Обречённые любить

Сказать "Прощай" бывает очень больно лишь тогда, когда ты точно знаешь, что "Привет" уже никогда не скажешь снова. Влад Вот уже десять минут я бездумно всматривался в пустой лист, на котором было написано всего два слова, те два слова, в которых был заключен смысл моего существования. Осипов Максим. Работа по коллоквиуму была проще простой, но он не умудрился написать ни единого слова. После того случая, как я чуть не потерял Максима навсегда, я больше его не видел. Прошло две недели, а он так и не появился в институте. На цветы не было никакой реакции, на мои звонки и сообщения он не отвечал, хотя писал я не как друг, а как преподаватель, чьи семинары он пропускал. Я ничего не знал о нем, не знал, что с ним происходит. Его друзья молчали, как партизаны: Илья злился, Кирилл почему-то краснел, когда я задавал ему вопросы о Максиме, а Соня так вообще, казалась обиженной на весь мир и на мои вопросы только задирала нос, фыркала и демонстративно уходила, так ни разу не наградив меня ни единым словом. Я прекрасно понимал, что только один человек знает правду и возможно, именно он является причиной такого странного поведения Макса. Но Лукасу я звонить принципиально не хотел. Это было выше моих сил. Я не мог унижаться перед ним. Мысль о том, что мой брат, а не я, участвует в жизни Макса и занимает там самое значительное место, разрывала меня на части. То ли от ревности, то ли от зависти, то ли от отчаянья. Боясь за Макса, я был уже на пороге того, чтобы позвонить Лукасу, побороть свои стереотипы, но брат опередил меня. Сообщение, пришедшее в 4 часа утра заставило замереть мое сердце. Всего три слова «Я люблю тебя!» и меня сковал леденящий ужас. Если бы он написал, что умирает, или его пытают, или его ограбили, подставили, да все что угодно, я бы и пальцем не пошевелил, моё сердце бы не дрогнуло, и я не испытал бы ни чувства страха, ни жалости, ничего. Но эти обычные три слова, которые уже давно потеряли для меня всякий смысл, как и для него, говорили о том, что с ним действительно произошло что-то страшное, и сейчас ему как никогда нужна была моя помощь. Сразу же перезвонив, через десять минут я уже мчался по ночному городу к обозначенному месту, где ждал меня Лукас. Я ехал за сто, не обращая внимания ни на правила движения, ни на светофоры. Мысли в голове проносились с той же скоростью, что и огни домов и вывесок. Чувство тревоги не покидало меня ни на секунду. Я знал, что этот вечер будет переломным в нашей жизни. Не могу объяснить почему, но я знал. Пятнадцатиэтажный жилой дом предстал перед моими глазами. Поднявшись на лифте на последний этаж, я заметил лестницу, состоящую из нескольких ступенек и упирающуюся в закрытую дверь, которая находилась на потолке прямо над головой. Открыв железную дверь, я оказался на крыше многоэтажки. Я начал оглядываться по сторонам в надежде увидеть Лукаса, но поток ветра чуть не сбил меня с ног. Холодный осенний ветер бил в лицо и резал глаза, от чего они слезились и сфокусировать взгляд было практически невозможно. Площадь крыши была огромной. Приподняв воротник куртки и спрятав глаза рукой от ветра, я направился вдоль бетонного парапета. Впереди я увидел чуть заметную черную фигуру и пошел по направлению к ней. Вокруг, словно армия древних призраков, клубился непроницаемый туман и с каждым шагом он становился все более плотным. Звук шагов таял в густой пелене, а шум ветра походил на человеческий шепот, полный невыразимой отчаянной тоски. Я почувствовал, что замерз. Вдалеке могучий раскат грома разорвал воздух, окрасивший оранжевым светом хмурые тучи. Зрелище было устрашающим — словно ночная тьма разверзлась, приоткрыв краешек расплавленного неба. «Лукас!» - крикнул я, но ветер подхватил мой голос, унося его назад; казалось, он одиноким эхом доносится из-за спины. Ответа не последовало. Скорее всего, он просто не расслышал мой голос. Подойдя почти вплотную, я все-таки разглядел темную фигуру. Это был Лукас. Он сидел на бетонном парапете, свесив ноги вниз и смотрел куда-то вдаль. Забравшись на парапет я сел рядом с ним. Мы сидели молча и смотрели вдаль впереди себя, каждый думал о своем, не осмеливаясь нарушить тишину. Я не могу описать эмоций, испытываемые в этот момент. Была ли это тишина мёртвой и холодной, когда нет ни страха, ни боли, только пустота и тьма. Это похоже на обречённость, молчаливый танец на лезвии, над бездной. Эта метафора прекрасно подходила к нынешнему моменту. Я знаю такую тишину, и знаю её гораздо лучше, чем хотел бы. В тоже время было уютно и тепло, несмотря на леденящий ветер. Нечто похожее на тайный обряд молчания рядом с тем, кто тебе дорог, кому не нужны слова, чтобы понять. Такую тишину я уже почти не помню. Я поднял глаза и увидел в небе звезду! Это была удивительная, самая большая звезда, которую я видел в жизни. И единственная звезда, которую было видно сквозь густой туман. Луна, не смотря на туман, светила с неба, но оставалась мертвой и угрожающе нависала над головой. - Ты ненавидишь меня? – монотонно, еле слышно спросил Лукас, все так же не поворачивая на меня взгляд. - Наверное. – тем же тоном ответил я и посмотрел на брата. Лукас был одет во все черное, и перчатки покрывали его руки. Черные волосы слегка волнились от влажного воздуха, обрамляя лицо, которое женщины всегда считали чувственным праздником. Они не знали, что он, за столькие годы став бездушным и обреченным, был фактически дьяволом в ангельской шкуре. Хотя должны были знать. Он практически светился непочтительностью, и нечестивый отблеск в его карих глазах заявлял, что он будет смеяться, вырезая ваше сердце. Или смеяться вам в лицо, пока вы будете вырезать его сердце. Но сейчас передо мной сидел абсолютно незнакомый мне человек. Я никогда не видел его таким раньше. Он был похож на затравленного зверька. Тоска защемила душу, и я пожалел о сказанном секунду назад. Лукас казался неживым. Он напоминал бездыханную восковую фигуру. Бездумные пустые глаза полные отчаяния уставились в темноту. Несмотря на туман и глубокую ночь я мог разглядеть эту опустошенность и отчаяние, так четко отражающиеся на его лице. Все что мне сейчас хотелось, это обнять его, крепко прижать к груди и уверить его, пообещать, что все будет хорошо, но я не мог. Не мог снять приросшую маску безразличия, переступить через себя и поступиться принципами, которые я с таким усердием взращивал все эти бесконечно долгие годы. Ненавидя себя за своё высокомерие и слабость, я сжал кулаки со всей силой и отвернулся, не в силах больше видеть боль в его глазах. – Что такого серьезного произошло, что ты вздумал признаться мне в любви? – я издал заученные до боли нотки пренебрежения в голосе. - Я просто хотел сказать, что люблю тебя и что ты самый дорогой человек в моей жизни! – его голос дрожал, а я чувствовал, что сейчас произойдет что-то важное. С упоением я глотал каждое его слово, боясь пропустить хоть одно, как будто бы от этого зависело все мое дальнейшее существование. Да, именно существование, потому что жизнью я назвать это не мог. Это было моим величайшим проклятием и вечной карой. Чувство вины, это то, что я чувствовал сейчас всеми фибрами души. Словно каждое едкое слово, каждое действие, обращенное к Лукасу кричало в моем сознании, умоляя меня помочь ему. Я стиснул зубы. Он не был жестоким человеком; не был чудовищем. Не бессердечным. Он ненавидел волны безнравственности, частенько пытающиеся его захлестнуть. Ненавидел то, что иногда делал, чем он был и во что мог превратиться, если когда-нибудь перестанет сопротивляться этой жизни, бесконечной жизни, лишенной всякого смысла. Я тоже любил его, возможно сильнее, чем сам себе мог представить. Сколько сил и выдержки мне неоднократно стоило не выкрикнуть это в порыве наших ссор и драк. Но ненавидел я его не меньше, чем любил. Психологи назвали бы это душевным расстройством, или болезнью, и они были бы правы. Наверное, я и был болен. Ненависть – это любовь, искалеченная обидой. Этими словами можно было легко охарактеризовать наши отношения с братом. Любовь и ненависть очень сильные чувства. Когда человек любит или ненавидит, его переполняют эмоции. Каждый раз, встречаясь с Лукасом, я чувствовал, что взорвусь. Это ощущение, когда ты извиваешься, мучаешься, и такая боль внутри где-то между сердцем и дыханием, и ты не знаешь, откуда она возникла, эта боль, и как от нее избавиться, и ты прекрасно понимаешь, что ничем и никак ты не можешь унять эту боль. Только не видя, не слыша, не ощущая присутствия, можешь выдохнуть и притупить эту злость, вызванную любовью и ненавистью одновременно. Это творилось в душе, на языке же вертелся лишь сарказм и язвительные замечания и упреки. – Я думал ты только Макса любишь. Или тебе его мало стало? – он молчал и смотрел под ноги, далеко вниз, с многометровой высоты. О чем он думал? Наверное, о том же, о чем и я. Эта пропасть, бездна, которая могла бы стать спасением, освобождением для любой живущей души, но только не для нас, нам не суждено исполнить нашу общую заветную мечту и навсегда избавить себя от бесконечной муки вечной жизни и обреченности. – Это все, что ты хотел мне сказать? – равнодушно произнес я. - Нет, не все. – он внезапно запнулся и посмотрел мне прямо в глаза, впервые, за все время нахождения здесь. – Ты победил, Влад! Ты должен быть с ним, а не я. – Лукас снова отвернулся, его губы дрожали, как и голос, которым он изо всех сил пытался управлять, но ничего не получалось. Вслед за его словами хлынул ливень. А мы сидели и не шевелились. Как будто бы дождя и не было вовсе, как будто ничего вокруг не было. Лишь мы и его слова, звучащие в моих ушах громче яростных раскатов грома. - Лукас, это шутка? Ты так шутишь? Сейчас? Сколько ты выпил? – мои слова бездумно срывались с губ, я замахал головой, будто сгоняя остатки ночного кошмара и уставился на брата, пытаясь прочитать мысли на его лице, потому что в слова я поверить не мог. - Я предал тебя, предал нашу дружбу, я не заслуживаю счастья. А Максим — это счастье, именно то счастье, которое должно принадлежать тебе; человеку, который достоин, человеку, который заслуживает его в полной мере. Я был полным эгоистом, глупцом, пытаясь отобрать то, что принадлежит тебе по праву. – капли дождя били по лицу. Я должен был постараться прекратить его, но я не мог ни то, чтобы обуздать стихию, я не мог просто пошевелиться. Я смотрел вперед, но ничего не видел, я слушал брата, но не слышал уже ничего. Его слова слились в монотонный звук, в котором я не мог разобрать ни слова. Сейчас я находился как будто в другом мире, в другой параллельной вселенной. Я не чувствовал уже ни дождя, промочившего меня насквозь, ни ветра, пронизывающего каждый миллиметр моего тела. Внешне будучи абсолютно спокойным, я почувствовал, как бешено колотится сердце и ком, подкативший к горлу сбивает дыхание. В сознание я пришел, лишь ощутив крепкую руку брата, трепавшую меня за плечо. Он повернул мое лицо к себе, и мы снова встретились глазами. Взгляд Лукаса был уверенный и не терпящий возражений, пронизывающий до самой глубины души, заставляющий сидеть в оцепенении и внимать каждому его слову. - Влад, я все решил и это моё последнее слово. Мы с Максом расстались и этого не изменить. Я сделал свой выбор. И он окончательный. – его голос стал уверенным и даже жестким. Я смотрел ему в глаза, смотрел на струйки воды бегущей по лицу. Это были слезы, я видел их. Он пытался скрыть боль своей души за стеной этого ливня, так удачно спустившегося с небес. - Лукас, я.. - Ничего не говори. Мне не нужно твое сочувствие. Я посчитал себя обязанным сообщить тебе о своем решении перед тем, как уеду. - Уедешь? Куда? – сюрпризов становилось все больше и это мало смахивало на правду. Казалось, что это какой-то бред, всего лишь сон, но уж никак не реальность. - Завтра я улетаю в Красноярск. Там открылась новая клиника и меня попросили стал главврачом, поделиться опытом. Ну, в принципе, вот.. - И как надолго? - Не знаю. Но на твою свадьбу я обещаю приехать. – он улыбнулся, но это было больше похоже на улыбку человека, только что удалившего больной зуб. Дождь постепенно начал утихать, ветер разогнал тучи, и солнце медленно показалось из-за горизонта. Гнетущая тоска сменилась ощущением некоего начала. Начала нового дня, новой страничкой в такой уже наскучившей жизни. Домой мы ехали молча, каждый погруженный в свои мысли. На прощание я пожелал ему удачного пути, он вышел из машины и направился к своему дому, а я смотрел ему в след, не в силах оторвать глаз. Правда ли то, что Лукас мне сказал? Неужели он и правда сдался? Нелепость и абсурдность ситуации все никак не давали мне поверить в искренность его намерений. Узнать правду я мог лишь у Максима, но это пришлось оставить на потом. Я завел машину и поехал к дому, по пути думая о происшедшем сегодня, о Лукасе, о Максе, о том, что было, и о том, что может ещё произойти в скором будущем.