горле, но он продолжает шить, зная, что нельзя позволять себе остановиться. Все как на арене: не останавливайся и тогда победишь.