Молча в пустоте…

      — Чай остыл…              Лёгкий ветер кружит едва заметные нити прозрачного пара, так аккуратно лаская воздух обжигающей горечью. На дворе ночь. Такая непривычно тёплая, как будто воздушная, отчего покрытый мраком город не спит — будоражит сознание яркими огоньками где-то вдалеке, щекочет мысли плавной мелодией, доносящейся из скромного кафе на первом этаже. Шелест тёмных листьев успокаивает организм, расслабляя до боли напряжённые мышцы, и одинокий луч висящего на кирпичной стене бра искрит разбросанные на смятом листе буквы.              Хорошо. Так привычно спокойно и тихо. Без лишних глаз, сверлящих широкую спину, без чужих голосов, выводящих из себя равновесие тела. И горький дым скребёт саднящее горло, наполняя измученные лёгкие ядовитыми атомами, что растекаются по организму, опьяняя загруженный мозг крепким никотином.              А руки дрожат. Словно тысячи мелких импульсов всеми силами пробивают мозг в реальность, пока сердце дышит свежим воздухом, глухо, почти едва заметно отбивая мрачный ритм по грудной клетке.              Раз так хорошо, почему тогда на душе так гадко?..              Может, потому что чай остыл?..              А она сидит на плетёном кресле, застыв каждой клеточкой тела, и смотрит вперёд — в твои зрачки, будто ищет тебя в чёрной бездне. Она любит плетёную мебель, любит горячий чай и твои ухмылки, что ты кидаешь в сторону её пухлых губ. Ты знаешь, что они сладкие, со вкусом мяты и малины, безумно мягкие, и тебе нравится касаться их невесомо, дразнить лёгкими поцелуями, просто смотреть, как они приоткрываются в порыве дыхания.              Но сейчас они сомкнуты. Крепко, в узкую линию манящего бархата, отчего на лице вырисовываются милые морщинки, что она всегда так старательно прячет, когда смущенно улыбается от твоих слов.              Всегда, но не сейчас.              Пар уже растворился в прокуренном воздухе, её любимая чашка, что она подарила тебе в тот день, будто покрылась тонким слоем льда, и она должна улыбнуться в ответ на твои слова, легкой походкой уходя на вашу кухню, и налить свежий, обижающий своей заботой, чай.              Должна, но не сейчас.              Время течёт незаметно, вынуждая город окончательно опуститься в бездну ночной тьмы. Огненный шар уже давно зарылся в зелень массивных крон деревьев, и тонкая розовая полоса постепенно блекнет там, где, казалось бы, нет конца. А холодный ветер сильными порывами касается ее оголенных острых плеч, но они даже не вздрагивают от контраста температур, продолжая окаменело держаться в ровной осанке. И ты склоняешь голову, убирая влажную после душа прядь с хмурящегося в удивлении лба.              Ты знаешь — она не любит, когда твои мокрые волосы оказываются на ветру. Как строго она смотрит в твои глаза каждый раз, когда ты, желая вновь услышать ее заливистый смех, в шутку ослушиваешься её строгих правил.              Но… разве сейчас есть смысл виновато опускать свой потухший взгляд?..              Она ведь все равно молчит, как тогда — при вашей первой встрече.              Тёплые солнечные лучи освещали узкие, закрытые высокими обшарпанными стенами улочки, нагревая неровную брусчатку, что десятки говорливых продавцов уставили разноцветными палатками со свежими фруктами и яркими букетами цветов. Люди, не спеша, шли по своим важным делам, наслаждаясь комфортной погодой, останавливаясь возле многочисленных прилавков и то и дело кидая злобные взгляды в сторону бегущей куда-то вперёд девушки.                     Стройные ножки, обутые в чёрные лодочки, путались между собой, широкими шагами вынуждая шелковое платье, цвета вороньего крыла, взлетать в воздухе, отчего занятые пачкой бумаг руки то и дело, впопыхах, придерживали короткий подол на бёдрах.              Расталкивая масштабную толпу, она прорывалась сквозь людские возмущения, прозрачными глазами выискивая яркую вывеску среди сотни других, но чьё-то крепкое плечо со всей мощи столкнулось с ее, и тысячи белоснежных листов взлетели в воздух, пышным облаком накрывая их тела.              — Прости, пожалуйста… — протягивая ушибленную об ее тело руку, виновато произнёс Дамиано, — я не заметил тебя в толпе…              — Ничего страшного, — торопливо ответила девушка, быстрыми движениями собирая разбросанную по земле бумагу, — я сама виновата…              Шёлк платья коснулся брусчатки, и тонкие руки стали стремительно быстро укладывать исписанные листы в ровную стопку, пока пухлые губы, подкрашенные прозрачным блеском, беззвучно бранили саму себя за неуклюжесть, что в очередной раз подвела ее на пути к цели. И Дамиано, всматриваясь в блеск угольно-чёрных волос, присел на корточки, повторяя быстрые действия незнакомки.              Хотел как можно скорее управиться с помощью, потому что и сам жутко опаздывал, клянясь друзьям, что прибудет вот-вот, но зрачками завис на кривых надписях, выведенных серым грифелем в строгую рифму, что заставила глаза пробежаться по длинным строчкам, пока тихий кашель не перебил поток мыслей в голове.              — Прости, я не должен был… — все также виновато нахмурился парень, протягивая лист стоящей над ним хозяйке, — ты пишешь стихи?              — Поэмы… — скромно ответила она, опуская смущенный взгляд стеклянных глаз.              Алый румянец на ее впалых щеках заискрил карие радужки, распуская внутри каждой клеточки нити умиротворения от нежности мягких ноток голоса. Ему хотелось и дальше наблюдать за плавными движениями ее бледных рук, но ненавистный телефон в кармане брюк разрывался от входящих звонков, разгоняя мысли в разные стороны.              — Хоть я и не успел вчитаться, но это очень красиво, — улыбнулся Дамиано, чуть склоняя голову вперёд, — я тоже пишу, правда, не поэмы, но…              — Я спешу, извини. — тихий голос, и хрупкое тело сорвалось с места, оставляя за собой шлейф нежных духов.              Таких совершенно не сочетающихся с ней самой. Впрочем, как и соблазнительное платье, контрастом между черным шелком ткани и бледным бархатом кожи играясь на ее теле. Угольные пряди длинных волос, сияющих яркостью на солнечных лучах. Очаровательный румянец, алыми бликами выстилающийся на миловидном личике.              Невесомые шаги скрывающегося за прозрачной дверью издательства нежного тела. Он запомнил полустертое спрятанное на завернутом уголке листа имя.              Словно ангел, спрятанный в оболочке глухой тьмы. Его личный ангел.              Глухая тьма окутывает твоё тело, погружая в транс беззаботных воспоминаний, откуда ты с болью в груди выкарабкиваешься в безмолвную реальность. Гробовая тишина кружит голову, заставляет глаза зажмуриться в попытках уловить шум ночного города, но все тщетно. Будто специально выводит тебя из себя пустой атмосферой вокруг.              И ты смотришь ей в прозрачные глаза, выискивая в них те же чувства, что хлещут через края твоего сердца, но их нет. Бездна её радужек будто хранит за хрупким стеклом все то, что вы прошли вместе — каждое твоё слово, каждый взгляд, каждое прикосновение к её коже.              Но она молчит, пока чёрный шёлк на теле едва заметно колышется на ветру, а кожа стремительно бледнеет, будто навсегда пряча твой любимый алый румянец.              С твоим ангелом что-то не так…              — Ты молчишь, — печально улыбаешься, медленно опуская взгляд, — опять…              Пальцы сжимают сточенный карандаш до хруста костей. Ещё чуть-чуть, и серый грифель раскрошится под влиянием твоих испепеляющих зрачков, смотрящих на него в упор, и давления дрожащих рук. Но ты сдерживаешь себя. Знаешь, что она не любит, когда при ней ты выплескиваешь свою злость.              Боится, что не сможет помочь тебе…              — Раньше мы писали вместе, — вновь поднимаешь голову, смотря ангелу в глаза, — ты помогала мне, помнишь?..              Она все помнит лучше тебя самого…              Как ты в пьяном угаре практически приползал к ней на коленях, моля о помощи, признаваясь в любви или просто желая побыть с ней наедине в сложный период. Ты знал, что она поможет. Приютит на воздушной постели, положит твою разрывающуюся на тысячи мелких осколков боли голову к себе на колени, и будет успокаивать одним своим присутствием рядом.              Как ты, вырываясь из карусели важных встреч, интервью и шоу, мчался к ней через весь город, пока её тело содрогалось в таких привычных для неё и страшных для тебя истериках.              Как вы клялись друг другу в любви безмолвно, видимыми только вам нитями проникая в связанные сердца.              Были музами, источниками вдохновения друг для друга…              — Я больше не могу! — громко воскликнул парень, отшвыривая смятый в ком лист в сторону.              — Ты сам взялся писать новый текст к завтрашнему дню, Дамиано, — ловко подметила девушка, усаживаясь на плетёное кресло, — у тебя всегда получалось, и получится в этот раз.              — Да, как?! — раздраженно фыркнул в ответ, выуживая тонкую сигарету из потрёпанной пачки, — сколько я уже сижу, ничего не выходит. Как будто назло всё мешает, всё отвлекает…              Пухлые губы растянулись в хитрой улыбке, привлекая затуманенный взгляд карих глаз к себе. Ангельское личико залилось алой краской, но женское тело слегка привстало, корпусом наклоняясь над стеклянной поверхностью стола, отчего мужская рубашки, расстегнутая на верхние пуговицы, приоткрыла вид на изящную грудь. А чёрные зрачки проскользнули по тонкой шее и острым ключицам вниз, утопая в глубоком вырезе надетой на неё его одежды.              Застегнутой на ее теле его руками.              И, невесомо, она коснулась своими губами его уст, оставляя на розовой коже едва заметный след прозрачного блеска, сияние которого отражалось яркими пятнами на линиях его татуировок.              Оставила их, как клеймо его принадлежности ей.              — Даже это тебе мешает?.. — тихо ухмыльнулась, быстро возвращаясь на место, и, как ни в чем не бывало, продолжила помешивать ложкой пылающий горячим паром чай.              А Дамиано запылал изнутри. Неистовым пламенем страсти, что разливалась по телу каждый раз, когда она, переступая свою неугомонную скромность, вынуждала пах наливаться кровью. Сладкие нотки демона изредка вырывались за пределы ее ангельской оболочки, опьяняя его голову окончательно.              — Ещё немного, и я свихнусь, — протараторил Дамиано, выписывая неожиданно возникшую в голове идею на лист под тихий смех возлюбленной.              Уже свихнулся…              Откидываешь вторую пачку сигарет в угол маленького балкона, дрожащими руками шаришь в глубоких карманах в поисках новой дозы убийственного никотина. Знаешь — она против такого большого количества едкого дыма в твоих лёгких, но сейчас это единственное, что может помочь снова вернуться в реальность.              Тишина вокруг, кажется, уже проросла внутри тебя непроходимыми дебрями воспоминаний. Давит на мозг, колет израненное сердце, пожирает изнутри.              Хочется сорваться с места, с неистовым грохотом откидывая плетёное кресло в каменную стену. Вдребезги разбить стеклянную поверхность столика на двоих, расплёскивая сгорающую кровь по воздуху, чтобы алые капли взлетали так же, как когда-то взлетели её белоснежные листы.              — Ты не любишь, когда я зол! — рычишь в ее лицо, до конца сдирая саднящую глотку, — ты заставляешь меня злиться!              Орешь, что есть мощи. А станет ли тебе легче от этого? Знаешь, что она не ответит — будет также молча сидеть, смотря в твои расширенные зрачки, пока грузный поток речи выливается из твоих искусанных до крови уст.              Знаешь, но отказываешься принимать…              — Ты можешь помочь мне! — в кровь разбиваешь костяшки пальцев, она даже не дергается, — ты должна!..              Вокруг тишина, но она только в твоей голове. Там внизу прогуливаются по улочке люди, играет лёгкая музыка, проезжают одинокие машины, пока вы сидите за столиком на двоих, смотря друг другу в глаза, что уже не выдерживают внутричерепное давление.              Разве этого ты ждёшь от неё? Молчание? Тупой взгляд прозрачных глаз. Они всегда были такими, но за хрупкой пленкой в глубокой бездне плескался океан безумных чувств и эмоций. А сейчас ты не можешь найти их на месте, не можешь найти её на месте.              Только ты один знаешь, какая она, только тебе одному дозволено читать её, как открытую книгу.              Только твои пальцы вытирают ее горькие слёзы, только твои губы ловят ее сладкие улыбки, только твои слова опьяняют ее разум.              Только твои руки касаются твоего ангела…              Было жарко. Настолько, что воздух горел в унисон с телами, что так неистово вжимались друг в друга, будто желая очутиться под кожей возлюбленного.              — Я люблю злиться, — ухмыльнулся Дамиано, прижимая девушку к холодной стене, — хотя бы потому, что ты любишь успокаивать меня.              Горячие губы дорожкой влажных поцелуев прошлись по бледной женской коже, накрывая распухшие уста очередной волной поцелуев. Она была до жути скромной, такой, что каждое ее движение по отношению к нему пахло неловкостью. Но сейчас ее руки уверенно вели вниз, по рельефному торсу прямо к ремню кожаных брюк, что он так и не успел снять, вернувшись домой после очередного трудного дня.              — Ты не курил, да? — глотая кислород между глубокими поцелуями, отрывисто протянула она.              — Ради тебя… — улыбнулся он, подхватывая невесомое тело за округлые ягодицы.              Мягкое постельное белье коснулось оголенной женской спины, вызывая сводящий с ума контраст между холодом из-за приоткрытой балконной двери воздуха и пламенем его возбужденного тела. Татуированные пальцы, едва касаясь, провели по ложбинке вниз, задевая край нижнего белья, и тихий стон вырвался из самой глубины глотки, когда женские зубы так непривычно дерзко закусили выпирающую ключицу, тут же зацеловывая покрасневшее место.              Никогда раньше не делала так из-за страха и стеснения, и сейчас уже изрядно затуманенный разум Дамиано слетел вместе с нижним кружевным бельём.              Таким же светлым, как и душа его личного ангела.              — Мне нравится такой контраст… — глухо протянул парень, сжимая изящную грудь ладонями, — из ангела в дьявола…              — Из себя в тебя… — тихо простонав, ответила она, извиваясь на постели под действием его сознания.              Дерзко ухмыльнулся, окончательно обнажая тела, и боясь сделать больно, вошёл, разрушая рамки ее строгого приличия, пока острые ноготки впивались в его крепкую спину, оставляя следы безумной страсти.              Дамиано знал ее наизусть — каждую клеточку тела, каждое пятнышко, каждую эмоцию. Читал в ее глазах чувства, безошибочно подстраивался под них. Менял темп, переводя плавные движения в грубые толчки, ловя губами громкие стоны удовольствия. Позволял ее рукам вырисовывать известные только им двоим узоры на его теле.              Языки заводились в танец, на подсознательном уровне извиваясь одинаковыми движениями, губы горели от неистовых поцелуев, яркие пятнами меняли расположение на влажной коже.              Сердца бились в унисон, дыхание эхом отдавалось в головах, резкие в порыве страсти прикосновения обжигали, сводя с ума, заставляя бездну глаз наполняться неистовыми чувствами, электризующими каждую клеточку двух тел.              Убивающими его изнутри…              Трясёшься от холода, дрожащими губами выпуская кольцо мутного дыма из лёгких. Горло болит. То ли от бесконечного курения, то ли от твоей злости, что она так и не угомонила. Смотришь вперед, будто сквозь неё, на ночную пустоту, что уже заполнила тебя внутри, скапливаясь дикой обидой.              Тянешься вперёд, как она когда-то, укладываешься бешено вздымающейся грудью на стекло.              Ты видишь ее перед собой, чувствуешь, что она рядом, слышишь ее ровное дыхание.              Хочешь коснуться её, касаешься — пустота…              И печальная улыбка расплывается на ангельском личике, а прозрачные глаза заливаются пеленой горьких слёз. Дергается телом, что ты так и не чувствуешь под своей ладонью, взглядом, пропитанным чувствами, заставляет тебя вернуться на плетёное кресло, пробивая в сознание глубокую дыру своим нежным, успокаивающим голосом.              — Мне так жаль тебя, Дамиано… — произносит тихо, смотря в твою чёрную душу, — ты так и не смог смириться…              Как пощёчина, как лезвием по сердцу.              Зажмуриваешь глаза, позволяя кристальным слезам скатиться по горящей щеке, открываешь — пусто.              След её образа перед глазами — она ушла.       Только ты знаешь, что она всегда рядом — в сердце.       Только ты видишь шёлк её чёрного платья — на плетёном кресле.       Только ты касаешься её тела — в воспоминаниях.       Только ты замечаешь её высоко в облаках, откуда она, нежно улыбаясь, наблюдает за тобой.              Стала твоим личным ангелом два месяца назад…              А ты так и не смог отпустить…