Тишина.

- Ты готова? - Да. В сумерках, поглотивших гнилую комнату общежития, две девушки сидели друг против друга, взявшись за руки. Они будто не дышали, но глаза, устремлённые друг на друга, были полны неистового огня. И по невидимому знаку, что могли различить только они одни, поднесли к сжатым ладоням лезвия. Руки не дрожали. Секунда, решительное движение – и кисти оросила обжигающая кровь. Секунда, мимолетный порыв – и губы слились в жарком поцелуе. Секунда, твердое намерение – и окровавленные руки соединились, мешая кровь с чужой… Нет, не чужой. Эти двое были родны. Ещё до своего рождения они были одним, целым, а сейчас, в этот миг, им мешала жалкая плоть, оболочка человеческой жизни. Это казавшееся непреодолимым расстояние хотелось уничтожить, убрать, наконец стать единым!, и, понимая это, красновласая повалила другую: чёрные длинные волосы той живописно разметались по старой простыне, казавшейся такой холодной по сравнению с её нездорово разгорячённым телом. Они всё не разжимали рук, позволяя жилам путать алое, цветком распустившееся на постели, но никто не обращал внимания на эти мелочи, они были всецело поглощены друг другом: покорный взгляд внимал к каждому движению сверху, а покровительственный жадно глотал отклики нежного тела на любой свой ход. - Моя… Моя!.. - яростно твердила первая, на что другая только мягко улыбнулась, потянувшись к дорогому лицу. Но жертве нельзя действовать самой, и светоч её жил этой мыслью, уберегая вновь и вновь от невзгод, каждый день как Цербер охраняя, так и сейчас напомнил о том, разъярённо рвя футболку и припадая к бледной коже, будто светящейся в падающем с окна свете фонарей. Раздался рваный вздох. Короткие волосы щекотали живот, пока губы отмечали владения, а слабое тело прогибалось, уже бессознательно в истоме умоляя о большем. Но неожиданно девушка отстранилась, расцепив их пальцы и взяв с подоконника сигареты, закурила, рассматривая недоумевающее лицо своей возлюбленной. Но, в очередной раз крепко затянувшись, приблизилась к её лицу и выдохнула с поцелуем в губы, едко сощурившись и туша о кожу бедняжки сигарету. В глазах брюнетки появились слёзы, но она глотала дым, лихорадочно сжимая простыни и из последних сил стараясь не закричать. Она дрожала всё сильнее, она не вырывалась, ловя во взгляде своей богини утешение, и та теперь успокоительно гладила её, однако крепкие ногти впивались в бархат кожи всё сильнее, оставляя алые борозды, бередя сознание, что уже давно расшаталось. Твёрдая рука спускалась под юбку, пока они растворялись в поцелуе, слабая кисть измученной девушки вплеталась в медные жёсткие волосы, ласково перебирая пряди. И вновь раздался судорожный вскрик: пальцы медленно проникали вовнутрь, растягивая, болезненно толкаясь так, что дыхание сорвалось вновь, и тонкие стоны с хрипотцой отражались от стен, становясь всё громче в их ушах. Хотелось, чтобы принадлежность была абсолютной, власть - безусловной, а тела их принадлежали полностью друг другу, чтобы не было граней, чтобы плоть не была клеткой для этой любви – они рвались выше, выше, позволяя друг другу совершенно запретное, самое интимное – позволяя друг другу боль. Дыхание их смешивалось, как кровь, едиными становились их души, когда, прикрыв в томлении глаза, мелко дрожа и сладко стеная, девушки обняли друг друга. *** Ночь. А здесь даже звёзды невидимы. Издалека веяло запахом города. Они сидели на подоконнике, свесив ноги с откоса, и расслабленно курили, затягиваясь поочередно. Ладони сплетены. На пальцах каждой пульс дражайшего сердца. Они больше никогда не будут разделены. Они едины навсегда.