Глупая, глупая бабочка

Еще одна записка. Еще один аккуратно сложенный, хрустящий конверт, запаенный красным, почти синим в лунном свете пятном сургуча. Даже не нужно открывать его, чтобы понять что скрывает за собой плотная белая бумага. Нет, не нужно, не стоит, но руки сами тянутся к нему, и словно контролируемые некой странной силой медленно достают из кармана брюк острый нож для вскрытия писем и тайно, где - то глубоко в сердце крохотной птичкой бьется надежда, что это не очередное приглешние от него, нет. Поднеся аккуратно сложенное послание к лицу ощущается его запах - уникальная смесь ароматов, которой обладает только он, запах, который все еще хранит бумажка, источая его и притягивая, словно свет мотылька. Глупый, глупый мотылек - он ведется на эту сладкую, теплую ловушку, и подлетает невероятно близко. Сквозь толстые линзы очков виден его каллиграфический, нечеловечески аккуратный, с крупными округлыми буквами почерк. "Сегодня в 9.00. Нужно поговорить". Несмышленный мотылек судорожно переворачивает письмо, подносит его настолько близко, насколько возможно. Но кроме двух коротких фраз бездушный лист ничего ценного не принес. Бестолковый мотылек обжигает крылья о холодную бумагу и падает, медленно умирая. Крохотное сердечко обливается кровью, пока израненное насекомое стремится на назначенную встречу, стремится, пока по пушистым щекам одна за другой скатываются слезы, ударяясь о пиджак. Кап кап кап. Капельки скатываются по воротнику рубашки. Кап кап кап. Крохотные пятнышки остаются на потрепанных лацканах, постепенно исчезая. Кап кап кап. Мокрые дорожки высыхают на теплом ветру, пока бабочка все еще спешит на встречу. А почему? Почему несмотря на все то, что было раньше, игнорируя все красные флаги и нелицеприятные последствия насекомое так быстро бежит, перебирая сухонькими ножками? На этот вопрос ответ довольно прост - мотылек любит, просто любит, как любая другая бабочка своего человека, который держит за тонкий провод яркую круглую лампочку, мерно покачивающуся в темноте. Много в мире таких бабочек, скитающихся по миру, ищущих того самого, держащего черный кабель. Бабочек, которые облепляют первую попавшуюся лампу, навсегда прирастая к ней, расплавляясь на раскаленной поверхности. Как только пропадает одна из таких бабочек, следующая обязательно займет ее место в кратчайшие сроки. Мотыльки всегда заканчивают намертво прилипшими к горячему стеклу, пока их человек брезгливо, с мятой бумажкой в пальцах собирает мягкую массу и выбросив трупик, продолжает держать в руке шнур. Робкий стук в дверь мохнатой лапкой - тишина. Пальцы неуверенно тянутся к кнопке звонка. В глубине за дверью слышна раздражающая мелодия и тишина. Полная, абсолютная тишина сразу после мерзкой перебивки нот. Мотылек в надежде затрепетал - может, сегодня удастся уйти домой на двух ногах, своим ходом? Может сегодня он, наивный, будет бежать обратно вдоль улицы без единого синяка? Может, в этот раз, его нос останется цел? Дверь бесшумно открывается, только выросшие за спиной крылья мгновенно высыхают, скручиваются и рассыпаются - он не забыл, он ждал его, он маниакально смотрел в глазок около часа, ожидая свою хрупкую, беспомощную бабочку. Черные, как и бездушное сердце глаза, хищно поблескивают, осматривая свою жертву, которая в очередной раз явилась лишь по одному зову нескольких строк. Он всегда начинает без слов, они ему не нужны. Он знает, что мотыльку от него никуда не дется, никуда не уйти. Он нужен бабочке гораздо больше, чем он сам нуждается в насекомом. Сильная рука хватает за загривок, оттягивая назад короткие волосы. Да, мотыльку нравится, мотылек вздрагивает, мотылек тяжело дышит. У мотылька появляется бугор в штанах. Хлопок двери - если вдруг он решит сбежать, как было в один из первых разов. Но нет, теперь бабочка гораздо покладистее - на порванных крыльях далеко не улетишь. Бабочка охотно отвечает на все разгоряченные поцелуи, открывает свой рот, стойко терпит все укусы, чувствуя как стекает по подбородку тонкая струйка. С бабочкой не нужно церемониться, она этого не заслуживает - рубашка и пиджак уже лежат на полу, тонкий, со светлой шерсткой силуэт вымазан черной краской опустившейся ночи. На коленях, перед стоящим колом гигантским, бугристым фаллосом. Никаких слов, одни лишь жесты - он насильно толкает голову с длинными усиками вперед, до боли сдавливает щеки, так что приходится открыть рот, истекающий горячей слюной и холодной кровью. Он злится, сильно злится. Почему? Что глупый мотылек уже успел натворить? Плоть. Настоящая, живая, теплая, она везде, абсолютно везде, везде: на языке, на щеках, касается неба, проталкивается в глотку, задевая маленький язычок. Хочется рвать, но не охота лишать себя этого извращенного удовольствия - куска любимого тела во рту. Если даже и вырвать, то кровь будет литься не только изо рта, наученные горьким опытом они оба об этом знают. Надо обильно обмазать, облизать, утопить его достоинство в прозрачной слюне. С каждым движением нос задевает волосы на паху, трудно, трудно дышать. Слезы снова льются по щекам. Нет, не больно, не больно. Мотыльку хорошо. Мотыльку должно быть хорошо, иначе никак. Розовое от крови, семя стекает с потрескавшихся губ. Он слизывает, проглатывает жидкость. Он знает, что иначе никак. По другому, по другому жить, думать, двигаться уже никак. Длинные, крупные, пальцы наспех облизанные слюной с размаху входят. Внутри все сжимается, переворачивается, скручивается - они делают это, делают это так, будто любовники друг другу. Острые ногти царапают, ковыряют все изнутри, но мотыльку это нравится. Все тело подается навстречу пальцам, и немедленно на спине с нежной шерсткой чувствуется прикосновение холодной стали. Бабочка знает, что нельзя доставлять себе удовольствие, нельзя даже пытаться. Но сочащаяся из мелких порезов красная кровь так сладко пахнет, так приятно ощущются ее холодные капли на бархатной коже, так она заводит своим видом обоих. Еще, еще, еще. Десяток, второй, третий. Сотня кровоточащих ранок, и пальцы, по прежнему толкающиеся в задний проход. Приятно, невроятно приятно. Он обнаружил магическую точку, и теперь намеренно избегал ее, наслаждаясь чужими мучениями и поскуливаниями. Два пальца, три, четыре. Они надавливали, расходились, сводились вновь вместе, и с невероятной скоростью выходили и входили обратно. Мотылек вдруг замер, готовый излиться на белые простыни, но рука обхватывает тонкий член, и большой палец с силой надавливает на набухшую головку, не давая совершить задуманное. Да, этот жест значит "Закончим вместе". Простое самолюбие, гордость, и желание продолжить медленные, сладкие истерзания, но бестолковая бабочка отказывается понять такую простую, очевидную истину, нет. Она верит, искренне верит, что это лишь потому, что она любима, потому, что человек обожает ее невероятно сильно. Настолько сильно, что он хочет делать все вместе, как настоящие партнеры. Глупая, глупая бабочка. Прохладную, странную после пальцев пустоту заполняет горячий чужеродный объект, и здесь начинается самая сладкая, самая ожидаемая часть. Фаллос невероятно быстро двигается внутри щуплого тела, пока пальцы проходятся по свежим ранкам, надавливая на красные порезы и приближаясь ко рту, пока язык слизывал остатки крови с самых их кончиков. Мотыльку нельзя двигаться, нельзя пытаться заполучить больше удовольствия чем позволяет человек. Мотылек лежит смирно, уже инстинкстивно прижимая свой член, не давая себе закончить ночь первым. Рука снова тянется к загривку и хватает волосы, оттягивая голову назад. Насекомое одним лишь взглядом выхватывает краешек черных глаз. Глаз, горящих бешенным, сумасшедшим огнем. Трепещущее сердце бьется сильнее, когда к содрагаещемуся горлу приставлется все тот же нож. Нет, бабочке не страшно - бабочка возбуждена, невероятно возбуждена от вида блестящего серебряного лезвия, от ощущения металла на венах, от нарастающего напряжения в воздухе. Маленький порез остается на кадыке, пока из анального отверстия на кровать стекает чужая сперма. Свое собственное семя мотылек оставляет в ладони, смотря на розоватую жидкость и поднося пальцы к заднему проходу, желая ощутить человеческую белую жидкость на своей коже, а после и во рту. Бабочка открывает глаза от громкого голоса, произносящего ее имя. Мозг не может рассуждать логически, разум затуманен: это первый раз, когда после ночной встречи у насекомого и хозяина происходит диалог. Мотылек утопает в глубоких, черных глазах, смотрящих на него. - Нам нужно поговорить. - что, что ты хочешь обсудить с таким низким, пресмыкающимся существом как простая бабочка? - Я слишком привязался к тебе. Я начинаю что - то чувстовать, когда я рядом с тобой. Недогадливая бабочка рассчитывает на логическое завершение этого монолога. Да, она видела это в романтических фильмах - сейчас человек поцелует ее, а потом они будут встречаться, и жить вместе, до конца своих дней. Глупая, глупая бабочка. Протянутая рука, сжимающая нож вкладывает его в мохнатую лапку. - Нам нужно это закончить. Сейчас ты сам перережешь себе горло. Пока ты не умрешь, я не смогу прекратить думать о тебе, буду преследовать тебя, мучить и насиловать тебя, пока ты не умрешь. Лучше это случится сейчас, быстро и безболезненно, чем потом, медленно, в страданиях. Что? Почему? Неужели человек настолько любит мотылька, что готов следовать за ним до конца жизни? Даже готов на то, чтобы забрать его к себе в дом и держать там. А ведь насекомое даже не подозревало о существовании такой сильной любви, таких пылких чувств к нему. Мотылек одним рывком приставляет нож к горлу. Его глаза встречаются с глазами напротив, и в первый раз он, совершенно безнаказанно рассматривает своего человека, такого красивого, такого умного, такого заботливого. - Я тебя люблю. - Что? - почему в вечно спокойных глазах вдруг появился страх? Почему человек вдруг накрывает хлещущий кровью порез поперек глотки и отбрасывает нож в сторону? Разве мотылек не сделал то, что надо было? Почему человек снова злится, но теперь по его щекам скатываются слезы? Еще не остывшее тело полицейские заворачивают в черный мешок, увозя его в лабораторию при участке. Теплый трупик соскабливают с горящей в темноте лампочки, выкидывая мягкую массу с острыми крылышками в ведро. На месте преступления был обнаружен молодой человек, вызвавший полицию. Он находился в явно нестабильном эмоциональном состоянии. По прежнему ярко горящая, лампочка светится, мерно покачивась на висящем проводе. Вдруг, начинаются перебои электричества - она мигает, погружая все в полный мрак на несколько секунд. Хоть все улики указывали на самоубийство, подозреваемого допросили. Во время допроса юноша сознался в содеянном преступлении. Лампочка светит тускло, почти угасает. Уже ни один мотылек не подлетает к почти остывшему стеклу. Пожизненное заключение судья решил сменить на 20 лет в психиатрической клинике. Реакция подсудимого казалась абсолютно неадекватной - он громко закричал, а после заплакал, начав бормотать что - то несвязное про мотыльков и лампочки. Лампочка погасла совсем. Теперь провод начинает стареть и рваться - такая модель уже не в моде, как оказалось, она была бракованная. Простой дефект при производстве продукта - с кем не бывает. 23 сентября 1989 года, в 4:43 по американскому времени в одной из психиатрических лечебниц округа номер 17 душевнобольной совершил самоубийство. Орудие убийства - серебрянный нож для вскрытия писем, который, видимо, был украден пациентом во время одной из сессий с психиатром. Провод разрывается от слишком тяжелого веса висящего на нем стекла. Слышен звон от разбитой лампочки - осколки рассыпаются по кафельному полу. ГЛУПЫЙ, ГЛУПЫЙ ЧЕЛОВЕК. ГЛУПАЯ, ГЛУПАЯ БАБОЧКА.