Фрустрация

Темнота мглисто-чёрная, оседает меж пальцами прочной слизью и становится второй кожей. Не отдерёшь. Драко поначалу и не пытается. Поначалу. А потом что-то в нём щёлкает, резко и громко, да так, что он готов хоть упасть на колени, хоть волком завыть, а ни одной магией эту дрянь из него всё равно не вытянешь. — Подожди, подожди! Гарри вот-вот окажется тут, тогда тебе будет совсем невесело! Грейнджер слепо шарит по щербатой земле, ищет палочку. Не находит. Тонкие пальцы улавливают только брешь в пространстве. Холодную и безнадежную. А она держится. Драко хочется засмеяться своим чисто-малфоевским хохотом. Но вместо этого он открывает и закрывает рот, и думает, что со стороны куда больше похож на задыхающуюся рыбу. Чувствует, что лёгкие то жжёт, то сдавливает. Сам он немеет, потому что ни единого звука выдавить не выходит. Думает, оно к лучшему. Вместо смеха получится хрип, грязнокровка его сама засмеёт за такой позор. Драко хочет вернуться обратно в комнату, зарыться в постель и обхватить холодную простыню. И заснуть. Желательно навсегда. Но сон кажется ему теперь далёким воспоминанием, таким, что так и этак, а всё равно не ухватиться, и тогда… тогда он снова приходит сюда. Или же ноги сами ведут его, он уже не понимает. В последнее время Драко чувствует себя мазохистом. Никто другой как он на его месте сюда приходить не станет. Может только Люциус придёт, покривит душой со скуки, да и то вряд ли. Ему не до этого. Им всем не до этого. Девчонка эта жива только для того, чтобы веселить народ. Быть грязнокровкой — уже посмешище, потому поначалу Драко натянуто сплёвывает и говорит, что Грейнджер с этой ролью справится как никто лучше. Но она не справляется. Ему не смешно. Ему абсолютно не смешно. Хочется бежать, но некуда, потому что неизвестность пугает, а известность втягивает в себя. Так, наверное, тонут люди в болоте, ищут ветку, чтобы зацепиться, а трясина всё равно уводит в бездну. Потому Драко остаётся. И почему-то идёт к Грейнджер. Может, ему хочется посмеяться с неё, — смех стоит мёрзлым комом поперёк горла, Салазар его дери — а может ему кажется, что рядом с ней безопаснее. Будто его тут не тронут. Собственно, кто посмеет тронуть сына одного из самых главных приспешников Тёмного Лорда? Только тьма. И Драко вдруг начинает её бояться. Почему — не знает. Думает: возможно, кто-то выпускает на волю боггартов, чтобы те нападали на него и искажались в чернильную брешь. Думает: он на огромном шматье стекла с паутинами трещин, он покрыт пожухлым светлом, совсем скоро истлеет. Вокруг, со всех сторон — темнота. И она вот-вот его поглотит. Драко удивляется, что она этого ещё не сделала, а потом задумывается, что на стекле не он. На стекле грязнокровка, а вокруг неё света должно быть больше. Быть может, потому Драко и идёт к ней, хотя будучи с ней чувствует себя в дурдоме. Возможно, потому что именно в чёртовой дурке он и живёт. С самого рождения. — Гарри был сегодня здесь, — её губы почти рычат. Он не обращает внимания. Знает ведь, что это неправда. — И Рон тоже. Вам конец, Малфой. Конец! Иди скажи это своим дружкам! Драко молчит о том, что друзей у него практически не остаётся. — Закрой рот, грязнокровка. В голове кто-то смеётся. Он теряет хватку. Драко знает, что она не врёт. Знает, что это неправда. Ещё он знает, что не будет подыгрывать этому театру абсурда. Пока что. Однажды настанет время. Они оба теряются. Только вот Грейнджер, так или иначе, сознанием остаётся где-то там, в своём вычурном мире со своими идиотами-дружками, а Драко теряется в темноте. Ему хочется поменяться с ней местами. Он отдаст ей всю реликвию Малфоев, передаст всю свою чистейшую кровь, свыкнется с жизнью какой-то паршивой грязнокровки. Только бы не оставаться в темноте. Потому что в темноте страшно, в ней легче потеряться. А выбраться тяжело. Драко вдруг смотрит на неё. Осунувшуюся. Думается, с трудом бы её узнал, не скажи ему, кого поймали. И в голову приходит самая идиотская мысль: ей везёт. Дружкам Поттера снова чертовски везёт! Ведь так удобно жить и не понимать ничего, думая, что всё хорошо, когда на деле всё хуже некуда. Она ведь не живёт так, как Малфой, который знает всё и от этого чувствует себя так, будто плечи его становятся в разы тяжелее. Она не живёт в страхе. Она думает, что через секунду ворвутся Поттер с Уизли и спасут её. Один Драко знает, что этого никогда не случится. Не потому, что он не верит в силы Избранного. Драко в последнее время ни во что не верит. Потому что темнота становится с каждым разом всё ближе. Она его накрывает, он чувствует, а Грейнджер перестаёт казаться светом. Кажется, что темнота начинает поглощать и её тоже. Вот только она её не боится. Держится даже без волшебной палочки. — Ни шагу ближе! Он смотрит на неё с ленцой и останавливается. Не потому, что ему охота слушать приказы юродивой. Салазара ради, Грейнджер, побудь светом хоть ещё на пару дней. — Не подходи больше ко мне, Малфой. Драко перестаёт её слушать. Кровь бурлит в венах, ревёт и заглушает все посторонние звуки, будто их ставят на минимум. Её голос — тоже. Фантомный удар за рёбрами проклинает его. — Не подходи, Малфой! Не подходи! — дрожащая ладонь сжимается. — Тебе же хуже! Когда появятся Гарри с Роном и узнают обо всём, то они… они… Драко ни разу не получает удар ножом. Драко не знает, каково это, когда вспарывают грудную клетку и оголяют воочию кровоточащие рёбра с воспалённым мясом. Но сейчас ему кажется, что он примерно догадывается, какие ощущения испытывают люди в такие моменты. Он думает, что пусть лучше она терзает его кинжалом. Пусть лучше обрекает на самые страшные заклинания. Пусть долгими часами разрывает его пустеющее нутро с помощью Круцио. Пусть покончит с ним изумрудным пламенем всепоглощающе-безжалостной авады. Только пусть молчит. Не говорит ничего. — Заткнись, Грейнджер! Заткнись, закрой свой рот! Нет их больше! НЕТ! — Малфой кричит, срывает глотку, но всё равно сжимает её воротник и тянет на себя. Знает, она не поймёт. Знает, что будет и дальше угрожать ему расправой. Ему и всем приспешникам. Даже Тёмному Лорду. Но он не может молчать, потому темнота всё ближе и ближе с каждым разом, а ему страшно. Уберечь тут уже не сможет даже Нарцисса. — Мы убили их у тебя не глазах! Я был там, я видел всё! Они не спасут тебя! Хватит, Мерлин, прошу! Перестань говорить это! Драко валится на её колени. Не задумывается над тем, что в другой раз не позволил бы себе прикосновение к грязнокровке. Но сейчас ему тяжело. Он даже не знает, почему жжёт глаза, но почему-то вспоминает недели до убийства Дамблдора, когда он сидел и изливал душу Плаксе Миртл. И он понимает, что плачет. Бесшумно-горько. А Гермиона не верит. Продолжает кричать что-то, угрожает, расписывать в красках, как с ним обойдутся её друзья, когда дойдут до поместья. Драко чувствует: они оба пропали. Она сходит с ума. Он — вместе с ней. А темнота, кажется, накрывает уже полностью. Призрачный свет тлеет.