Поцелуи

      Поцелуи.       Ал-Ан в теории знал, что это такое. Поцелуи — это действие, которые совершают разумные существа, чтобы выразить свои чувства. Прикосновение губами к чему-то или кому-то. Не то, что бы он был передовым учёным в области филематологии, но ему, как исследователю, сосредоточенному в разных отраслях научной деятельности и изучающему всё, чему только можно научиться, и который вносит все новое в общую базу данных сети Альманахов — не знать было бы стыдно.       Робин знала, как целоваться, и умела, в чём совершенно спокойно призналась, полагая, что он спрашивает из любопытства. Этот факт не удивил Предтечу, но насторожил. Когда-то, увидев в воспоминаниях Айю одного смазливого человека противоположного пола, что принялся с усердием лобызать губы его напарницы, он ощутил прилив отвращения и брезгливости одновременно, будто принялись его целовать.       Великие предки, это было совершенно немыслимо, отвратно и негигиенично! Зачем же люди придают этому такое большое значение, если это не более чем прикосновение губами? Они нарушают все правила приличий его народа.       Ал-Ан уже пропал в своих раздумьях и в объявшей его дилемме, потеряв следственную нить воспоминаний Робин, где женщина испытала такое же несравнимое чувство брезгливости, как и Предтеча недавно, а затем отвесила пощёчину нахальному кавалеру, что посмел поцеловать её без согласия.       Её первый поцелуй был наполнен отвращением, горечью и унижением.

***

      Робин умело целовалась, несмотря на малое количество партнёров, которых она подпускала к себе на расстояние прикосновения и на короткий срок. Она всегда была способной и умной девочкой в детстве, в подростковом возрасте блистала высокими показателями интеллекта и привлекательной внешностью, сводя с ума многие молодые и горячие головы в своём учебном заведении. Вступив на кривую взрослую дорожку, полную превратностей судьбы, которая однажды испортила её старшую сестру, Робин пошла против системы общества. Она объявила негласную войну «Альтерре», на которую работала, а затем со скандалом вылетела как пробка из бутылки шампанского (всего лишь нарыла компромат на одного из ведущих учёных из отдела нанотехнологий, с которым ради этого повстречалась от силы две недели), став ещё одной персоной нон-гранта для транс-государства.       Младшая Айю долго не оставалась без работы: она не растерялась из-за этой досадной проблемы, жалеть было не о чем, потому быстро перешла под крыло мелкой компании «Ксеноворкс». Робин была такова, что её меньше всего заботила и волновала междоусобная грызня амбициозных властей мира всего (в нашем случае — транс-государства «Альтерры»), а больше — научный прорыв в сфере ксенобиологии, в которых последний десяток лет она занимает лидирующие позиции, как «отважный и предприимчивый исследователь, участвующий в важных миссиях в горячих точках галактики».       И что мы имеем в итоге? Получила лучшее обучение в посредственном университете (на лучшие из лучших, увы, денег не было), построила, хоть и эпатажную, но блестящую карьеру ксенобиолога на долгие годы, зарабатывала неплохие деньги, так, как, волей неволей, премии для лучшего работника не назначать — было бы жадностью первой категории! Приложим и то, что она (наконец-то!) исполнила свою давнюю мечту — нашла — а именно вытолкала чужое присутствие «его всемогущества» из высокотехнологичного, суперохраняемого древнего святилища; познакомилась — знакомство с треском провалилось ниже дна благодаря усилиями инопланетной задницы, но все-таки побраталась (ох уж этот путь! он был тернист для неё) с иной разумной формой жизни. Жизнь определённо удалась и, ура, она не прожита зря!       Так же, возможно, совсем скоро Ал-Ан познакомит её со своей культурной родиной, ведь когда-нибудь они туда отправятся, ибо у них есть общая миссия, которую обязательно нужно воплотить в жизнь.

***

      Поцелуи Робин Айю были идеальными. Так считал Ал-Ан, потому что все те поцелуи, что он перенёс через себя в воспоминаниях, когда ещё находился в её сознании, ни в какое сравнение не шли с тем, что ксенобиолог лично делала с ним этими тонкими губами в бесстыжем намерении завладеть всеми его мыслями раз и навсегда.       Ох, эти губы! Он знал, каковы они на вкус, их размер и диаметр, объем, цвет и лучше всего — Великие предки! — на что они способны. Лицо Робин чрезвычайно подвижно, с выразительной и живой мимикой, в отличие от его, где он мог лишь частично отобразить своё состояние души или истинные эмоции, сменив цвет энергоузлов по всему телу. Робин никогда не жаловалась, но архитектор чувствовал себя неполноценным каждый раз, когда она спрашивала, что он чувствует, отмахиваясь обычно словами, что «просто справляется о его самочувствии». Для Ал-Ана было не свойственно рефлексировать или комплексовать по поводу своего внешнего вида — как оказалось — неполноценного носителя, который, подумать только, создали его сородичи, как совершенный сосуд и вместилище для Альманахов.       Эти ситуации помогала преодолевать сама Робин, как только видела, что тот бессмысленно загоняет себя: затравленно наблюдает за тем, как та живо ест еду, приготовленную им для неё, или мило дует губы, когда они не находят консенсус в той или иной ситуационной проблеме. Ал-Ан обычно исподтишка неприлично пялился на её лицо, а как только женщина поднимала глаза, он стремительно отводил взгляд, кажется, смущаясь своего же поведения. В такие моменты дайвер обычно довольно щурилась, как сытая кошечка, и улыбалась ему так, что его средоточие энергии сбивалось со спокойного ритма и пускалось во все тяжкие. Ах, он такой неискушенный и почти несведущий во всём, что касается его чувств к младшей Айю!       А Робин, такая Робин, всегда дразнила его и говорила, что он самый милый человек, которого она могла только встретить и без памяти влюбиться.

***

       Пускай опыт Робин не богат и по-настоящему скуден в поцелуях, но ей было чем удивить малость некомпетентного в подобных вопросах Ал-Ана.       На неё нашло осознание, что она, тридцативосьмилетняя с хвостиком Робин Айю, неожиданно и всерьёз сильно влюбилась в тихого, логичного и умного Предтечу, коего совсем не интересовало ничего, кроме очередного фундаментального исследования или нового маленького открытия. Женщина была в отчаянии, ведь тот, кого она любит, почти не обращал на неё внимание, все больше и больше погружаясь в свою работу и покидая её базу, посещая различные инопланетные комплексы, точки интереса и технические участки, пропадая так от нескольких дней и до недели. Утешало её влюблённое сердце лишь то, что он бессменно возвращался обратно спустя это время, оставаясь рядом до того момента, пока ему вновь не приспичит уйти «проверить работу артефакта» или «исправно ли функционирует святилище». Она мирилась с этим потому, что видела в Ал-Ане отражение своего отношения к своему любимому делу, ставшему ей в итоге работой мечты и всей жизни — подобное увлечение, личное и особое пристрастие было глубоко знакомо ей не понаслышке.       За то короткое время, когда он все же был рядом, Робин пыталась пробудить в нем ответное чувство, уловить проблеск понимания, такого же щемящего ощущения всепоглощающей любви, которая пылала и в её груди размеренным огнём, грозящимся распалиться до пожара страсти. Каково же было её разочарование, когда любая попытка пококетничать проваливалась под шквалом полного непонимания происходящего, крайне искреннего недоумения и тени легкого замешательства. Айю сама была озадачена реакцией архитектора, а затем неподдельно участливого тона своего друга, спрашивающего о её самочувствии, будто она была не в своём уме! Конечно она была не в себе! Только не безумна, а разгневана до страшной обиды на самого невежественного пришельца на свете!       Ей стоило не малой силы воли не разрыдаться в тот же момент перед Предтечей, виня его во всем, на чём свет только стоит. А стоило вообще влюбляться в него, если существуют такие трудности и стена непонимания между ними?       Сердце не спрашивает, кого любить, к сожалению…

***

      Свой первый поцелуй Ал-Ан помнит, как будто тот случился вчера.       Тогда стоял очередной облачный день на поверхности, но без снегопада — лишь в его преддверии громыхала гроза, отдалённые раскаты которой были словно редчайшие драгоценности в симфонии природы. Сегодня с рассветом он вернулся на базу после двухдневного обхода Сектора «Ноль», проверяя работу инопланетных дронов в комплексах, подачу энергии, циркуляция которой ни в коем случае не должна быть нарушена, как это случилось когда-то в Арктических шпилях, благодаря сейсмической активности прожорливых ледяных червей. Можно с уверенностью сказать, что он был временным смотрителем предтечевских технологий, пока не придет пора улетать домой.       Дом… Он мог в любой момент улететь туда, но почему-то медлил, хотя все приготовления к отлёту были завершены давно, а опасность распространения бактерии хараа исключена, ведь вакцина найдена, и теперь его новая обязанность заключалась в том, чтоб внедрить ту в своем обществе и расширить там, где в этом нуждаются — возможно, сотни различных миров всё ещё в состоянии пандемии. Здесь ничего не держало его вольное, кочевое естество, а вот его сосредоточие энергии тоскливо сжималось в груди, как только следовало подумать об уходе, будучи явно против этого поступка. Эта причина каким-то образом касалась его напарницы Робин Айю, но сформулировать и осознать эту самую причину пока что не представлялось возможным.       Он в очередной раз настолько задумался о своей зазнобе проблеме, что пропустил момент, когда недалеко от него — в соседнем отсеке — послышался топот чужих ног и шелудивое шуршание пачки со съедобным. Похоже, в такое ранее утро Робин не спалось, хотя обычно она просыпалась в середине обеденного времени после полуночных посиделок за рабочим столом в компании четырех питомцев-тристворников, кучкой окруживших женщину и улегшись спать прямо у её длинных, стройных ног. Она практически не обращала на них внимания, занятая своими делами, перелистывая что-то на КПК.       В такие моменты архитектор следил за ней: такой домашней любимой, расслабленной в будничной обстановке было смотреть одно удовольствие, ведь эти редкие наблюдения на вес астатина, потому что женщина почти всегда встречала его в официальном виде (то есть, как всегда в дайверском костюме с неизменным высоким хвостом волос на затылке) вместо обтягивающей футболки и широких спортивных штанов.       Предтеч пришёл на звук и замер. Перед ним боком сидела Робин и устало улыбалась (жаль, не ему лично), кормя урчащих питомцев солёными крекерами — их любимой и, похоже, единственной едой, что они употребляют в пищу. По очереди она дала по крекеру каждому, а после гладила по гладкому панцирю, не обделяя никого вниманием. Тристворники любили свою хозяйку: в их умных глазах светилась преданная любовь к той единственной, что дала им жизнь и вырастила как своих детей.       Они любили её как свою мать. Ал-Ан любил Робин по-своему, даже не догадываясь об этом. Просто смотрел, наслаждался идиллией, которую ему удалось застать случайным образом. Он не отозвал Айю, не подал знак, что вернулся назад, ведь тогда волшебство развеется как бредовый сон.       Ал-Ан не занимался самообманом — он испытывал мечты. Ведь легко можно представить, что ксенобиолог не спала всю ночь потому, что ждала его возвращения, а сейчас она заметит его и… — Ал-Ан? — охнула Робин и оправила нижнюю рубашку, в которой спала каждую ночь, смущенно улыбнувшись. — Привет.       …радостно улыбнётся ему самой прекрасной и нежной улыбкой на свете. Изумительно.       Предтеч приветственно качнул головой, не выдав своих противоречивых чувств, и приблизился, присев в полуметре от женщины. В последние недели она вела себя чрезвычайно странно, почти невыносимо было работать с ней в команде потому, что время от времени Робин отвешивала неуместные шуточки в его адрес и, кажется, пыталась его поддеть (вообще-то подразнить!). Иногда архитектор замечал, какими взглядами одаривала его младшая Айю — от них всё внутренности переворачивались, а мысли сбивались в один бессвязный комок. Неужели сейчас какой-то жизненный период у женской половины человечества, что она ведёт себя нетипично? Быть такого не может — Робин бы предупредила его об этом наверняка заранее, чтобы не причинять неудобств. — Ты давно там стоял? — внезапно прервала его раздумья ксенобиолог, подняв на него пронизывающий взгляд, призывающий зуд и дрожь по всему его телу. — Несколько минут, не более. — успокоил её, но та еще больше разнервничалась, приложив пальцы к щеке, пошедшую неровными красными пятнами. — Понятно.       В их тишине ничего предосудительного не было — за работой они часто молчали, исполняя свою часть, редко перекидываясь фразами — но в этом случае молчание было… неудобным. Словно между ними повисла недосказанность, которую требовалось чем-то заполнить, чтобы та не давила. — Ай! — воскликнула женщина также неожиданно, как и позвала его по имени несколькими минутами ранее.       Архитектор тут же обратил внимание на болезненный вскрик напарницы и перехватил ее руку за запястье, поднес конечность к себе, чтобы посмотреть на причину боли поближе. — Всего лишь укус, — констатировал он. — Ты неосторожна: твои питомцы — животные в первую очередь, хоть ненамеренно, но могут причинить боль. Сейчас нужно обработать, обвязать — и рана заживёт через день. — Бездумно ответил Предтеча, как обычно анализируя и предлагая решения проблемы. Он ожидал какой-нибудь реакции от виновницы шума, однако не получил её, из-за чего перевел взгляд на затихшую женщину, что, казалось бы, затаила дыхание, разглядывая его лицо, не скрываясь. В её раскосых карих глазах плясали необъяснимые сверкающие искорки, что жили своей собственной жизнью, создавая контраст золотистого света и коричневого шоколада на радужке глаз. Завораживающее зрелище.       Не ожидав оказаться так близко к человеку, архитектор замер, так и позабыв отпустить чужую руку из своей.       Мир остановил своё течение, когда слабая и уязвимая перед ним Робин, что может пораниться даже от неосторожного обращения с ножом, положила ладонь на его щеку, затем плавно переместила её на затылок, склоняя его к себе поближе, хотя, казалось, ближе было уже некуда. Медленно потянулась к нему, словно боялась спугнуть, и вполне целомудренно коснулась его лица нежными лепестками губ там, где должны быть другие губы по человеческим меркам.       Сосредоточие энергии Ал-Ана совершило экстренную остановку, испуганно замерев, чтобы в следующее мгновение суматошно пуститься вскачь — но теперь только ради Робин.

***

      Робин украла первый поцелуй Ал-Ана. Если взять во внимание то, что в первое время архитектор чурался любого прикосновения от неё после их первого поцелуя, то прогресс был на лицо: сейчас он уже не сторонился, не сбегал и не увиливал, более не пунцовея тревожными красными всполохами на извилистых энергоузлах. Это выглядело настолько отчаянно, что у ксенобиолога непреднамеренно возникали практические мысли о замене сигнальных огней базы на одни предтечевские… марки «Ал-Ан».       Вскоре Айю затащила несопротивляющегося архитектора (у него не было выбора — упорства и упрямства Робин не занимать как и контраргументов на любое его увиливание) в свою комнату, где конструктивно и растолковала ошарашенному инопланетянину, что избегать её — неправильно, ведь они по-прежнему напарники, а её неразделённая любовь не станет помехой их рабочим взаимоотношениям. И жалеть ксенобиолога не нужно, она справиться с этим как и с другими неприятностями — с невозмутимым достоинством.       Она уже принялась благодарить Алана за все, что он сделал для неё, когда тот не выдержал и немедленно перебил её, спрашивая, хотела бы она повторить это с ним снова. Дайвер, ни секунды не задумываясь, согласилась, потому что она сделала это только потому, что хотела и совсем не раскаивается. Ал-Ан неуверенно кивнул, сигнализируя, что услышал её, поэтому быстро приблизился, лицом прикоснувшись к широкому лбу женщины в подобии поцелуя. Дайвер охнула от удивления, а Предтеч довольно вспыхнул разноцветными красками световых энергоузлов, уловив нежную улыбку, расцветающую на губах любимой с искорками счастья в глазах.       Первый поцелуй, подаренный лично архитектором, был умилительно невинным, а от того прекрасным как драгоценное воспоминание из далёкого детства.

***

       Поцелуи, что дарила Робин своему Предтечу, были разными.       Каждый день не обходился без счастливых утренних подъемов, где игривые поцелуи губ соперничали за первенство со светлыми и мягкими прикосновениями солнца к голой коже; без обеденных милых и обходительных ухаживаний, когда они вместе выбирались за пределы базы: чаще на свидания, чем по делам; без бархатной прохлады вечерней поры, что не мог испортить ни морской шторм, снежная непогода, ведь в тесных пещерах западных айсбергов было очень даже уютно, если рядом есть тот, кого ты любишь всем сердцем. Он прижимается, находиться так близко, что жарко, потому морозы ей заведомо не страшны рядом с таким защитником. Алан чрезвычайно заботлив, распространяя стойкую ауру безопасности, а также тепло — кажется, что вот-вот от его ненавязчивых, теплых вибраций любви арктический снег растает и покажутся первые ростки весенних цветов — подснежников. Ну, или на худой конец на стенах окажутся новые жар лилии.       Ночные часы также принадлежали им единолично, ибо тогда сонливость претерпевала поражение перед жгучим желанием быть ещё ближе, чем это возможно. И вправду говорят, что неважно где, главное с кем — и лишь тогда становиться все едино. Но если Ал-Ан ещё пытался держать в узде свою сдержанную, но все же пылкую сексуальную энергию ради остатков приличий, то Робин, как его противоположность, была своенравна, горяча и совсем невыносимо притягательна со своими смелыми заявлениями, распутными действиями и диким, крутым нравом.       Робин была полна противоречивых крайностей. Как и любой человек, как Предтеч понял. Но Айю была особенной для него. Она — его любимая. Поэтому не придать значение тому, какими глазами она видит этот мир, было бы грубой ошибкой. Он ещё во время их общего сотрудничества начал любопытствовать насчёт человеческого мироустройства. Он стал терпимее относиться к недостаткам Робин: оставил в прошлом логические, но такие несправедливые замечания по поводу её внешнего вида (хотя он, конечно же, не в укор ей это говорил, а скорее всей человеческой расе, что имела в своём распоряжении неидеальные вместилище для души ядра), попытался убрать высокомерные нотки превосходства к минимуму и просто попробовал представить себя обычным смертным. Как Робин. Как любой другой человек.       Все время мира принадлежало им. А кажется, женщина была совсем не против, что разговоры о возвращении на планету архитекторов звучат всё реже, а негласное соглашение о покое и задержке — это что-то правильное и логичное. Иногда в инопланетном процессоре восставала совесть, вина, что он не спешит на родину, предает собственный народ ради человеческой женщины… Значит ли это то, что все те годы во имя великой цели и последующее одиночество заключения — не более, чем время, потраченное впустую?       Такие мысли часто преследовали его, когда он был один. Лаборатория была законсервирована в его отсутствие, когда все текущие задачи были выполнены, его дайвера не наблюдалось на базе, и он был предоставлен самому себе. Внутренний голос грыз изнутри, расшатывал даже самый стойкий рассудок, напоминая о снедающей боли утраты. Словно он вновь в святилище, в тех равнодушных четырёх стенах, без надежды на свободное странствие по миру и общение — это по-настоящему угнетало.       Лишь когда к острым аудиосенсорам доносился, приглушенный сквозь бурлящие колебания мыслей, уверенный, стремительный и мягкий топот ног, а из-за поворота появлялась Айю, тянущая тоска в ядре потихоньку отступала на смену приходящей волне тепла и искренней любви к возлюбленной. Тёмные глаза цепко отыскивали среди всего окружающего интерьера отсека его высокорослую и массивную фигуру, полную сомнений, пустого спокойствия и отчуждённости, и против воли на её лице возникала лучистая улыбка, что могла посоревноваться в своём сиянии с самим солнцем.       Он не отрывал выжидающего взгляда от своего слабого и одновременно сильного человека весь её короткий путь, а её тонкие ручки в конце концов потянулись к нему по одной известной хозяйке причине. В итоге они приземлялись на талии, и женское тело — такое податливое и изумительно гибкое — прижималось к его сильному и крепкому физическому воплощению. Алан вздрагивал и на один шаг отступал, пускай он совсем не покачнулся от её напора — скорее, от испуга и смущения от непривычных взаимодействий между ними. Архитектор чуть наклонялся к женщине, огибая клешнями упругие, тренированные плечи, ощутимо оглаживая предплечья с гладкими мышцами, угловатые локти и совсем легко пощипывал излюбленные запястья, что безмерно пострадали после смелых ночных посягательств Предтеча. Обнимал в ответ и утыкался в черноволосую макушку с довольством, что его напарница вернулась к нему так скоро. Их разлуки тяжело даются ему в эмоциональном плане.       Он бы так простоял и всю вечность, но Робин начинала ёрзать в кольце его рук и, умудрившись как-то извернуться, утыкалась лицом ему в изгиб шеи, выдыхая горячий воздух и, очевидно, вдыхая его стойкий запах морской соли и морозной свежести, прикрыв глаза от наслаждения. Тёплый кончик чужого носа проходил неспешный путь по шее к подбородку и — Великие предки! — затем по дуге челюсти, запечатлев крошечный поцелуй под началом широкого извива рога. При этом Айю не издала ни малейшего звука! Если теплый поток воздуха заставил его вздрогнуть от предательской сладкой волны дрожи, то дальнейшие действия женщины — потерять дар речи. Далеко не невинный, но все же кроткий поцелуй повергнул и так тонкую выдержку пришельца, и он шумно опустился на колени, оказавшись на одном уровне с любимой, слабо дрожа всем телом, не в силах больше обнимать эту невыносимую женщину, что со знанием дела (и возможными последствиями) целеустремлённо соблазняла его и выводила из равновесия любопытными способами.       Она шкодливо улыбалась, почти самодовольно, и тихо смеялась над потешным и деморализованным партнёром. В пору было бы обидеться ему над её смехом — пускай и самым красивым звуком на свете, что мягко сжимало его сосредоточие энергии в груди, а то счастливо сбивалось с ритма, будучи созвучным с звонким смехом словно они были дополнением друг к другу — но прежде, чем он симулировал из себя оскорблённую личность, Робин вновь его поцеловала так, что все возмущения сходили на нет, будучи отметёнными ловким касанием упругих и подвижных губ любимой в нижнюю часть его лица.       Кажется, он все же умер там, в святилище и оказался в раю Предтечей, как бы прискорбно это ни звучало.       Но он, пожалуй, не прочь остаться здесь навсегда.

***

      Все поцелуи этой порой безрассудной и смелой женщины законно принадлежали ему с тех пор, как они стали парой. Все поцелуи без исключения нравились Алану (ему-то не с чем сравнивать, ведь Айю была его первой и, вероятно, последней парой), а то, что он не торопился перенимать инициативу для первых поцелуев на дню, похоже, Робин не заботило. Большая часть их поцелуев — это её смелая решимость, делать каждое их воспоминание не только общим, но и приятным, чем она безусловно гордилась.       С утра, просыпаясь вместе с первыми лучами солнца, Ал-Ан осторожно поднимался с их общей кровати ровно в семь часов, убеждаясь, что и дайвер не проснулась в несусветную рань. Запахивал её одеялом, чтобы она не замёрзла — утром, как и ночью, всё ещё было прохладно — а затем гладил по спутанным чёрным волосам, что после сна и… кое-каких ещё ночных действий, находились в беспорядочном состоянии.       Робин бессознательно хмурилась во сне, смешно морщила свой аккуратный нос, поворачиваясь на бок, поближе к нему. И в конце концов, утыкалась лицом в подушку, на которой ранее лежал архитектор, используя в своих очаровательных целях — к примеру, как сейчас, обнимала в крепких медвежьих объятиях, несмотря на то, что пришелец запахнул её в одеяло как гусеницу. После этого он оставлял её в спальне, предусмотрительно закрыв вертикальные жалюзи одним взмахом механического манипулятора и немного силой магнитной левитации (верёвка управления существует для слабаков людей). Затем, запустив скребущихся питомцев Робин в их комнату (Ал-Ан был против ночного пребывания животных в спальне по нескольким весомым причинам), отправлялся на кухню, чтобы приготовить быстрый и легкий завтрак-перекус.       Доставал овощи и фрукты из холодильника, чистил от кожуры и шкурки, где первое сбрасывал на обработку специального «зажаривателя», а второе красиво выкладывал на тарелку, что стояла заранее на стойке, после забирал приготовленную картошку на другую тарелку, ибо «овощи и фрукты не могут быть на одной тарелке!» — как говорила однажды Робин.       Вскоре сама возлюбленная появлялась из комнаты под многоголосное, певчее щебетание тристворников и машинально доставала упаковку солёных крекеров с тумбочки, высыпав кучку-другую в железную миску, куда и накинулись голодные земноводные рыбы. После прятала упаковку вкусняшек обратно и плавно подходила к нему, где залезала на тумбочку, наблюдая за его потугами в сфере кулинарии с доброй и откровенно веселой улыбкой и чашкой свежеприготовленного «американо» в руках. — С тех самых пор, как ты начал готовить, — её голос мягкий как шёлк и чуть охриплый ото сна, отдавалось приятным ощущением умиротворения в груди. — у тебя стало получаться всё лучше и лучше. — Благодарю, — скупо ответил он, кивнув, не отвлекаясь от задачи. — Твои советы оказались полезны. — Ты быстро обучаешься. Все Предтечи такие? — Нам прививают на уровне компьютерного кода адаптацию к любой среде обитания и превентивные задатки выживания. — Но ты же это делаешь не ради выживания сейчас, ага. — подтвердила Робин, наклонив голову на бок, и волна прямых, блестящих волос укрыла худое плечо женщины. Ловкие пальчики стащили кусочек мраморной дыни и тот пропал во рту дайвера — фрукт прям таял на языке. Пустая чашка из-под кофе была позабыта на столе.       Ал-Ан на миг перестал шинковать рыбу и твёрдо ответил: — Верно. — и усмехнулся, пускай это не было видимо внешне. — Тебе бы стоило привести себя в порядок. — Не хочу. — Капризно отказалась Айю и очаровательно улыбнулась, озорно подмигнув — явственный сигнал о приближающей проказе. — Сегодня ночью ты так обкатал, что всё тело болит!.. — пожаловалась она, но, конечно, не всерьёз, ведь на её лице по-прежнему блуждала та самая улыбка, от которой всё переворачивается внутри. Он мог бы созерцать её вечность. Всю Робин целиком — он бы мог видеть её, даже если бы полноценно ослеп. Да, он бесповоротно влюблён, и это не лечится. И перезапись личности здесь безнадёжна, ибо он просто влюблённый дурак и это вправду не лечится никакими способами. — Робин! — Напряжённо перебил архитектор, весьма сильно сжимая рукоятку ножа в четырёхпалом манипуляторе. — Ты пытаешься пренебречь своими обязанностями? — Неверяще вопросил он, мерцая живыми лиловыми оттенками изменчивой подсветки. С чего он так разволновался?       Робин скрестила ноги в позе лотоса, проигнорировала вопрос, и умыкнула ещё один кусочек фрукта — на этот раз фиолетового плода Престона. Неспешно прожевала его, слишком неторопливо облизала каждый испачканный палец, а затем розовый язычок прошёлся по тонким складкам губ, собирая оставшийся сок. Во время этого маленького шоу она не отрывала своего бесстыдно тёмного взгляда от него — что ж, он не отказал себе в удовольствии открыто поглазеть на новую выходку женщины. — Не знаю, как ты это видишь, но все фрукты, которые ты собираешь в нашей оранжерее, спелые и изумительно сладкие! — прошептала Робин, промычав от лакомого послевкусия. — Робин… — замешкался Предтеч и отвернулся от ксенобиолога. — Приведи себя в порядок и мы отправимся на шахтёрский участок, как и договаривались ранее. — Меньше всего ему сейчас хотелось, чтобы подруга физически пострадала от его несдержанности. — «Держись, Ал-Ан, она тебя провоцирует. Ты выше этого». — Хм… — послышалось в ответ задумчивое мычание — она сделала вид, что крайне призадумалась над «предложением» партнёра, — а затем на архитекторскую конную спину заметно навалились лишние килограммы чужого веса. Гибкие руки оплели его плечи в хрупкое, теплое кольцо, а изящные, длинные пальцы заставили его повернуть голову на бок: чтобы встретиться с лукавым блеском шоколадных глаз, обрамленных пушистыми ресницами. Прелестный изгиб греховных и таких желанных губ, красивый излом бровей, высокий благородный лоб, впалые щеки и острый подбородок, что уже лежал на его твёрдом плече — так знакомо и так восхитительно одновременно это ощущение чужой тяжести на себе. — Ты уверен, что ты хочешь куда-нибудь отправляться? Я бы осталась здесь, с тобой. — Глубоким тембром промурлыкала женщина, прижавшись к другой спине вплотную, нахально заглядывая в центр зрительных узлов архитекторского лица. — Мы же заслужили один день отдыха. Не считаешь, что это может быть, хм… — Неприлично эротично прикусила нижнюю губу с нарочной паузой. — …хоть чуточку заслуженно?       Алан ничего не ответил ей, продолжая безмолвно смотреть и спрашивать, что именно она хочет добиться своими нескромными действиями — ох, но он догадывался, что именно нужно его человеческой подруге. Пришелец был сообразительной и находчивой персоной — иначе его не избрали бы руководить экспедицией. — К тому же, кажется, у нас есть проблемы поважнее, Ал-Ан, — притворно сочувствующе и преувеличенно торжественно заявила Айю, плавно опустив руку на грудь пришельца, где чрезмерно быстро и сильно билось его сосредоточие энергии. — Похоже, кое-кто возбуждён. «Интересно, по чьей вине это случилось,»— сварливо подумал Предтеч, и вправду ощущая себя слегка ненормально в физическом плане, будто не в себе из-за свинцовой тяжести в носителе, где по сравнению с большей частью тела, энергия, что била ключом по энергоузлам, приносила жаркую, невыносимую боль как от прикосновения лавы. — «Как всегда обвела меня вокруг пальца», — почти раздосадовано признал поражение Алан, уткнувшись лицом в смуглую щеку в подобие кроткого поцелуя. Да, он однозначно завёлся с полуоборота.       Робин переместила кисть выше, нежно схватилась ладонью за широкую дугу рога, потянув голову вбок, открывая соблазнительный вид на извив чужой шеи с цветастыми энергоузлами, небольшим выпирающим кадыком. Стройные ноги обняли широкие бедра, где голая кожа пяток щекотала чувствительные линии брюшных складок с чувствительными линиями подсветки, переменно отсвечивающими, то пьянящим глубоким фиолетовым цветом, переходящий в спелый сливовый, то в золотисто-огненные всполохи с красными оттенками кармазина, соревнующиеся с неистовым благородством индиго.       Ал-Ан удовлетворительно прогудел голосовыми связками, когда аккуратные кончики заострённых ногтей едва огладили небольшой кадык и чувственно облюбовали один из тончайших контуров чутких сенсорных энергоузлов, подарив одно из многих, но таких же острых напоминаний о своей глубокой любви. Юркий, розовый язычок скользнул вдоль шеи, где неистово пульсировала животрепещущая жилка, улавливая неспокойный ритм жизни хозяина тела. Ощущение власти над красивым и могущественным пришельцем откровенно опьяняло Робин, а мнимая послушность партнёра так заводила человека, что тот продолжил с более ярым усердием ласкать архитектора.       Из механического манипулятора вывалился нож, металлическое звяканье поблизости (видимо, предмет стукнулся о столешницу), и архитектор чересчур сильно схватился клешнями за ближайшую мебель, сдерживая порыв музыкально простонать симфонией страсти. В процессоре пронеслась шальная мысль: «Прямо… здесь?» — она вызвала бурю громкого согласия и неприятия одновременно. В ядре сражались насмерть приличная практичность и приятельская эмоциональность, и они никак не могли решить, как лучше поступить в этой ситуации. А Робин всё продолжала своё очередное увлекательное покорение прекурсорского бастиона приключение, не давая ни секунды передышки. Губы опустились на плечо, прокладывая маршрут цепочкой коротких поцелуев, изредка срываясь на быстрые и легкие укусы, что не приносили никакой боли его крепкой ткани носителя. Пока не закусили небольшой выступ, что был оплетён ветвистыми нервными окончаниями под плотным шаром эластичной ткани. Ал-Ан не смог сдержать вскрика и мелодичной трели, отдавая все усилия, чтобы не завалиться на столешницу. — «Робин», — слабо обратился архитектор к бессердечно прекрасной возлюбленной через телепатический зов, ибо он не был уверен, что его голос может выдать что-то цельное и связное без искажений. — Мм? — «Можно… Не здесь?» — Неловко спросил он, смущаясь.       Из её губ сорвался тихий смешок перед ответом: — Конечно, Алан. Как тебе будет удобно.       Только этого и ждав, пришелец торопливо сорвался с места, фрагментировано скакнув в пространстве вместе с напарницей, — и в следующее мгновение уже закрывал створку их спальни за собой.       Последнее, что можно было заметить — это человеческая женщина, что была небрежно сброшена на матрас кровати под её звонкий смех и бескомпромиссно прижата к простыням массивным, нечеловечески сильным телом, с заведёнными руками над головой, что цепко удерживались одной двупалой клешнёй, когда вторая небрежно задрала ткань рубашки…