Ничего удивительного

Они оба одержимые идиоты. Лорд Габриэль помешанный на недостижимой идеальной правильности и Сэр Бенедикт с фанатичным стремлением отчистить мир от несуществующей скверны. Казалось бы, поменяй пару переменных, и они станут взаимозаменяемыми, но если присмотреться поближе, то окажется, что они существуют на разных полюсах ненормальности. Что ж, это почти объясняет сложившуюся ситуацию. В конце концов, противоположности притягиваются. Пока не откроет рот, сэр Бенедикт похож на святого. Пока не двигается скорее. Если написать его портрет, то он будет точь-в-точь иконой. Молиться на нее, правда, никто не будет. Бенедикт светится изнутри, как иконы, даже измазанный в крови и земле. И взгляд у него такой же отрешенно-осуждающий, как у них. Если не иметь никаких общих дел с лордом Габриэлем, то он замечательный человек. Он вежливый, приятный и немного застенчивый, если не дать ему причину выколоть вам глаз вилкой. Впрочем, для такого нужно постараться, казначей побрезгает марать манжеты сюртука в крови. Слепящий глаза белый в том или ином понятии был неотъемлемой частью их обоих. Неудивительно, что в конечном итоге они оказались вместе. Удивительно, как они терпят друг друга с конфликтующими системами ценностей. Они и не терпят, просто игнорируют. В такой запутанной системе координат лучше плыть по течению и не задумываться, по каким осям считать положение. Сэр Бенедикт не похож на пешку, в общем-то на ферзя тоже, и за коня не сойдет. Он как шашка на шахматной доске, лишний и бесполезный, замена потерянной фигуре. Какой - не понятно. Наверное той, что должна идти в пару Габриэлю, но казначей не фигура, а шахматист. Шахматистам в пару нужны другие шахматисты. А инквизитор дурацкая шашка, прыгающая через выточенные фигуры по квадратикам доски, как по классикам. Черные. Белые. Он играет красными. Лорд Габриэль далек от церкви. Насколько от нее можно быть далеким без вреда для здоровья и репутации. Ходит на службы по воскресеньям, сидит смирно, не двигаясь, слушает псалмы. Слушает, но, наверное, не слышит, думает о работе. Казначей не вписывался в картину обетованной земли, Бенедикт не пытался его туда вписать. Только молился за спасение его души иногда. И свечки ставил. За здоровье. Ад. Рай. Ему место в чистилище. Что инквизитор делает в Белоскальной никто не знает. Никто не знает, что он вообще там появляется. Даже Палач. Даже обитатели Белоскальной. За исключением Габриэля, конечно. Никто не знает о том, как разгромлена комната казначея в его фамильном поместье. Ни слуги, ни его брат. Бенедикт знает, правда, он частенько забирается туда через окно. У них много секретов. Сначала были личными, потом стали общими, потом стало все равно. Сэр Бенедикт выслушивает исповеди лорда Габриэля среди пыльной поломанной мебели. Место не совсем для этого подходящее, время тоже, да и Бенедикт не то, чтобы священник, чтобы исповедь принимать. Но для неправильной исповеди сойдет неправильное отпущение грехов. Вместо того, чтобы каяться и прерывистом шепотом рассказывать об ужасных вещах, которые совершил, Габриэль беззвучно плачет. Бенедикт сидит перед ним на коленях и нежно целует руки так же, как целует лики святых. Неправильно в общей системе координат. Но это первый раз, когда обоим все равно. Они одержимые идиоты с гвоздями и тараканами в голове. Казначею нравится, когда Бенедикт в белом. Нравится наряжать его как куклу, расчесывать длинные волосы и заплетать в тугие прически. Бенедикт позволяет. Так же как Габриэль позволяет инквизитору читать притчи в слух и заставлять кабинет статуэтками богов. Сэр Бенедикт не срывается на лорда Габриэля, а лорд Габриэль на сэра Бенедикта. Разве что иногда инквизитор срывается на казначея, а казначей на инквизитора. Когда все слишком неправильно, то они просто не разговаривают. Тихое, белое и чистое. Их общее безумие. Они делят секреты, грехи и иногда постель. Сэр Бенедикт удивительно не против мягкой кровати и накрахмаленного белья. Лорд Габриэль поразительно не раздражается смятой одеждой. Никто не знает, кроме них двоих. Они играют в шахматы и читают множества книг со сложными мудреными тестами и заветами. Сэр Бенедикт всегда проигрывает, Лорд Габриэль быстро засыпает. Все идеально вне системы координат. Впервые идеально может стоить им головы. Иногда Габриэль небрежно бросает «люблю» посреди партии. Это значит одновременно много и одновременно ничего. Казначею видимо не суждено любить кого-то без ужасающих последствий. Иногда Бенедикт не свойственно для себя мягко обнимает. Это заставляет сердце одновременно замереть и одновременно забиться сильнее. Инквизитору не позволено жить для себя. Они оба жестокие ублюдки с трещиной вдоль и поперек сердца. Ничего удивительного, что они оказались вместе. Противоположности притягиваются, даже когда они зашпаклеваны белой штукатуркой.