раздевайся, ложись.

С тех пор, как Олег вернулся «домой», они виделись очень мало. Волков делился только тем, чем хотел, что, впрочем, устоялось ещё в детском доме: Серёжа говорит, Олег слушает. Иногда это напрягало, но Разумовский не пытался сказать ни слова против, предпочитая думать о том, что если бы его другу что-то не нравилось, он сказал бы. Они ведь уже давно не дети, чтобы молчать, причиняя себе неудобства. Звонок в два часа ночи Разумовского, конечно же, удивил. Он не спал, но вот Волков предпочитал следовать собственному режиму, к чему склонял и Сергея. Трубку берет почти сразу же, только пару секунд помедлив, осознавая, что это вовсе не глюк слабого организма: — Олег? — звучит обеспокоено, впрочем, не только звучит. Серёжа действительно не догадывается, что могло произойти, раз уж Волков не спит в такое время. — Она изменила мне, Серёж. Я не знаю, когда потерял контроль над всем этим, но так хреново мне не было очень давно. — всхлипов не слышно, что хоть немного успокаивает Разумовского. Он не силён в поддержке, но если нужно поговорить то, наверное, должен справиться. Это ведь Олег, а не кто-то посторонний. Можешь приехать, пожалуйста. — Скоро буду. Он не спрашивает, кто та девушка, о которой говорит Волков, не спрашивает, почему так поздно, не задаёт вопросов вообще. Просто заказывает такси, обдумывая всё самостоятельно, накручивает себя, понимая, почему же Олег так часто пропадал: виновата девушка. Девушка, которую он не знает, но ненавидит только из-за её существования. Девушка, которая предала себя и Волкова, изменив ему. Отвратительно. Уже сидя в такси Разумовский эгоистично, но всё же радостно улыбается, думая, что теперь всё будет так, как прежде. Только как прежде не будет больше никогда.

***

Дверь перед ним распахивают сразу же после тихого стука, будто Волков караулил у глазка. Впрочем, нельзя сказать, что это неправда, только сам Олег никогда об этом не скажет. — Ты..пьян? — специфичный запах Разум чувствует, стоит только переступить порог чужой квартиры. — Да. Нельзя? — Почему нет..просто..ты ведь никогда не был сторонником алкоголя. — ухмылка Олега почему-то пугает, но на Разумовский искренне пытается проявлять заботу, а не давить на мозг. — Расскажешь, что произошло? — Раздевайся. — складывает руки на груди, всё так же ухмыляясь рассматривая Сергея, который давится воздухом. Осознание того, что ему банально сказали снять верхнюю одежду и благополучно улечься на разложенный диван, как раньше, приходит чуть позднее, когда Волков, посмеиваясь, устремляет взгляд в пол, будто именно такой реакции и ожидал, а теперь только получает подтверждение. Он уходит, больше не сказав ни слова, пока Серёжа вешает куртку на свободный крючок. — Всё будет хорошо. — странная инициатива к разговору, но он пытается. Падает на диван, едва не навалившись на Олега. Тот лишь в очередной раз хмыкает самому себе под нос, заставляя нервничать. — Она трахалась с каким-то мудаком вот на этом диване. — улыбается, хотя улыбка больше похожа на звериный оскал. Разумовский даже не замечает, как начинает разочаровываться в сценарии разговора, который придумал ещё по пути. — А уходя, сказала посмотреть правде в глаза. И я подумал, что она права, знаешь ли. Давно пора. — Что ты имеешь ввиду? — голос у Разумовского дрожит. Олег наклоняется ближе, прикрывая путь к бегству обеими руками. Это то, о чём Серёжа только мечтать мог, но сейчас ему становится страшно. Только и может, что бегать глазами, перестав дышать. — Ложись. — вкрадчивый шёпот прямо на ухо. И Разумовский не может не подчиниться, хотя и смотрит дикими глазами. — Олег..что ты собрался делать? — Не знаю, наверное, хочу услышать правду из твоих уст, раз уж себе я уже признался. — наклоняется ещё ближе, заставляя рыжего зажмурить глаза от страха. — Ты ведь любишь меня, Серёж. Он пытается вырваться, услышав это, но Волков снова его останавливает, рукой удерживая за бедра. — Хочешь, докажу? — Серёжа медленно открывает глаза, кивая. И точно не ожидает того, что тут же закроет их, вздрагивая от ощущения чужих губ на своих. Олег на вкус как хороший виски и кофейное мороженое. И губы у него мягкие, хоть и потрескавшиеся немного от холода. И касается он ими так, что Разумовский сам не замечает, как поддаётся, отвечая, впускает язык в свой рот и тихо мычит, потому что наконец дорвался, потому что не думал никогда, что получится вот так, что Олег сам что-то сделает, поймёт. А теперь вот только и может, что крепко сжимать волосы, позволяя трогать себя везде, где только руки чужие дотягиваются, ластится к этим рукам, едва удерживаясь от того, чтобы бёдрами вверх податься. — Любишь, говорил ведь. — Олег отрывается всего на секунду, чтобы заглянуть в чужие глаза и увидеть там просьбу продолжить или остановиться, только вот не успевает: Серёжа притягивает его обратно, вгрызаясь в губы с тихим рыком.