***
- А я считаю, что Вы не правы, Александр Васильевич! – громогласно хохотнул высокий воин, откидываясь на спинку стула, - Ваши штыки были бы тут бессмысленны! - Ваше право, Александр Ярославич! Каждый из нас останется при своем мнении! – улыбаясь, произнес его собеседник – невысокий худощавый старичок, вставая со своего места и направляясь к очередному шкафу с книгами. - Иными словами, у нас опять ничья! – с этими словами Невский тоже поднялся со стула, - что, опять за свои трактаты садишься? Ничего ты не видишь на этом свете, кроме своих книг. Так и будешь сидеть до скончания веков над пыльными бумагами, словно священник какой-нибудь! Пойдем лучше к Петру! Царь изволит закатить очередной пир по поводу особо удачной охоты! - Идите без меня. Я позже присоединюсь, - Александр Суворов наконец выбрал себе книгу по душе, и, сев обратно на стул, раскрыл её на первой странице. - Ловлю вас на слове, генералиссимус Суворов! – его не стали уговаривать. Александр Невский бодрым шагом вышел из комнаты, оставив тёзку в одиночестве. Тот в ответ на монолог князя лишь улыбнулся, вновь погрузившись в чтение. Но очередной трактат о благородном искусстве войны не шел в голову. Нет, не потому что генералиссимус знал почти всё это наизусть – с момента своей смерти и дальнейшего своего прибытия в рай он с жадностью дракона, дорвавшегося до пещеры сокровищ, поглощал все научные труды, какие только смог найти. А местная библиотека, можно сказать, была его личным местом притяжения. Он не знал, какая сила (или магия) в этом задействована, но это хранилище знаний спокойно и беспрекословно выдавало ему любую книгу, и не только о войне. Суворов подозревал, что в этой библиотеке собраны книги со всего мира – настолько безграничной она ему казалось. На душе скребли не кошки, а самые настоящие тигры. Несмотря на громогласные заявления Невского, Александр Васильевич все же не просиживал целыми днями в библиотеке. Отдельным его интересом стало наблюдение за, так сказать, делами земными и судьбой своих учеников. Невский в первый же день знакомства объяснил ему принцип работы Зеркала Небес, связывавшего мир живых с миром мёртвых. И теперь с его помощью полководец с интересом наблюдал за событиями, разворачивавшимися в Российской империи. Этот корсиканец всё-таки вторгся вместе со своей армией в Россию! Суворов никогда не забудет, как в тот момент вдруг стало тяжело дышать; как вскочил он со стула и стал метаться по комнате, словно раненый лев, попутно проклиная Бонапарта. Как с замиранием сердца следил за дальнейшим развитием событий. Вот две русские армии уходят от Великой армии, стремясь как можно скорее соединиться. Вот совет генералов в Смоленске, где на главнокомандующего Барклая де Толли сыплются необоснованные обвинения в предательстве. Вот пожар, уничтожающий древний город. Вот генерал Михаил Барклай де Толли, с большим мужеством сносящий насмешки солдат, недовольство генералов и гнев цесаревича Константина. Генералиссимус поймал себя на мысли, что каждое обидное слово, произносимое в адрес Барклая, оставляло кровавую рану на его собственной душе. Вот Бородинское сражение, в ходе которого Суворов замечает ранение Петра Ивановича Багратиона – своего самого талантливого и любимого ученика. Две армии, измотанные до предела, отползают с поля боя. Кутузов решает сдать Москву. И - смерть Багратиона, кровавой пеленой застлавшая глаза. Не прочитав ни строчки, полководец отбросил книгу. Пора! Пора встретить князя Петра, утешить его, выслушать, дать отеческий совет по поводу всего случившегося. И открыть ему глаза на действия Михаила Богдановича. Суворов надел мундир, до этого мирно висевший на стуле; генералиссимус делал это крайне редко. Награды и ордена, полученные за многочисленные боевые заслуги, сияли подобно звездам на ночном небе. Пригладил правой рукой свои волосы. Мельком взглянув в зеркало, каким-то чудом вдруг появившееся прямо перед ним («Красавец!» - мелькнула в этот момент ехидная мысль), генералиссимус вышел из комнаты.***
Багратион открыл глаза, с удовольствием про себя отметив, что левая нога, так сильно нывшая из-за ранения, больше его не беспокоит. Но только это стало единственной причиной радости для князя. Быстро оглядев то место, куда его угораздило попасть, генерал остался в лёгком недоумении – пустая узкая комната, тускло освещённая каким-то серым цветом. Поднявшись с пола и сделав несколько шагов вперед, он замер, услышав шум, раздавшийся в ответ на его движения. Кто-то определённо шёл к нему, хотя Пётр Иванович не видел ни двери, через которую его таинственный спутник мог бы попасть сюда, ни окна, через которое тоже можно было проникнуть. Внезапно в комнате появился маленький комочек света, ярко мерцавшего и как бы призывавшего прикоснуться к нему. Полководец осторожно подошел к этому невиданному чуду и протянул к нему руку. Едва его кончики пальцев коснулись ярких лучиков, комочек начал увеличиваться в размерах, поглотив собой сначала человеческую фигуру, а затем – и всю комнату. Сознание возвращалось медленно и неохотно, словно увязая в пучине беспамятства. С трудом приоткрыв глаза, Багратион затуманенным взором оглядел комнату. Множество шкафов с книгами, несколько столов с придвинутыми роскошными креслами. - Ну-с, с пробуждением тебя, князь Пётр! – раздался у него над ухом голос, который Пётр Иванович уже никогда не надеялся услышать вновь. Его обладателя он боготворил и преклонялся перед его мастерством, словно какой-нибудь язычник древнему божеству. Слабость как рукой сняло, и тело вновь обрело привычную силу. Рывком поднявшись с кровати, князь увидел...его. Прямо перед ним, в своем великолепном мундире, стоял его обожаемый учитель и названый отец – Александр Васильевич Суворов. - Красавец ты мой, князь! Ну, иди ко мне! Обними старика! – с такой знакомой ласковой улыбкой проговорил генералиссимус. Багратион, не сдержав ответной улыбки, бросился к Суворову, едва не сбив того с ног, и крепко прижал к себе. Тот в ответ с радостью подчинился ему, стараясь дышать через раз – уж больно крепкими оказались объятия его ученика. - Князь, отпусти… задушишь старичка! – спустя минуту всё же не выдержал генералиссимус. - Александр Васильевич, какими судьбами? Я ведь уже никогда не надеялся увидеть Вас… услышать Ваш голос… да и о разговорах с Вами оставалось только мечтать! – задыхаясь от радости, произнес генерал. - Соскучился? Ну да ничего – у нас с тобой впереди целая вечность. Как же я рад тебя видеть! -Да, Александр Васильевич, я... не могу передать словами, как я безумно рад вам! Мне уже кажется, что это - очередная моя греза, и что все это - ненастоящее. -А что до нашей встречи – сообщу не слишком приятную весть для тебя. Ты, мой милый, больше не принадлежишь к миру живых. - Я… умер? - Да, к моему огромному сожалению, как и я. Ты был бы весьма полезен сейчас на Земле, но – сделанного не воротишь. Нам с тобой остаётся только наблюдать за дальнейшим развитием событий, прерываясь иногда на умные беседы, - Суворов заметил, как эта горькая правда огорчила его любимца. - Да. Чёртова граната! Я нужен сейчас. Как там мои солдаты, подчиненные мне офицеры? Как Кутузов, как Барклай? Как же не вовремя все это случилось, Александр Васильевич! – с жаром произнес Пётр Иванович. - Тише, успокойся, - генералиссимус вновь приблизился к нему и положил свою руку на грудь генералу, растирая область сердца. - На все воля Бога, милый мой. Он решает, кем можно пожертвовать, дабы остальные смогли одержать победу. Не переживай. Ты свой воинский долг выполнил с честью – отдал свою жизнь за Отечество. Я понимаю, тебе тяжело это осознать и принять… Но не всё в жизни идет так, как мы этого хотим, - словно маленького ребенка, утешал Александр Петра. - Спасибо Вам, отец родной. Думаю, со временем я приму это. Но буду следить за тем, что делает наша армия и командующие. И молиться, чтобы они всё-таки смогли раздавить Бонапарта! - Раздавить-то раздавят. Я в этом не сомневаюсь. Я уверен как в своих чудо-богатырях, так и в Михаиле Илларионовиче. Хитёр он, хитёр! Обманет самого Наполеона, клянусь тебе! Что же до Барклая де Толли… он молодец, правильную тактику избрал. Я бы на его месте поступил бы точно так же. - Александр Васильевич, я… - робко начал было Багратион, вспомнив о чём-то неприятном, но тут же был перебит. - Молчи, князь! Ты уже достаточно высказался. Я не нахожу оправдания твоим словам в его адрес! Да, у тебя было на этот счёт свое мнение, но это не значит, что нужно высказывать его в такой оскорбительной форме! Да ещё эти доносы государю! Я, признаться, не узнавал тебя в этот момент и сгорал со стыда! – воздух в комнате стал таким густым от напряжения, что, казалось, его можно было потрогать руками. - Простите меня, Александр Васильевич. Я… мне нет прощения. Я сам, когда лечился, многое переосмыслил, - попытался было оправдаться Пётр Иванович. - Ты не передо мной извиняйся, а перед Михаилом Богдановичем! Мне твои извинения ни к чему. Я просто не ожидал от тебя такого поведения, князь, - уже мягче сказал Суворов, - но имей это в виду, и, как только Барклай де Толли появится здесь, попроси у него прощения. - Я… сделаю это. Обязательно, - тихо произнёс в ответ Багратион, но генералиссимус его услышал. Пристально глядя генералу в глаза, генералиссимус положил обе руки на виски своего ученика, и, пристально глядя ему в глаза, произнес: - Ты не обижайся на меня, князь Пётр. Вспылил я что-то. Прости старика. А теперь, милый мой, рассказывай, как сложилась твоя судьба уже после моей кончины. - Да я и сам полностью осознаю свою вину, Александр Васильевич. Вам не за что извиняться, всё было по делу. А насчет моей дальнейшей жизни – разве у Вас не было возможности самому следить за мной? – уже спокойным голосом спросил Багратион. - Но хочется всё-таки услышать это из твоих уст. Особое внимание удели Шёнграбену и Аустерлицу. Разберём, так сказать, все ошибки, и я изложу, как бы в таком случае действовал я. И с этими словами непобедимый полководец направился к очередному книжному шкафу…