Кровь портит незабудки

      Незабудки – красивые цветы, оттенка светлого неба, с жёлтым центром, означающие искреннюю любовь, которую невозможно забыть.       Ох, Малфоя и правда невозможно забыть. Он помнил лицо Драко в мельчайших подробностях, оттенок его глаз, почти никогда не меняющуюся причёску, бледность кожи. Помнил, какие фразы тот кидал в его сторону, как обзывал, стараясь побольнее задеть, как Малфой называл его чаще всего.       Гарри просто идёт по коридорам Хогвартса, задумавшись о чём-то, вроде, об уроках. Не замечает Драко, который шёл этим же коридором, случайно задел.       — Прости, — как-то не обратив внимания на того, кого задел, пробормотал он.       — Что, Потти, — так он обращался к Гарри ещё с младших курсов, — даже в очках ничего не видишь? Совсем слепым стал? — губы растягиваются в презрительную ухмылочку — он запомнил почти каждую.       — Отстань, Малфой!       Гарри тогда попытался уйти, всё равно смотря в эти обожаемые глаза до последнего.       Он просто сидел за столом гриффиндора, опять разглядывая Драко, смотря, как утренний свет путается в светлых волосах, когда Малфой перевёл на него взгляд. Сердце стремительно провалилось куда-то вниз, стоило понять, Драко увидел, как Гарри смотрит на него, что Драко точно догадается, зачем он это делает, на него посыпятся новые оскорбления, но теперь не только самого Гарри, но и его чувств, его такой не нужной и неуместной любви. Но почему-то ничего этого не было. Не было ни оскорблений на эту тему, ни чего-либо ещё. Полное игнорирование этого факта. Тогда появилось окрыляющее чувство, что всё взаимно, у них всё будет! Разрушенное старыми и знакомыми фразами о том, какой он не такой.       Гарри проснулся ночью, наверное, часа так в три, после своего мокрого сна. В нём Малфой целовал Гарри, его тело своими возбуждающими губами. Гладил, мял его своими руками. Разрабатывал его пальцами, мокрыми и холодными из-за лубриканта, шептал на ухо глупости, стараясь отвлечь от боли. Аккуратно входил, чтобы не сделать больно. Ему было жарко во сне, воздуха не хватало, Гарри задыхался во сне и, кажется, Драко задыхался вместе с ним.       После этого сна стало вдруг тоскливо. Больно от того, что этого точно никогда не произойдёт. Малфой никогда не будет так прикасаться к нему, не будет говорить ему такие вещи.       Из-за повторения сна на следующую ночь, Гарри стал ставить ментальный блок перед снами, чтобы избежать такого Драко, такого, какого он никогда не увидит в реальности.       Эти два сна, правда, очень хорошо отпечатались в памяти, не забываясь, как и остальные моменты, связанные с Малфоем.       После превращения Драко в хорька Гарри долго вспоминал о том, какая у Малфоя была белая шёрстка, наверняка очень мягкая, каким он был, точно не известно, но он уверен, что тёплым и, конечно же, невероятно милым.       В последний вечер в Хогвартсе устроили бал. Гарри не пригласил никого, хотя ему предлагали и не раз, думая, что, возможно, Драко догадается, почему. Это, конечно же, из ряда фантастики, но шанс ведь есть?       С какой же болью он наблюдал, как Малфой кружит в танце... Асторию Гринграсс? Вроде, это была она. Как он смотрел на неё. С теплотой, с нежностью, с любовью так, как никогда не смотрел и не посмотрит на Гарри. Конечно, кому он нужен? Шрамоголовый урод в очках, с раздутой значимостью. А Астория хорошая партнёрша, красивая девушка, прекрасная супруга.       Хотелось забиться куда-нибудь подальше, выпить побольше алкоголя, чтоб забыться, забыть Драко. На несколько секунд промелькнула мысль о том, чтобы сброситься с Астрономической башни, дабы покончить с болью, уже привычно разливавшейся по телу, пульсирующей в сердце. Но быстро вышвырнулась из головы. Нужно жить дальше, нужно не терять надежды, нужно пытаться получить Малфоя. Хотя бы не в любовном плане, хотя бы как друга. Хотя бы так.       Комок в горле еле проглотился, а разговор с Роном продолжился. Нужно улыбаться, нужно глотать слёзы, нужно создавать вид непринуждённости. Раньше получалось плохо, но с каждым разом всё лучше, и вот маска уже почти приросла к лицу Гарри. Снималась она разве что во сне, под пологом кровати, накопленные за день слёзы скатывались по щекам на подушку. Драко и всем остальным он мог казаться равнодушным к обзывательствам, но каждое обидное слово ранило и так болезненное сердце, а сам Гарри был слишком ранимым. Почему-то с возрастом он не становился всё жёстче и равнодушнее, а наоборот.       На Гарри всё почему-то действовало не так, как на остальных или на большинство. Особенный.       Как бы он хотел быть обычным. Чтобы у него были родители, чтобы у него была лёгкая любовь, чтобы он был обычным. Пускай даже незаметным из-за этого, он бы пережил.       Они несколько дней назад уехали из Хогвартса. Покидать его даже на время было сложно, а навсегда – вообще казалось как что-то невозможное. Сердце хотело обратно в родные стены. Может, стать не аврором, а учителем? Например, защиты от тёмных искусств? Звучит неплохо...       И правда, нужно стать учителем. Эта должность будет, возможно, скучнее работы в Аврорате, но так он будет в своём доме. Настоящем доме, который ему очень дорог. Как раз сейчас место свободно. А проклятие на должности... Ну, он всегда был особенным. Наверняка это не станет исключением.       Но его... Даже не мечты, планы, были резко нарушены. Чего-чего, а этого Гарри не ожидал. А ожидал он даже воскрешения Воландеморта.       Это произошло через неделю после решения стать учителем. Он договорился с Макгонагалл, она сказала дату, когда они обсудят это.       Гарри просто сидел в гостиной, читая утренний Пророк. Вдруг его начал давить кашель. Прокашлявшись, он заметил, что на газету попало пара светло-голубых лепестков в крови и красные капельки.       Гарри сразу понял, что это. Можно было ожидать такого исхода, но он не задумывался об этой болезни. Он заболел ханахаки. Ну конечно, с его-то влюблённостью в Малфоя.

***

      И вот сейчас, спустя где-то неделю, Гарри лежал на кровати, уже привыкший к постоянному кашлю, боли в сердце и лёгких. Даже идти к колдомедикам он не стал, потому что знал, что они скажут.       Болезнь не лечится, вам нужно признание в любви человека, в которого вы влюблены. И нужно, чтобы вы поверили в это, иначе болезнь не пройдёт.       Это он уже знал, вычитал как-то в книге, да и забыл. Но быстро вспомнил, увидя лепестки в крови.       Ему осталось где-то неделю, судя по зелёным стебелькам, которые начали пробиваться через кожу. Это было чертовски больно. Скоро цветы расцветут, убив его.       — Тебе нужно признаться! — твердила Гермиона, единственная, кто знал про его любовь и болезнь. Рассказал через час-два после того, как увидел голубые лепестки, сейчас почти полностью заменившееся маленькими цветками незабудок. Гарри почему-то захотелось поделится переживаниями. Открыться хоть кому-то.       Ему ещё повезло, что Малфой любит такие мелкие цветы. Даже те же розы откашлять намного сложнее. И стебли без шипов. Хотя бы где-то повезло.       — Нет, — Гарри смотрел на Грейнджер... Отстранённо? Как будто и не про его жизнь говорили. — Я не могу. Если я признаюсь, он меня ещё больше засмеёт! — после её недовольного взгляда он добавил тише: — Да и если он ответит взаимностью, я не поверю. А для исцеления нужно полностью поверить. А я... Смирился с тем, что мне никогда его не достать? — последние слова были сказаны не уверенно и тихо, будто в вопросительной интонации.       Герми просто его обняла, прижимая к себе, утыкаясь куда-то в висок, жалея. Гарри никогда не любил жалости к себе, но... Позволил обнять.

***

      Он уже смирился с тем, что умрёт. Что, впервые он пойдёт в объятия к смерти? Грейнджер уже связалась с профессором Макгонагалл, сказав об отмене встречи, объяснив это «резко поменявшимися обстоятельствами», как рассказала она Гарри. Хотя, какой-то уголок сознания подсказывал, что что-то Гермиона ему не дорассказывает. Ну и пусть, он не злится. Сил даже на простое «злится» не хватает. Возможно, из-за эмоционального выгорания, которое случилось вскоре после выявления болезни, или из-за того, что Гарри мало ел.       Из-за постоянного кашля горло ужасно саднило, есть было невозможно. Только Грейнджер заставляла его хоть что-то глотать, но и то только раз в день. Она, в отличие от больного, верила, что Гарри выздоровеет.

***

      До его смерти, по его расчётам, осталось денёк-два. Цветы уже появились на стеблях, готовые в скором времени распуститься. Страха не было. Была привычная боль в сердце, лёгких и горле от цветов. Она уже только раздражала. У незабудок нет шипов, слава Мерлину! Бедные люди, которые влюбились в любящих розы!       Вдруг раздался стук в дверь. Опять пришла Герми. Гарри слабо улыбнулся. Она, хотя у неё и имелись ключи от его квартиры, специально не пользовалась ими, чтобы хоть как-то расшевелить Гарри.       В последнее время она стала всё больше и больше времени проводить с ним, а он замечать её красные глаза и грустный взгляд. Гермиона не хотела такой ранней смерти друга. Да и Гарри не хотел, но уже ничего не попишешь. Судьба ужасна и безжалостна.       Еле доплетясь до двери, он открыл её, даже не смотря, кто пришёл, зная, что это Грейнджер.       — Поттер?! — знакомый голос шокировал. Это не Герми. Но это он не спутает ни с чем во всей вселенной.       — Малфой?! — сердце ушло в пятки. Драко видит его состояние. И он не дурак, понимает, что это.       Гарри попытался захлопнуть дверь, но его остановили. Испуганные глаза смотрели в его глаза, не отрываясь. Он тоже смотрел в ответ.       — Кто? — спрашивает гость немного хриплым голосом, быстро откашлявшись. Хоть вопрос и не точен, Гарри понимает, что от него требуют.       Он отвёл взгляд. Рассказать или нет? Ну, положение дел, скорее всего, не поменяется от его признания. Гарри вздохнул, посмотрел в серебристые глаза и на выдохе ответил:       — Ты...       Повисла длинная пауза. Не выдержав взгляда, Гарри отвёл глаза в сторону, цепляясь ими за ручку двери, которую он так и не отпустил.       Через какое-то время, показавшееся бесконечностью, Малфой зашёл в квартиру, чему Гарри не попрепятствовал. Его резко притянули к себе и... Обняли? Он поднял взгляд зелёных глаз. Драко начал:       — Гарри... — Малфой впервые назвал его по имени. — Гарри, я люблю тебя! Гарри, пожалуйста, поверь мне! Я не хочу чтобы ты умер, я не хочу! Поверь, пожалуйста, поверь...       Он смотрел на него ошарашенно. Драко и говорит такое? Быть не может. Не в этой жизни.       Гарри попытался оттолкнуть Малфоя, но ослабленный болезнью ничего не сделал. А Драко продолжал шептать, что он ему нужен, что он не должен умирать, не из-за него. Гарри нахмурился:       — Малфой, прекрати! Хватит так говорить! Я же понимаю, что ты не любишь меня! — вдруг его осенило: — Тебе ведь Гермиона рассказала, да? И сказала, чтобы ты признался мне... Чтобы я поверил, а потом признаться, что так и так, и я тебя не привлекаю.       Драко притянул его ближе к себе, продолжая шептать, что нет, он по настоящему нужен ему, Малфой его любит, не хочет его смерти и прочее враньё. Гарри попытался вырваться, прилагая к этому оставшиеся силы.

***

      Поттер перестал вырываться, будто у него кончились силы, обмякая в руках Драко. Он перевёл дыхание, закрывая глаза, думая, что всё, Гарри поверил ему, сейчас всё будет хорошо, но... Открыв глаза, он заметил распустившиеся незабудки. Дыхание перехватило. Нет-нет-нет, Поттер не может умереть! Он же... Он же... Победил Воландеморта, спас магическую Британию и всё прочее! Ну не мог Гарри умереть из-за него! Не мог!       Дверь за его спиной захлопнулась, вызывая вздрог, немного приводя в себя.       Драко потряс Поттера – никакой реакции. Он позвал его, крикнул – ничего...       Сердце в осознании упало вниз, разбившись об пол на миллиарды кусочков... Гарри умер. Вот так глупо от болезни, на его руках.       Драко осел на пол, Поттер безжизненной куклой опустился с ним. Он зарылся в чёрные волосы, которые были мягкие, – даже и не скажешь, взглянув на них, – ожидая хоть какой-то реакции. Ни-че-го.       Прозрачные капли упали на бледную руку в тёмных волосах. Слёзы катились по щекам без остановки, глаза уже покраснели. Драко пытался давить всхлипы, но вскоре уже рыдал в голос.       Какой же он дурак! Нужно было ещё в Хогвартсе обо всём рассказать! А он боялся! Нужно было хотя бы раз побыть храбрым! Признаться! Как же обидно было Гарри из-за всех его издёвок, что он не поверил его словам?       В дверь постучали. Драко вздрогнул. Сколько времени прошло? Пять минут? Несколько часов? Сутки? Он не знал. Не осознавал.       Вставать на ноги не было сил, поэтому он остался сидеть, склонившись над мёртвым телом, роняя слёзы, всё ещё всхлипывая.       Через какое-то время человек за дверью вставил ключ, в попытке прокрутить его.       Дверь резко распахнулась. Драко не повернулся к дверному проёму, чтобы узнать, кто это. Плевать. Пусть будет хоть убийца – пускай стреляет в него. Никакого сопротивления он даже не окажет. Не в состоянии оказывать.       Из-за спины раздался судорожный женский вздох, а потом рядом с Драко упала девушка с каштановыми волосами. Даже не напрягая память, он понял, кто это. Грейнджер.       К великому удивлению – которое сейчас совсем маленькое, – Гермиона не начинает кричать, обвинять его в приступлениях всего мира, а просто молчит, глядя распахнутыми глазами на Поттера.       Она была его подругой с первого курса. Ей, наверное, тоже больно от осознания потери его раз и навсегда.       Неожиданно стало интересно, а Гарри рассказал Грейнджер, из-за кого так мучался? Или решил промолчать? Лучше не спрашивать.

***

      На самом краю кладбища стоит неприметная могилка, на вид самая обычная, как и все тут. На ней резно выгравировано имя: «Гарри Джеймс Поттер» и годы жизни. Причина смерти не указана.       Из-за дальности могила находится возле леса. Оттуда веет прохладой и запахом сосен. Воздух прохладный, уже не лето.       Возле могильного камня стоит высокий худой парень с платиновыми волосами. Глаза раньше были насыщенного серого оттенка, а сейчас будто совсем выцвели, утеряли былой блеск. В руках он держал небольшой букетик с голубыми незабудками, медленно кладя их возле могилы.       Он приходит сюда каждый день, иногда меняя цветы на свежие. Почему-то не хотелось наколдовывать их, но приходилось, так как незабудки уже давно не цвели.       Слёзы уже давно перестали течь по щекам, закончились. Не было сил плакать, сил ходить куда-нибудь. Но парень упорно продолжал жить. Ради кого-то.       Какое-то время постояв, он ушёл к себе. Продолжать жить и после смерти любимого человека. Даже если это уже не жизнь, а существование.