***
Лариса быстро вскочила на ноги и направилась навстречу врачу. Сердце готово было вот-вот разорваться. Если, не дай господи, ей сейчас скажут, что… случилось худшее, она просто не переживет. Ларисе даже не хотелось представлять, как она будет жить без Петра, потому что… ну, ведь это будет уже не жизнь. Не та жизнь, к которой она привыкла, и в которой была так счастлива. Если мужа не будет рядом, она не будет видеть его каждый день, он больше не возьмет ее за руку, не обнимет, не улыбнется… Они не поедут вместе за покупками, и Петр не станет без конца ворчать, что ему «на старости лет» только и не хватало таскаться по магазинам за всякой ерундой. Да как вообще можно жить без этого его милого ворчания по любому поводу?! — Доктор, ну… что? — у Ларисы перехватило дыхание, она с трудом смогла справиться с собой, чтобы не разрыдаться в голос. Лев подошел следом и положил руку ей на плечо. — С папой все хорошо? — дрожащим голосом спросила Ларочка, вцепившись в при этом в руку брата. — Успокойтесь, Лариса Викторовна, Лев Петрович, — кивнул врач. — Все не так плохо, как могло бы быть, ведь один приступ Петр Иванович уже перенес… — Да, — отозвалась Лариса, — но с тех пор столько времени прошло. И все было хорошо! — Ну, — развел руками врач, — все-таки возраст уже, и потому — всякие сильные волнения полностью исключаются! Следующий приступ может, увы, стать для него последним. — Как он сейчас? — быстро спросила Лариса. — Все необходимое мы сделали, и теперь ему надо хорошенько отдохнуть. Надо понаблюдать… Поэтому несколько дней придется провести здесь. Может быть, прооперируем. — Операция? — ахнула Лариса. — Вы не переживайте, Лариса Викторовна, — сказал врач, — это обычное дело в такой ситуации. И это необходимо, дабы то, что случилось сегодня, больше не повторялось. — Я могу его увидеть? — Можете. Только не утомляйте его слишком. — Мам, я с тобой! — Ларочка взяла ее за руку. — Лучше по одному, — покачал головой врач. — Сядь, малая, передохни, — улыбнулся сестре Лев. — Пускай мама пойдет первой.***
Глаза у Ларисы были красные и заплаканные. Петр протянул ей руку, улыбнулся и попытался приподняться. Что ж, кажется, какое-то время придется проваляться в этой чертовой больнице. Да, к чему скрывать, так плохо ему давно не было, он даже испугался, что умрет прямо там, в гришкиной гостиной и… на этом все закончится. Умирать, как бы там ни было, не хотелось. Черт возьми, он хотел бы так много еще получить от жизни, порадоваться ей… Лариса быстро принесла ему лекарство, села рядом, взяла за руку и не отпускала всю дорогу, пока они ехали в больницу. В машине, стоит сказать, Петру сделалось чуть легче, наверное, помогли и его лекарства, и те, что вкололи ему врачи. — Не плачь, — прошептал он жене, — я с тобой! Я тебя не брошу… обещал ведь, помнишь? — Тшш, — Лариса осторожно провела рукой по его волосам, — не говори ничего, тебе нельзя напрягаться! Скоро приедем уже, тебе помогут, и — ты прав — все будет в порядке. — Петя, — Лариса присела на край постели, — ты… не пугай меня так больше! — Она наклонилась и поцеловала его. — Ничего, Ларис, я ж говорю: пройдет. Чего ради вообще было сюда тащиться? Мне уже лучше… — Врач сказал, что тебе придется здесь немного задержаться. Несколько дней, может быть… — Пошел он черту! — моментально вышел из себя Петр, и Лариса тут же улыбнулась сквозь слезы. — Ты неисправим, Петенька! — покачала она головой. Петр протянул руку и погладил ее по щеке. — Вот видишь, что эти врачи натворили? Довели до слез мою Лисичку… — Я не буду больше, — всхлипнув и быстро вытерев глаза, проговорила Лариса. — А ты отдыхай лучше. — Отдохнешь тут с нашими родственничками, — проворчал Петр. — Ты мне лучше скажи, Лариса, что там с Сережкой-то? — Гриша поехал в аэропорт. Сказал, что постарается вылететь сегодня же вечером. Он все уладит, не переживай, — Лариса вновь наклонилась и обняла Петра. — Я так люблю тебя! — прошептала она ему на ухо. Петр обнял ее в ответ и закрыл глаза, ему вдруг очень захотелось спать, очевидно, врачи вкололи еще и снотворное. Кажется, Лариса права, подумал он, на денек, пожалуй, можно остаться. Но больше он тут разлеживаться не намерен, пусть даже не мечтают!***
Мила убрала бумаги в стол, допила остывший кофе и пошла в кабинет к отцу. Сегодня его полдня не было в офисе, он приехал только после обеда, и судя по всему, чрезвычайно не в духе. И что с ним такое? Может быть, проиграл очередное дело? Он ведь терпеть не может проигрывать. Кстати сказать, она тоже ненавидела, когда прокурор смотрел на нее с превосходством, зачитывая при этом обвинительный приговор. Но на сей раз ей, кажется, повезло: Гнаткевича должны отпустить. Правда, Мила вовсе не собиралась на этом останавливаться, поскольку намерена пойти до самого конца. Степан Георгиевич не просто выйдет из тюрьмы досрочно, за хорошее поведение, нет! Мила в лепешку расшибется, но сделает так, чтобы его полностью оправдали и сняли все обвинения. Это для нее уже дело чести! Он ведь ни в чем не виноват, Мила твердо убеждена в этом. — Что случилось, пап? — заглянула она в кабинет отца. — Сядь! — хмуро взглянул он на нее. — Вот, что, Милочка, — строго взглянул он на нее, — с сегодняшнего дня ты займешься разводом певицы Антуанетты, она же Антонина Иващенко, и ее молодого альфонса, который вознамерился оттяпать половину ее имущества. — Но у нас ведь есть, кому этим заняться, пап, — отмахнулась Мила. — Я же мало занимаюсь гражданскими делами, а кроме того, у меня сейчас есть в работе одно дело. — Это дело, — в упор посмотрел на нее отец, — отныне закрыто! Мы не будем им заниматься: ни ты, ни я, и никто другой. — Почему? — опешила Мила. — Пап, ты себе даже представить не можешь, что там тогда наворотили! И обвинение, и защи… Отец не дал ей договорить, он стукнул кулаком по столу и крикнул: — Хватит, Мила! Я сказал, что делом Гнаткевича ты заниматься не будешь! Мы передаем его в другую контору, другому адвокату. — Папа, — спокойно глядя ему в глаза, проговорила Мила, — ты же сам знаешь, что Степан Георгиевич не виноват. Ты знал это еще тогда! Его подставили. Жену свою он не убивал, хотя бы потому, что заключение медицинской экспертизы яснее ясного говорит: смерть Веры Максимовны Гнаткевич наступила в результате раны, нанесенной колюще-режущим оружием. А у Гнаткевича не было с собой ножа! Кроме того, он — левша, а та рана… — Мила, — вновь перебил ее отец, — я сказал: довольно! Ты немедленно бросаешь это дело и выкидываешь из головы и Гнаткевича, черт бы его побрал, и его жену, и все, что тогда с ними случилось. — Значит, — прищурилась Мила, — пусть все идет как идет, а невиновный человек сидит в тюрьме? Но как же совесть-то, папа, я уж не говорю про профессионализм и долг! — Я устал, дочка, — вздохнул отец, — и не хочу больше продолжать этот бесполезный разговор. — Тогда давай его закончим! Я все поняла, папа! — Мила поднялась, обошла стол и поцеловала отца в щеку. — Вот и хорошо, — улыбнулся он. — Поверь, так будет лучше! Мила кивнула и направилась к выходу. Уже на пороге, она обернулась и сказала: — Только ты меня не убедил. Я не отступлюсь, папа, пусть даже это последнее, что я сделаю. Но Степан Гнаткевич будет оправдан. Она не стала слушать, что еще скажет ей отец, просто вышла и закрыла за собой дверь.