***
В театр он приехал в весьма приподнятом настроении, забежал к себе в гримерную, оставил вещи и направился на репетицию. У стенда с объявлениями он задержался, и, затаив дыхание, принялся читать распределение ролей. Хорошее настроение улетучилось моментально, стоило только Льву увидеть свою фамилию. Вовсе не там, где она должна была бы значиться. — Юрий Сергеевич, — без стука влетел он в кабинет худрука, Юрия Сергеевича Журавского, — я бы хотел кое-что уточнить! — Добрый день, Лев Петрович, — натянуто улыбнулся ему худрук. — Вы… как я вижу, сегодня слишком нервничаете. — Вы же сами мне говорили, что я могу начинать готовить Сирано! Худрук усмехнулся: — В самом деле, говорил. Но видите ли, дорогой мой Лев Петрович, режиссер не видит вас в этой роли! Вы… типаж у вас, так скажем, несколько иной. — Но это же глупости, Юрий Сергеевич! — Лев Петрович, — развел руками худрук, — я ничего не могу сейчас поделать. Право слово, вам ведь предложена другая роль, и она ничем не… — Да там играть нечего! — вспылил Лев и, не попрощавшись, и не сказав более ни слова, вылетел из кабинета. Репетицию он еле выдержал, потому что в голове только и мыслей было, что о новом спектакле, и этой… подачке. Льву хотелось просто разнести театр по кирпичику. Он три года мечтал об этой роли! И не потому, что, как шептались у него за спиной (и это было ему прекрасно известно), роль главная, а он, дескать, избалованный маменькин сынок, привык получать все самое лучшее. Нет! Ему хотелось воплотить этот образ. Он уже знал, как будет играть; там ведь есть все: и невозможная любовь, и страсть, и боль, и осознание несовершенства… Хуже всего было то, что он несколько раз уже обсуждал с худруком эту постановку, и тот ясно давал понять: роль достанется ему. Сказал бы сразу, он бы и не стал даже думать об этом! Да еще и Липницкий, которого поставили на главную роль — это уж вообще ни в какие рамки. Да, конечно, Леонид Петрович замечательный актер и еще более замечательный человек. Его все уважают в театре, но… простите, ему скоро семьдесят лет! Да, он в прекрасной форме, но зрители же не идиоты, неужели они не поймут, что герой, мягко говоря, давно уже не молод. Сразу после репетиции Лев уселся за стол у себя в гримерке и принялся писать заявление. — Червинский, ты что, сбрендил?! — воскликнул актер Игнатьев, с которым Лев делил гримёрную. Он подошел к столу Льва и заглянул ему через плечо. — Какое еще «по собственному желанию», рехнулся? — Дмитрий Матвеевич, — раздраженно мотнул головой Лев, — это не обсуждается, если об меня тут столь бесцеремонно вытирают ноги… Вместо ответа Игнатьев выхватил у него листок и порвал его на мелкие кусочки: — Не горячись, мальчик! — усмехнулся он. — И учись смирять свой норов, сынок, — прибавил он, мягко улыбнувшись. — Здесь никто никого не любит, и не всегда тебе будут преподносить то, что ты хочешь. Я вот, знаешь ли, в твои годы и вовсе был «… и артисты театра» — так писали в программке о тех, кто выходил в массовке. И Сирано, знаешь ли, сам хотел бы сыграть, точно так же, как и ты. Но мне дали другую роль, далеко не главную. И я буду играть Карбона, да так, что в зале будут плакать, ты меня знаешь! Потому что это — наша с тобой работа, и мы не имеем права халтурить. Понятно? Лев потупился: Дмитрий Матвеевич был примерно одних лет с Григорием, семьи своей у него не было, с женой он развелся пять лет назад, а детей у них не было. Потому-то он относился и ко Льву, и к другим молодым актерам по-отечески, всегда был готов помочь, поддержать, дать толковый совет. За глаза молодежь звала его «батей» и безмерно уважала за доброту и порядочность. — Что ж, — вздохнул Лев, — пожалуй… вы правы. Я погорячился. Ладно, придется играть то, что предложили. — Вот то-то же! — похлопал его по плечу Игнатьев. Тем не менее, настроение у Льва все равно было хуже некуда, почему, собственно, домой он приехал, будучи сильно не в духе.***
— Так что стряслось-то? — Петр поднялся с кресла, отложил газету и пристально взглянул на сына. — Неприятности за работе, надо полагать? — вздохнула Лариса. Лев молча кивнул. — Что не так? — тут же спросил Пётр. Лев махнул рукой, очевидно, не желая жаловаться, точно маленький ребенок, хотя прекрасно было видно, его так и распирает от желания, что называется, поплакаться в жилетку. — Мне не дали роль Сирано! — воскликнул он так, будто сообщал о том, что завтра наступает конец света. — Господи, я уж думал, что серьезное, — вырвалось у Петра. — Петь! — укоризненно взглянула на него Лариса. — Мало того, — вновь принялся кипятиться Лев, — мне дали Кристиана! Мам, ну ты представь только — Кристиана! У меня было дикое желание то ли разнести там все, то ли заявление написать да кинуть Журавскому прямо в морду! — Ты в своем уме? — хором воскликнули Петр с Ларисой. — Спасибо, Дмитрий Матвеевич отговорил. — Лев, — Лариса взяла сына за руку, — ну, ты же понимаешь, что ведешь себя сейчас как ребенок, которому не купили игрушку? — Вот Игнатьев тоже мне так сказал. — Игнатьев… Игнатьев, — пробормотал Петр, — это он играет полковника полиции, который постоянно ловит всех бандитов уже на протяжении полтораста серий? — Он самый, — улыбнулся Лев. — Ну, мать права, — развел руками Петр, — ты повел себя, мягко говоря, не по-взрослому, и хорошо, что Игнатьев этот тебе мозги вправил. Хотя… ну, ты трезво на вещи-то посмотри, какой из тебя Сирано? Да публика ж скажет: ну и дура эта… как ее там, героиню-то главную, звали? Где у нее глаза? Как можно этакого красавца не замечать и променять не пойми на кого! Там же в чем дело-то, в красоте внутренней при отсутствии, так сказать, внешней. А тебя, природа, как говорится, ничем не обделила. Что, не так разве? — воскликнул он, заметив, как Лариса и Левушка абсолютно одинаково усмехнулись, глядя на него смеющимися глазами. — Пап, — Лев расплылся в довольной улыбке, — ты как всегда! — Ну, если подумать, — отозвалась Лариса, — то отец прав. Я понимаю, тебе мечталось сыграть главную роль, но… жизнь не завтра заканчивается, милый мой, и карьера твоя тоже. Если это твоя роль, как говорят в театральных кругах, она от тебя никуда не денется. — Ладно уж, — вздохнул Лев, — пойду тогда и правда перекушу чего-нибудь. И Лару еще найду заодно, извинюсь, а то… она обиделась на меня, наверное. Да, пап, — он повернулся к Петру и чуть склонил голову на бок, как всегда делала Лариса, когда хотела сообщить нечто важное, — ты это… Прямо не знаю уж, звать ли тебя на премьеру. И тебя, мам, тоже. — Не стоит считать отца кретином, — притворно возмутился Петр, — я и так знаю, что тебя в очередной раз там убьют. Это понарошку, я помню! — Все-все, — рассмеялся Лева, — только не ворчите почем зря, Петр Иванович! Ладно, я пошел! — он по очереди чмокнул их с Ларисой в щеку и умчался на кухню. Лариса вздохнула, поглядев ему вслед, после чего села на диван рядом с Петром. — Нет, ну ты видела? — тут же спросил он у жены. — Если подумать… то они, наверное, и могли бы дать ему главную. Хотя, конечно, я ни черта не понимаю в этом, но… Он же хорошо сыграл бы, как думаешь? Лариса рассмеялась: — Ты еще поди с режиссером поругайся, чтобы нашего милого мальчика не смели обижать! — А что, и пойду, — хмыкнул он, обнимая ее за плечи и притягивая к себе, — будут мне тут всякие… и разные третировать моего сына. — Ой, Петя! — Лариса поцеловала его и придвинулась ближе.***
Григорий подписал дневник младшего сына и ласково потрепал его по голове. Хоть какие-то приятные новости за сегодняшний день. Сережа учился превосходно, и в отличие от некоторых никогда не доставлял проблем ни учителям, ни родителям. Григорию даже казалось иногда, что высшие силы попросту сжалились над ним и послали в награду младшего сына, раз со старшим вышла… этакая осечка. Честно признаться, Григорий терялся иной раз, он понять не мог, что сделал не так, почему Петька вырос таким безответственным эгоистом. Вот взять хотя бы сегодняшний случай: мало того, что он попросту взял и не выполнил свою работу, наплевал на нее, так еще и нахамил всем вокруг. Обиженным себя выставил, не понравилось, видите ли, стервецу малолетнему, что его сняли с должности начальника отдела рекламы. Неужели он думал, что раз является внуком владельца, то можно дурью мучиться на работе. Но вместо извинений Петя устроил ему отвратительный скандал, а потом ушел, хлопнув дверью, и вот, извольте видеть, не явился сегодня на ужин, хотя собирался и обещал Кате заехать. — Пап, так можно мне завтра на дачу к Маринке? — спросил тем временем Сережа. — На какую дачу? — не понял Григорий. — Ну я же тебе говорю, пап, ты чего, не слушаешь? К Литвиновой Маринке — нашей старосте. В соседнем поселке у нее дача. И там она отмечает день рождения. — Матери сказал? — строго взглянул на него Григорий. Кате очень не нравится, когда младший сын без ее ведома отпрашивается куда-либо. — Давай лучше ты ей скажешь, пап? Ну, пожалуйста! — протянул Сережка. — Она ж начнет опять причитать, что надо быть аккуратным, надо приехать вовремя… А если ты ее перед фактом поставишь, что я туда поехал, потому что меня пригласили, ей уже некуда будет деваться. Григорий рассмеялся: вот же хитрец! — Ладно уж, — кивнул он, — скажу. Но ты и правда — хорошо там себя веди. Сережка закатил глаза: — Обещаю! Пап, — он взглянул на него исподлобья, — тут еще… В общем, ты мне не подкинешь тысяч пять? Мне же подарок купить надо. — Ну, — протянул Григорий, — раз подарок… Ладно! — он достал свое портмоне. — Пять… — вытащив купюру, Григорий протянул ее сыну. — На, держи! Подумав пару минут, он достал еще одну: — Вот еще — бери! И хватит! Матери только не говори. — Папка! — Сережка бросился ему на шею. — Я тебя обожаю! Когда сын, довольный, как слон, убежал к себе, Григорий вздохнул и прошелся взад-вперед по комнате. Однако уже без четверти десять. Куда это нынче запропастилась его дражайшая половина. Опять, что ли, у нее там «важное мероприятие» на работе? Катерина теперь возглавляла филиал материной школы, и потому частенько пропадала на работе чуть ли не до ночи. Да, он научился относится к этому, как любит выражаться отец, с пониманием, но… черт возьми, как же это иной раз тяжело! От размышлений его отвлек шум мотора, и Григорий быстро подошел к окну. У ворот остановился чей-то «Шевроле», которого раньше он никогда не видел, но при этом заметил, что его супруга сидит на сидении рядом с шофером. Отчего-то Катя не спешила выходить, продолжая беседовать о чем-то с водителем. Наконец она вышла, еще раз сказала что-то шоферу, после чего захлопнула дверь. Машина тронулась с места, проехала чуть вперед, развернулась и поехала по дороге, ведущей в город. Катерина постояла еще немного у ворот, глядя вслед этому чертову «Шевроле», после чего помахала ему вслед и направилась в дом. Григорий нахмурился: кажется, ему предстоит сейчас очень серьезный разговор с женой.