Не то, чем кажется-2

В кабинете следователя, несмотря на ранний час, было довольно оживленно. Федор Тимофеев сосредоточенно объяснял что-то двоим своим сотрудникам, стоявшим перед ним навытяжку, секретарь, примостившаяся в противоположном углу, что-то быстро строчила, яростно колотя по клавиатуре. Степан же молча стоял у окна, скрестив руки на груди и наблюдая за царившей вокруг суетой. Отчего-то он твердо был уверен: сегодня им обязательно повезет. С парнишкой непременно все будет хорошо, а Короленко наконец-то сядет за решетку. Странно, подумал Степан, когда-то давно, когда он сидел в тюрьме, то долгими, бессонными ночами он представлял, как сам, своей рукой убьет мерзавца. А сейчас он думал, что пускай уж лучше восторжествует справедливость, а Степан лишь немного поможет, чуть-чуть направит руку, если так можно выразиться, справедливого возмездия, став тем самым орудием отмщения. Кроме того, смерть слишком легкое наказание для мерзавца. Началось все с того, что в один далеко не самый прекрасный день он нашел дневник Веры. Сама она в тот день чувствовала себя довольно сносно. С утра она приготовила ему завтрак, а после захотела, как сама выразилась, прошвырнуться по магазинам. Степан не жаловал прогулки по торговым центрам, но чтобы сделать Вере приятное, предложил поехать с ней. Она ответила, что ей хочется сделать ему сюрприз, а кроме того, позвонила Рада и предложила ей посидеть часок-другой в кафе и посекретничать. Когда Вера уехала, то, Степан, оставшись один, решил почитать в гостиной, но тут вдруг раздался телефонный звонок. Звонил мобильный телефон Веры, она забыла его у себя в комнате. Степан ответил на звонок: это была Рада, она хотела предупредить Веру, что опоздает, но узнав, что та забыла телефон, недовольно проворчала, что придется теперь поторопиться. Закончив разговор (ему, честно говоря, неловко было встречаться лишний раз с Радой и разговаривать с ней), Степан положил телефон жены на письменный стол и заметил вдруг небольшую потрепанную тетрадь. До сих пор он задавал себе вопрос: что было бы, если бы он не прочитал тогда ту тетрадь. Возможно, он, как и обещал жене однажды, когда она согласилась пройти курс лечения, уехали бы и жили счастливо… Но он прочел, и земля ушла у него из-под ног. Вечером Вера вернулась не то навеселе, не то вновь под теми таблетками, что медленно убивали ее. Она принялась кричать, что он ни во что ее не ставит, что изменяет ей. Обычно Степан просто вызывал врача, и Веру забирали в клинику, но в этот раз он попытался поговорить с ней. Он обещал защитить ее. — С тобой ничего плохого больше не случится, Вера! — отчетливо выговаривая каждое слово, проговорил он. — Тебя никто больше не обидит. Я не позволю ему! И никому другому… Он не договорил, потому что Вера вдруг совершенно осмысленно взглянула ему в глаза, после чего метнулась к столу. — Ты рылся в моих вещах?! — закричала она. — Ты… ты читал?! — побледнела она, заметив свою тетрадь. — Ты же сама не убрала ее, — тихо проговорил он, пытаясь оправдаться. — Но ты не имел права совать свой нос куда не следует! — закричала Вера и бросилась на него с кулаками. — Я убью тебя, убью! — повторяла она, молотя кулаками по его груди. Потом она бросилась на кухню, а вернулась оттуда уже с ножом. Степан выхватил нож, сгреб Веру в охапку, встряхнул разок и попытался поцеловать. Она оттолкнула его, крикнула, что ненавидит и заперлась в ванной. Степан, вздохнув, вызвал скорую, Вере сделали укол, и она уснула. Он же поехал на старую свою квартиру, чтобы спокойно обдумать, как наказать негодяя Короленко, а утром его забрал оттуда наряд полиции и препроводил в тюрьму. Вера, как оказалось, написала заявление, обвинила его в насилии и нанесении побоев. Следующие два дня он провел в изоляторе, а потом его отпустили, и случился тот кошмар. Когда Степана вновь забрали в тюрьму за убийство Веры, первое, что он приказал Адилю — это ехать к нему на квартиру, найти и спрятать дневник. Адиль, конечно, настаивал, что нужно придать написанное Верой огласке, но Степан не желал этого. Во-первых, он не хотел, как бы, может быть, глупо это ни звучало, тревожить память своей жены. Ему претила мысль, что ее имя попадет в газеты, и журналисты станут смаковать подробности. А кроме того, он понимал, что у Короленко наверняка есть связи и в полиции, и в суде. Даже если он обнародует записи, ему попросту не поверят, скажут, мол, мало ли, чего там сумасшедшая наркоманка насочиняла, у нее с головой серьезные проблемы, может быть, она все придумала. Да и адвокат убеждал его в том же самом. А потом, когда Степана осудили, он вновь напомнил Адилю о дневнике. Но теперь уже приказал хорошенько спрятать и хранить его. Потому что дневник понадобится ему для мести. И вот, кажется, этот момент настал. — Поступил сигнал. Наши люди уже выехали, — сообщил тем временем следователь Тимофеев. — Они едут прямо за Золотаревским, и совсем скоро, я думаю, мы возьмем курьера. — С богом! — пробормотал Степан. Он бросил взгляд на часы и нахмурился: куда, интересно, подевался Адиль. Рано утром он позвонил, сказал, что у ему надо решить одну важную проблему, все объяснения потом. Степану, честно говоря, это очень не понравилось, но что он мог поделать… — Я прошу прощения! — Адиль, постучав, вошел в кабинет. — Мне пришлось задержаться. — Все еще только начинается, — кивнул ему Тимофеев. — Прошу, Адильхан Загитович. — А я уже начал… — Степан не успел договорить, потому что Адиль придержал дверь и пропустил в комнату женщину в длинном темно-сером плаще. — Прошу еще раз извинить меня, но думаю, что эта женщина весьма поможет следствию, Федор Миронович. Я вам вчера говорил… — Да, проходите! — отозвался следователь. Степан удивленно приподнял брови: что это за тайный сговор у него за спиной, какая муха укусила Черкеса. Но тут женщина сделала шаг вперед, приподняла чуть затемненные очки, огляделась и улыбнулась, заметив Степана. У него же перехватило дыхание: неужели это возможно? Ведь Короленко столько раз повторял, что она умерла… — Люба? Это… вы?! — выдохнул он. — Собственной персоной, — ответила она. — Как видишь, милый мой зятек, я оказалась способна восстать из мертвых. Тем более, как мне стало известно, вы собираетесь намылить шею моему бывшему. Сиречь Максику Профессору. — Прошу любить и жаловать, Федор Миронович, — усмехнувшись, проговорил Степан, — Любовь Васильевна Макарова. Моя, если так можно выразиться, бывшая теща. — Родная мать Веры Гнаткевич, — пояснил Адиль.

***

Наталья смотрела на Льва так, будто увидела его в первый раз в жизни. Слезы сами собой так и лились из глаз, но она знала, что так надо. Все правильно говорили отец и Петр Иванович: не должно больше быть тайн между нею и Левушкой. И когда она, решившись, поехала в больницу, на сердце у нее было удивительно легко. У Левушки, на ее счастье, никого не было, а значит, обрадовалась Наталья, никто не помешает им поговорить по душам. — Я ждал тебя, — сказал он, указав ей глазами на стул. — Мне… стало кое-что известно. О нас с тобой. — Лев, — виновато взглянула на него Наталья, — я… Да, ты прав, я так запуталась в своей жизни, что наделала много глупостей. И мне нужно было сразу тебе все сказать, но… я просто не могла! — Может быть, — серьезно взглянул он на нее, — ты все же попытаешься? — Да, — уверенно кивнула Наталья. — Но прежде, — подавшись вперед, она взяла его за руку, — скажи, как ты? Тебе больно? — Нога уже почти не болит, — отозвался он. — Врачи говорят, скоро разрешат понемногу вставать, ходить, надо разрабатывать ее… Пройдет! Как любит говорить бывшая жена моего брата: «До свадьбы заживет!» Итак?.. — Мой отец был серьезно болен, — без обиняков начала Наталья. — Когда-то давно он получил серьезную травму, кажется, на него напали… — Пытались похитить Петьку, — кивнул Лев, — я знаю эту историю. Тот отморозок хотел вообще-то похитить меня, чтобы потом шантажировать отца, отнять у него бизнес. Петьку выкрали, когда твой отец, он же тогда у нас шофером работал, забирал его из школы. Твоего отца ударили по голове, а мой — заработал первый инфаркт. — Ну, вот, — продолжила Наталья, — отец тогда поправился, и все у нас было хорошо! Правда, ему пришлось уйти с работы, водить машину он больше не смог. Но он устроился вахтером на складе, твой брат, кстати сказать, поспособствовал. В общем, все шло своим, как говорится, чередом. Сестры родились… Они тогда еще совсем крошечные были… Я в институте училась, подрабатывала, как могла, чтобы родителям помогать, но тут вдруг отцу стало хуже, та давняя травма дала о себе знать, и ему потребовалась операция. У матери были накопления, и она ведь получала хорошую зарплату, а еще твой отец тогда ей выделил определенную сумму. Но требовались еще деньги на дальнейшее лечение, на лекарства. Мать хотела продать машину и сдать нашу квартиру. Мы бы переехали, на первых порах, как она говорила, в комнату в коммунальной. Или в общежитие… Но родителям еще и ипотеку надо было выплачивать… Я часто слышала, как мама ночами плакала у себя в комнате. И вот тогда мне сделали одно предложение. В общем, подруга мне посоветовала, сказала, есть возможность заработать. Очень хорошо заработать. Всего и нужно — сходить с одним состоятельным мужчиной в оперу. Или на корпоратив. Или съездить с ним на отдых. Ну… ты понимаешь, да? В первый раз все и впрямь ограничилось только походом в театр. Тот человек был владельцем сети супермаркетов… Его молодая жена бросила, прихватив все драгоценности. Больше он решил не жениться, тем более, что по мужской части у него были кое-какие трудности. Он обожал театр, а одному идти было скучно. А вот второй… бывший криминальный авторитет, знаешь, как из фильмов: темно-красный пиджак, золотые цепи, браслеты, перстни на каждом пальце, наколки. Он хотел себе подружку для поездки в Куршавель. Разумеется, он не ограничился только походами по ресторанам и театрам… Впрочем, театр он терпеть не мог. Но заплатил за все очень щедро. И больше я этим не занималась, клянусь! Отцу сделали операцию, он поправился. Я ни минуты не пожалела, потому что иначе он мог бы умереть, ты понимаешь? — Почему ты мне сразу не сказала? — спросил Лев, глядя на нее потемневшими вмиг глазами. — Боялась потерять тебя! — всхлипнула Наталья. — Мне стыдно было о таком говорить! Вдруг об этом узнали бы, и это нанесло бы вред твоей карьере… — Господи, какая ж ты глупенькая все-таки! — Лев приподнялся, сел на постели, придвинулся ближе и обнял ее за плечи. Наталья уткнулась ему в плечо и закусила губу, чтобы не расплакаться. — О, да мы, кажется, не вовремя! — Петр Иванович и Ларисой Викторовной вошли без стука. Наталья быстро отпрянула от Левушки, вытирая глаза, а он откинулся на подушку и рассмеялся: — Пап, ты, помнится, мне всегда пенял, чтобы я стучался, прежде, чем войти к тебе в комнату. — Ну так ты же весь в него! — не осталась в долгу Лариса Викторовна. — Что папа, что сын — оба иногда ведут себя… — А ты между прочим, — подмигнув Наталье и Льву, проговорил Петр Иванович, — со мной вошла, даже не подумав сделать мне замечание! — Семейка, как любит выражаться наша малая, — сказал Левушка, — еще та! Словом, предупреждаю тебя, Наташ, заранее: смотри в оба, куда ты входишь. — Ох, Левушка! — Наталья вновь обняла его и ласково чмокнула в щеку. — Что ж, раз вы тут заняты, мы с отцом пойдем пока в кафе заглянем, — с улыбкой взглянула на них Лариса Викторовна. — Пожалуй, мне нравится эта идея, — отозвался Петр Иванович. — А то с утра маковой росинки…

***

Его прервал стук в дверь, и в следующую минуту, к вящему удивлению Левушки, в палату вошел Дмитрий Матвеевич Игнатьев. — Простите, если помешал, — сказал он, остановившись на пороге, — но мне очень нужно повидать Льва Петровича. Наталья ахнула, увидев актера, которым восхищались ее родители. Мать с отцом чуть не каждый вечер прилипали к экрану, дабы посмотреть сериал про честного и справедливого следователя в исполнении Игнатьева. — Здравствуйте, Дмитрий Матвеевич! — обрадовался Лев. — Познакомьтесь! Это — мои родители, Петр Иванович и Лариса Викторовна Червинские. А это Наталочка — моя… девушка. — Очень приятно! — кивнул Игнатьев. — Да вы располагайтесь, — Петр Иванович пододвинул еще один стул. — Благодарю! Лев, — Дмитрий Матвеевич решил перейти сразу к делу, — у меня не очень хорошие новости для тебя. В театре второй день творится черте чего! Журавского сняли с поста художественного руководителя. Оказывается, он что-то там мутил с налоговой… Словом, теперь вместо него худруком назначен Воропаев. И он снимает тебя с роли. Вводит какого-то приглашенного актера. А самое поганое, что его поддержал почти весь состав, кроме меня и Верещагина. Ну, Толя, наш Кристиан, сам понимаешь, пока еще доучивается, он на последнем курсе в театральной академии. Кроме того, он сын ректора и знаменитой балерины, ему, как ты понимаешь, терять нечего. Мне — тем более! Я уже положил Воропаеву заявление на стол. Потому что так не делается! Идти на поводу у какой-то… — Вы о ком? — спросил Лев, ухмыльнувшись при этом. — О Наденьке Мигуновой, Роксане нашей распрекрасной, разумеется. — Я так и подумал, — вздохнул Лев. — Вот же дрянь! — вырвалось у Натальи. — Да уж, — отозвался Петр Иванович, — тайны бургундского двора какие-то этот ваш театр. — В таком случае, Дмитрий Матвеевич, — сказал Лев, — я также напишу заявление, как только выйду отсюда. Ничего, — махнул он рукой, заметив, что Лариса Викторовна хотела ему возразить, — работу я себе найду. А роль… ты сама говорила, мам, если она — моя, то никуда от меня денется, ну, а если не моя, то и жалеть о ней не стоит, правда?