Необъяснимое

— Что все это значит? Он не очнется? — Гай маячит за чужими спинами, вытягивая шею и пытаясь рассмотреть хоть что-нибудь. Ведь это он притащил сюда Какаши на своей спине! Разве за это не полагается какое-нибудь поощрение? А ведь ему совсем ничего не нужно — просто подойти поближе и как следует рассмотреть все своими глазами. Хотя, конечно, он и так все отлично видел, пока нес его на себе. Он знал, что тот не был ранен в привычном понимании этого слова; что на его теле не было ран и других увечий, что он не пролил ни капли крови… и все равно выглядел так, будто вот-вот готовился испустить дух. Гай не понимает этого. Сломанные кости понятны ему, как и рваные раны, как разбитые головы, отрубленные пальцы, и многое, многое другое, но случившееся и его последствия кажется ему непостижимыми. Именно поэтому он упорно пытается протиснуться вперед, чтобы наконец понять, но Цунадэ упорно отодвигает его. — Не мешайся, — шипит она. — Потом все узнаешь. Сейчас мне нужно сосредоточиться. И Гай послушно отступает. Он знает: произошло то, на что он, Гай, способен не был — и почти никто не был. Это не зависть — он никогда не завидовал способностям Какаши, — а что-то другое, непостижимое, боязнь прикоснуться к неизвестному. Кости могут срастись — это он знал по себе. Раны могут зажить — это он тоже очень хорошо знал по себе. Но если раны невидимые, как можно заставить их поскорее исчезнуть? Он видит, как рука Какаши безжизненно свешивается с кровати, и жалеет о том, что смеялся всего несколько минут назад, что устроил этот глупый бег наперегонки, что был уверен, будто Какаши поправится очень быстро, и уже на днях они снова затеют очередной свой глупый спор. Ему почти дурно от мысли, что этого может и не случиться, и его руки вдруг подгибаются, когда он повторяет сотое отжимание из стойки на голове, которое затеял, чтобы отвлечься немного; и Гай едва не падает — видел бы его сейчас Рок Ли. Уже через пару дней Какаши поправляется настолько, что способен поддержать внятный разговор. И стоило ли беспокоиться! Конечно, Гай с самого начала знал, что Какаши нельзя сломить так просто. Он надеется, что Цунадэ и остальным было не слишком заметно его страшное беспокойство в тот день; а если и было, они не станут об этом распространяться. — Опять читаешь свои романы? — подначивает его Гай, кивая на очередную книжонку с затертой обложкой, лежавшую у Какаши на коленях. Тот хмыкает в ответ: — Сдается мне, переворачивать страницы — это все, что я смогу делать в ближайшие месяцы. — Ерунда, — не слушает его Гай. — Спорим, уже через неделю ты будешь сражаться со мной на равных? Ну, то есть… почти на равных, я хотел сказать. Почти на равных, как всегда, — и он улыбается так ослепительно, что Какаши щурится единственным видимым глазом. — Нет, Гай, боюсь, этого придется подождать немного дольше. — Немного дольше? Мой ученик вернул себе все свои умения, хотя в нем были сломаны почти все кости! Хочешь сказать, тебе это не под силу? — Может быть, и под силу, вот только у меня не сломаны кости, — пожимает плечами Какаши. — Однако же встать я пока не могу. — Что за ерунда? Разумеется, ты можешь! — Гай все еще не может поверить в то, что слышит и что видит; он хватает Какаши за плечи и пытается поднять, а тот отбивается так слабо, будто издевается над ним. У Какаши не может быть сил меньше, чем у маленького ребенка! — Вот видишь, ты стоишь! — восклицает Гай и едва успел схватить его, когда тот принимается медленно оседать. — Ты что… проверяешь меня? — задает он, наверное, самый глупый вопрос на свете, и Какаши мрачно смотрит на него снизу вверх: — По-твоему, я бы позволил тебе увидеть меня падающим к твоим ногам? — задает он вполне резонный вопрос, и Гай немедленно понимает, что, конечно, подобное невозможно. — Прости, — запоздало извиняется он, и помогает Какаши подняться обратно. Только за это ему ужасно хочется извиниться еще раз. Какаши прячет лицо в ладонях, но Гай все равно отчетливо видит, как выступает пот на его висках. — Что… что говорит Цунадэ? Сколько займет восстановление? — Она не знает, — отвечает тот очень хладнокровно и отнимает руки от лица. Гай замечает, что под глазами у него круги, хотя в последние дни Какаши только и делал, что спал или читал. — Не знает?.. — оказывается, даже Цунадэ может чего-то не знать. — Не могу поверить! Я-то надеялся… — Гай запоздало чувствует себя полным дураком. — Я надеялся, что вытащу тебя на тренировку! Что заставлю тебя быстро набрать форму! Что докажу… докажу тебе, что главное — не жалеть себя, пока пытаешься вернуться в строй. Но ты все это и так знаешь, верно? И все это тебе не поможет. Я такой… я такой кретин. — Нет, послушай… спасибо тебе. И, если хочешь, можно попробовать. — Не нужно пробовать. Я наконец-то прозрел и понял, что это безнадежно, — Гай спохватывается, когда понимает, что совсем не это хотел сказать, но Какаши уже мрачнеет. — Спасибо на добром слове. И это говорит мне Майто Гай? — Что ж, раз так… а ну, быстро поднялся с койки! — от неожиданности Какаши роняет свой роман, и перемятая книжица планирует на пол. — Начинаем отжимания! — продолжает рычать Гай — впрочем, достаточно тихо для того, чтобы не быть услышанным персоналом больницы. — Двадцать раз! То есть, я имел в виду, двести двадцать раз! Быстрее! — он надавливает носком сапога Какаши на спину, и тот едва не утыкается носом в пол. Гаю нужно остановиться, но что, если слишком рано? — Выпрями руки! Теперь согни локти! Теперь снова выпрями! — теперь не только лицо Какаши покрыто потом, но мокрые пятна уже расползаются по его больничной сорочке. Гай чувствует, как и сам покрывался потом. — Не будь слабаком! — надрывается он из последних сил. — Если не отожмешься еще хотя бы десять раз, твой позор останется с тобой навечно! Именно на этих словах Какаши все-таки разбивает нос о пол, и Гай понимает, что Цунадэ, вероятно, убьет их обоих. — Только не вздумай извиняться, — невнятно говорит Какаши, ощупывая стремительно опухавшую переносицу. — Я сам попросил. Гай молча помогает ему прилечь снова и, помедлив, поднимает на кровать его ноги, безжизненно свисающие с краю. — Все равно это было очень глупо, — наконец произносит он. — Спасибо, — перебивает его Какаши, в этот раз искренне. — Я знаю, то, что ты пытался провернуть, ты делаешь не со всеми. Только с теми, кто тебе небезразличен, и с теми, кто… кто, по-твоему мнению, может это выдержать. Надеюсь, первое все еще в силе, но второе… кажется, на самом деле мне недоступно. — Ерунда! — яростно отзывается Гай. — Сейчас дело совсем не в тебе. — Разве? Я думал, тебе было бы приятно уличить меня в том, что я не могу чего-то, что можешь ты, — Какаши с тоской смотрит на книжку, оставшуюся лежать на полу. Гай наклоняется и поднимает ее с непонятной даже ему самому осторожностью. — Разве я могу уличить тебя в чем-то после того, что ты сделал? Уж это-то я точно… никогда не смогу повторить. — Это не моя заслуга, — Какаши тянется к закрытому глазу, но останавливает себя, и его рука падает обратно на колени. — Нет, твоя, — Гай хватает его за эту руку и от полноты чувств хочет прижать к своей груди. И прижимает. Кто может ему помешать? — Это твоя заслуга, — повторяет он. — Я понятия не имею, что толком произошло и как ты это сделал, но… ты спас нас всех. Никто бы не смог так, кроме тебя. И это не было легко. Я отчетливо вижу сейчас, как непросто это было. И ты последний человек на земле, который хотел бы прохлаждаться здесь. Ты можешь все. Я знаю, что ты можешь преодолеть любую боль, если это в твоих силах. — Я полагаю, в твоих устах это самый важный комплимент. Какаши откидывает голову на подушку и закрывает глаза. Гай долго ждет, пока он откроет их снова, но тот, кажется, глубоко засыпает. Теперь, пожалуй, самое время уйти — он и так нарушил все часы приема, но он никак не может себя заставить — не может оторвать взгляда от Какаши, которого всегда считал странным, а его умения — необъяснимыми, и вот — их последствия тоже никто не мог объяснить сейчас. Майто Гай мог казаться простым, своим в доску парнем, но он влюблен в необъяснимое. Он мог говорить, что достаточно силен, чтобы сражаться на равных с кем угодно, но в глубине души знает, что это совсем не так — и что даже его извечный соперник Какаши на самом деле гораздо сильнее; и, может быть, это в самом деле не его заслуга — но зато это его крест, и Гай не может облегчить эту ношу, как не может поставить его на ноги. — Мы еще посоревнуемся однажды, — вполголоса говорит он. Это единственное, что он может сделать. — Я готов подождать сколько угодно долго.