кислые конфеты

      хоронить друга сложно, хоронить единственного сына сложнее. о своей собственной скорби чифую в этот самый момент будто бы напрочь забывает. он весь — пристальное внимание к сгорбившейся женской фигуре и попытка игнорировать где-то в просветах чёрный костюм, явно подобранный не по размеру и в спешке.       homo infirmus, никак не homo sapiens. люди всегда торопятся хоронить близких, поскорее обратить их в пепел и на скомканном условиться, что все увиденное лишь муляж, не больше; тот, кого знали настоящим, не пустил в землю свои корни, а разлетелся по миру семенами — пестики, тычинки, фотосинтез. преобразование энергии некогда видимого света в энергию химических связей.       потрогать горе нельзя, но мацуно кажется, что оно ответит, если положить руку на плечо матери баджи. он хочет подойти к ней, встряхнуть изо всех сил, попросить жить дальше или же просто обнять, растирая мальчишеские слёзы о её водолазку; ещё не решил.       пятнадцать секунд, четыре раза моргнуть — упасть на колени перед человеческим воплощением горя и просить прощения за то, что костлявая не забрала их всех, его — мацуно чифую — хотя бы. в эту минуту собственное существование, румянец на щеках от холода и гулкое биение сердца ощущаются неправильными и совсем не к месту. он благодарит бога хотя бы за то, что баджи умирал не на руках своей матери. в её присутствии он бы все ещё позволил себе оставаться ребенком — не говорил бы про лапшу на двоих с благодарностью, а одной лишь фразой на губах: «мне больно, мама. я не хочу умирать».       по традиции во время прощания в ноги кладут любимые вещи. у баджи от мамы кислые конфеты, чифую же трясущимися руками передаёт листок в иероглифах. первое письмо казуторы — три абзаца; их кейске заучил наизусть, потому жирное пятно от бульона аккурат на второй строчке не мешало при многократном прочтении. в нём казутора просит друга вместо драк найти себе новое увлечение, кейске как обычно не слушается и находит смерть.       что касается чифую, то у баджи от него осталась лишь застывшая на губах улыбка посмертной маской. слепком из гипса впечататься в воспоминания простым четырнадцатилетним мальчишкой, к которому по вечерам приставали бездомные коты с улиц и мацуно чифую. отличие второго — планы на совместное будущее, маленький зоомагазин с приветственной доской из пробкового дерева и глиняными горшками на входе. приветственная доска в реальности обретает вид серого могильного камня, к которому чифую спринтом после школы, чтобы не заплакать. второй ряд северной стороны — отец, четвёртый западной — баджи. в четырнадцать он узнаёт, что все дорогое всегда неминуемо обращается в пепел.       чифую крутит в руках резинку, больше не смотрит на женщину в чёрном. перед глазами неестественно выбеленный лоб и выпирающий клык с левой стороны.       у баджи кейске в ногах кислые конфеты. в соединённых штатах их дарят на хэллоуин всем детям, он же получает их аккуратной горсткой на несколько дней позже. под ногами чифую разверзшаяся бездна — там жить нужно иначе, без знакомого смеха и взгляда на крепкую спину, что всегда прикроет. выходит так, что в этой испорченной версии жизни тридцать первое октября больше никто не празднует.