светлый луч в тёмном царстве

маша одна из первых кто возвращается с церемонии выгона в свою комнату, (где жили уже только она, сырок, танк и рыжая), снимая туфли и пиджак, идёт прямиком в спальню. она устала, не спала несколько дней обдумывая недавний конфликт с кристиной. крис, разумеется, придёт к ней. крис попытается. попытается поговорить, решить ситуацию. получается ли у нее? несомненно. у кого из них? на камерах, или за камерами? когда она входит в комнату, крис стоит у окна, прислонившись к стене плечом. ждёт ее. поговорить? или как обычно? крис смотрит ей в глаза, долго и внимательно. не здоровается. она никогда не здоровается, так же, как и при первой их встрече. всё тот же едкий запах сигарет маши. такая же обстановка. всё та же маша. «это не изменится в человеке» штрэфонд, так же, как и по словам её одноклассницы татьяны кашириной, похожа на «хитрую лису». только на «изящную хитрую лису». волосы у кристины светлые, заплетённые в дреды. ещё у неё очень хищная, острая улыбка, и она всегда показывает зубы; золотые перстни на длинных, татуированных пальцах, едкий запах парфюма; крис знает, о чём она думает, потому что всегда здесь, всегда с ней, всегда у неё голове. старшая пересекает комнату быстрым шагом, молча, и лебедева знает, что сейчас будет; крис толкает ее в грудь, и маша ощущает прикосновение чужой, холодной ладони под ее ключицами; говорит себе, что всё будет хорошо, всё в конце концов наладится, всё под контролем. прости меня. как тебе удаётся терпеть марию лебедеву с её чрезмерной эмоциональностью и агрессией? удаётся нормально, пока она не пытается убить уже меня, а не других. штрэфонд забирается сверху, устраивается на бедрах; молчит, только глаза поблескивают — так знакомо, знакомо. — пиздец ты грубая, — говорит мария, чтобы заполнить паузу, и не сопротивляется. — не новость, — кристина смотрит на нее, смеясь. целуются как в последний раз (как обычно); ощущение холодной стали пирсинга на губах лебедевой. крис прокусывает ей губу, а потом слизывает кровь — так долго и тщательно, что маша почему-то начинает задыхаться. теперь уже маша взяла на себя инициативу, притянула её за голову обратно к своим губам, бесцеремонно исследуя её рот и прижимая бледное тело к себе так крепко, что кожа краснела, оставляя вполне заметные синяки на теле кристины. всё та же мария лебедева. кристине не нужно удовольствия, только подчинение; а может чувства? маша не возражает, даже и не пыталась. слишком долго, издевательски долго, пока лебедева не начинает совершенно непристойно скулить и царапать попеременно простыни и чужую спину; — ты не хочешь мне ничего даже сказать? — всё так же злобно ухмыляется штрэфонд — иди ты, — огрызается лебедева непослушными губами и смеется сквозь стон, — в пизду. протянув руку, она тянет крис за пучок из дредов, заставляет наклониться; целует — долго, долго, почти нежно что маша задыхается, кусает свои и чужие губы в попытке сдержать стон. она знает, что крис боится. крис боится её. крис боится её потерять. что крис торопится. что неделю назад крис не хотела бы её видеть, не хотела слышать, не хотела знать о ней. с кем она и чем занимается. она знает, что скоро в этой школе маши не будет, знает, она спасёт её один раз, но и это мгновение всё равно придёт. так медленно, так неотвратимо; машу это осознание уже не пугает. больше нет. но крис? крис боится. боится за неё. когда она открывает глаза, крис уже нет. нет нужды осматривать комнату — маша знает, просто знает, что крис снова лежит в соседней комнате со своей «новой компанией» маша устала. она так устала. наверное, стоит подумать обо всём этом утром — если она вообще захочет о чем-то думать (если она вообще это вспомнит). но когда чувствует позади себя холодные руки, переплетенные вместе с ней пальцы, и дреды, лежащие уже на плечах, маша понимает что всё в порядке.