Настоящее время.
Полицейский, который меня допрашивал, был крайне неприятный, грубый, насупленный такой. И внешность его сильно отталкивала. Скользкий и высокомерный тип, да еще и вопросы задавал так, будто подозревал меня в чем-то. Можно подумать, я бы смогла убить собственного отца. Да я вообще никого никогда не смогла бы убить, мне даже таракана раздавить жалко. Пусть отец и перестал быть похожим на человека, пусть он и вызывал отвращение из-за этих вечных запоев, но я все еще видела в нем своего папу, который был раньше, и ни за что бы не подняла на него руку, даже если бы целью стала помощь в избавлении от страданий. Тело забрали, врачи и полицейские уехали, теперь мне следовало убраться в комнате, но было лучше отложить все до завтрашнего дня. Времени уже много, а завтра еще на пары ехать. Не пропускать же их? Но как спать, если на обратной стороне век отпечаталась картинка увиденного, и стоило опустить их, как произошедшее начинало вновь мерцать перед глазами? Сегодня плохое предчувствие не отпускало весь вечер, но я не придавала этому значения. Пришла домой, как обычно дверь открыла аккуратно, прислушалась. В квартире стояла гробовая тишина, и я решила, что отец спит или куда-то ушел, даже обрадовалась. Включила свет в коридоре, сняла обувь, повесила куртку на крючок и, захватив сумку, уже хотела проскользнуть к себе, но сначала решила проверить – всё-таки спит или ушел? Дальше всё как в тумане, и только один четкий кадр, который навсегда останется в памяти: силуэт, покачивающийся в темноте, черный, но с голубоватыми от света уличного фонаря краями. Я протянула руку и щелкнула выключателем. Не закричала, не завопила, не упала на колени, а просто стояла и смотрела на тело, болтающееся в петле. На синее лицо с кровоподтеками. Он умер от удушения, значит смерть была долгой и мучительной. Если бы был "перелом палача", то есть если бы сломал шею, или если бы разорвал петлей артерию, выглядел бы отец, в частности, его лицо, иначе. Мне было жаль, что он не сломал шею, ведь это самый быстрый и безболезненный из вариантов смерти от повешения. И странно, что люстра выдержала. Стул валялся на боку, тело слегка покачивалось, неприятно пахло мочой. Развернувшись, я вышла из комнаты, закрыв за собой дверь, постояла с минуту, потому что в голове был лишь белый лист, пустота, а потом позвонила в скорую и полицию. Сказала, что отец совершил самоубийство, хоть и не проверяла тело на предмет признаков насильственной смерти, просто была уверена, что он сделал это сам. Когда всё закончилось, я никуда не поехала, никому не написала, даже Кириллу, просто сидела на своей постели и гладила Ночь. Я так и не заплакала. То ли все еще не осознала, то ли просто ничего не почувствовала, ведь папа умер внутри этого существа намного раньше, не сегодня. Папа всегда был в меру строгий, но очень сильно любил меня, даже когда мама еще не ушла от нас, со своими проблемами я всегда в первую очередь подходила к папе. Даже почти решилась рассказать ему про физрука… Не рассказала в итоге, но хотя бы допускала такую мысль, а вот от мамы однозначно собиралась скрывать. Может, и папе не рассказала, потому что боялась, что он скажет маме. Или боялась, что он просто убьет физрука. В детстве папа часто со мной играл, носил на руках, водил в зоопарк. Он всегда покупал игрушки, которые я хотела, даже если мама была против. А еще мы часто с ним ели бутерброды с шоколадной пастой вечером, в тайне от мамы, она говорила, что такая еда для первой половины дня. Это была наша маленькая тайна. Мы загадочно переглядывались потом. Папа очень много работал и часто возвращался уже ночью, но, если я к тому времени еще не спала, он обязательно читал мне перед сном книжку. Когда я была маленькой, конечно же. Эта традиция жила только лет до десяти, к сожалению. Папа здорово читал, его голос звучал так успокаивающе. Я всегда гордилась им, всегда рассказывала друзьям, какой папа крутой и успешный бизнесмен, и как сильно он меня любит. И еще я всегда хотела также обожать свою работу, как обожал свою он, хотела, чтобы мои глаза светились также ярко, как у него при заключении хороших договоров или при начинании новых проектов. Когда-то мне казалось, что он просто идеальный человек, мужчина, папа. С возрастом стала замечать его недостатки, вроде чрезмерной обидчивости, завышенной самооценки, неумении проигрывать и неумении прощать, но я все равно любила папу. У меня было отличное детство и часть юности, а потом из семьи ушла мама, затем спился папа. И я осталась одна. Абсолютно одна в этом огромном и пугающем мире. Благодаря любви к чтению и творчеству смогла удержаться на плаву, да и друзья поддерживали. Интеллект не подвел, и я поступила в университет на юриста, как всегда хотел папа. Может, ВУЗ был и не самый престижный, но хороший, мне очень нравилось там учиться, гораздо больше, чем в школе. Не сказать, что я была несчастна, вовсе нет, но и счастлива, увы, не была.***
Я всё-таки приехала на пары. Это точно лучше, чем сидеть одной дома, правда, из-за бессонной ночи глаза слипались, да и в целом состояние было так себе. И это мягко сказано. Катя сегодня прогуляла – после того, как она вступила в отношения с парнем, это стало происходить еще чаще, чем обычно. Про смерть отца я так никому и не рассказала, если бы Кирилл сам написал и спросил, как дела, то сказала бы ему, но он не написал. Вообще-то, следовало найти номер бабушки и сообщить ей, желательно еще и брату отца, но это лучше все же через бабушку, потому что мы с дядей друг друга ненавидели, общаться лишний раз с ним не хотелось даже по такому поводу. Герман Александрович, заменяющий сегодня одного из преподавателей, будто что-то замечал. Я несколько раз поймала на себе его излишне внимательный взгляд, который он не стремился отвести сразу, стоило нашим глазам пересечься. Минимум три раза за одну пару преподаватель смотрел на меня в упор, прищурившись, будто задавая немой вопрос. Должно быть, он заметил, что со мной что-то не так, но при студентах, разумеется, не спрашивал. Может, стоило задержаться, уйти из аудитории последней, ну или затормозить в коридоре и якобы случайно дождаться его, если кабинет будет закрывать староста? Может, он спросил бы, все ли у меня в порядке, и я бы рассказала ему про отца. Одновременно и ужасно хотелось кому-то об этом сказать, и совершенно не хотелось ни с кем об этом говорить. Но Герману я бы сказала, наверное. Во-первых, он внушал доверие, даже несмотря на тревогу, которая возникала в его присутствии. Во-вторых, он был чужим человеком, а с чужими иногда легче чем-то делиться, нежели со знакомыми, в-третьих… Непонятно, в чем заключался третий пункт, но он точно был. Возможно, в-третьих было то, что Герман Александрович – взрослый, а взрослые должны знать, что делать в таких ситуациях и как с ними справляться. Криминолог сегодня надел темно-синюю кофту благородного, дорогого оттенка. А как вообще проводят похороны? Сколько нужно денег? Как все организовывать? Все же, звонок дяде – это неизбежно. Черт, ну почему это дерьмо произошло именно со мной? Что плохого я сделала в этой или в прошлой жизни? Хотелось закрыть лицо руками и заскулить, но одногруппники бы не поняли. В самом конце пары мы с Рудницким снова пересеклись взглядами, и зрительный контакт продлился аж пару секунд, в этот раз я не стремилась отводить глаза первой, просто сидела и смотрела на мужчину, борясь с сильнейшим желанием попросить у него помощи. Что за помощь, как просить и почему у него – непонятно, это было просто какое-то абстрактное желание, возникшее, вероятно, от подавленного отчаяния. В глубине души все еще не верилось, что отца больше нет. В глубине души я до последнего дня надеялась, что каким-то чудесным образом он еще сможет вылечиться и нормально жить, что он опять будет способен любить меня и даже снова начнет работать, причем с энтузиазмом. Взгляды Германа были одинаковые – немой вопрос. Он однозначно чувствовал, что что-то случилось, и по неведомой причине его это интересовало. Мог ли он быть ко мне неравнодушен?.. Нет, полнейший бред. Во-первых, даже если мужчина уделяет тебе какое-либо внимание, это еще не значит, что ты ему нравишься или он в тебе заинтересован. Вроде бы, у меня была обычная самооценка, не завышенная, но такие моменты проскакивали. Может быть, я просто жаждала любви и внимания, которые резко перестала получать от отца в какой-то момент, вот и выдавала желаемое за действительное? Стоило бы снова вернуться к психологу… Во-вторых, Рудницкий ясно дал понять, что он женат, а мужчина, который допускает мысли об измене, вряд ли будет упоминать жену просто к слову, наоборот, скорее постарается скрыть тот факт, что состоит в браке. В-третьих… Опять же было еще и что-то в-третьих, но что-то смутное. Наверное, в-третьих, Герман Александрович все же смотрел на меня с какого-то другого угла, скорее, как учитель на ученицу, и возможно испытывал желание помочь как раз со стороны наставника. Да я и сама смотрела на Рудницкого именно как на наставника, на учителя, максимум – красивого учителя, но не как на мужчину уж точно. Временами чувства могли путаться из-за той интриги, которая возникла от непонятных ощущений, которые я испытывала при взаимодействии с этим человеком, но о симпатии и уж тем более о зачатках влюбленности речи точно не шло. Нет, все же не следовало рассказывать Герману Александровичу про отца. Но такого шанса мне и не представилось – преподавателю позвонили, видимо, по важному делу, так как он закончил пару на минут пять раньше и быстро убежал из кабинета. Если бы не Ночь, я вообще не смогла бы себя заставить вернуться домой, но котик меня ждал, его надо было покормить и поменять воду. Помимо Ночи меня еще ждал телефонный звонок любимым родственникам, а вот это уже отстой.