Сердца четырех

Ещё вчера они тихо сидели посреди спящего лагеря и смотрели на звёзды. Вернее - Арамис смотрел на звёзды, а д'Артаньян смотрел как всполохи догорающего костра отражаются золотыми искрами в красивых черных широко раскрытых глазах. Он несмело пододвинул свою руку к маленькой женской руке Арамиса и несмело дотронулся до нее мизинцем. Он слышал, как дыхание Арамиса прервалось на секунду, видел как замерла его грудь, прежде чем снова осторожно приподняться и опуститься, разрешая ему дышать. Осмелев, д'Артаньян мягко накрыл его руку своей и слегка сжал его пальцы - тоненькие милые пальчики - они, как и вся рука, были теплые и нежные. - Что вы делаете? - тихонько спросил тогда Арамис, не опуская головы и не смотря на него. В голосе его нельзя было прочесть, нравится ли ему их положение или нет, и д'Артаньян забеспокоился. Он посмотрел на их соединённые вместе руки - они лежали как лежали, тепло согревая друг друга в эту осеннюю ночь. Едва подумав про осень, д'Артаньян поежился, почувствовав ее присутствие. - Вам не холодно, дорогой Арамис? - так же тихо спросил гасконец, не отвечая на его вопрос. Его глаза не отрывались от лица хорошенького мушкетёра в желании не упустить ни единого проявления чувства. Красивые губы слегка растянулись в улыбку, и сердце д'Артаньяна, замеревшее было в затаенном испуге, снова стало биться в прежнем ритме. Или даже ещё быстрее. - И впрямь будто стало прохладнее, - своим мягким мелодичным голосом произнес Арамис, продолжая смотреть на созвездия и, вероятно, ожидая действий от д'Артаньяна. Оробев, тот осторожно поднял их сцепленные руки и, неловко прижав плененную ладонь к животу, пододвинулся ближе к Арамису. Когда они оказались плечом к плечу, он мягко положил изящную ручку себе на колено, а свою, помедлив, с неуклюжестью впервые влюбленного, обернул вокруг тонкого стана молодого человека. - Что вы делаете, д'Артаньян? – повторил свой вопрос Арамис, не стремясь, однако, высвободиться из его объятий и опуская, наконец, голову, чтобы посмотреть на него искоса. - Вы так милы, - нашелся только ответить д'Артаньян, и голос его предательски дрогнул, выдавая избыток чувств. Он покраснел. Арамис улыбнулся смущенной улыбкой, и руке гасконца стало будто уютнее пребывать на его талии. - Вы слишком неосторожны, д'Артаньян, - сказал тот тихим секретным голосом, поворачивая к нему свою хорошенькую голову, - Едва кто-нибудь выглянет из палатки... - Любой из нас может завтра умереть, мне все равно, - в тон ему возразил д'Артаньян, встречая его дыхание своим, не предавая особого значения своим словам. Их лица были так близко, что не было никакой нужды подгадывать лучший момент. И тогда д'Артаньян двинулся навстречу и поймал мягкие губы своими. Спустя некоторое время осторожных ласк, изучающих и робко-восторженных поцелуев под тихим сиянием звезд, услышав шорох где-то в лагере, Арамис мягко отстранился. - Впереди у нас будет еще много времени, - виновато и обещающе улыбнулся он, не скрывая свой счастливый взгляд от влюбленных глаз д'Артаньяна и ласково касаясь своей нежной рукой его кисти на своей талии, своими тонкими тёплыми пальчиками… Сегодня эти пальцы и эта рука были немы и холодны. Нещадно хлестал осенний ливень, заливая поле войны, заливая солдат, их ненадежные укрытия, заливая лагерь с его кострами, заливая палатку, в которой находилось трое мушкетёров и - один умирающий. По одежде, по волосам, по скорбным их лицам стекали капли дождя, смешиваясь со слезами, и было не разобрать, где что. Красное пятно, такое темное и все равно яркое, расплылось по белой полосе бинтов поперек тонкого стана, знаменуя приближающуюся гибель этого молодого тела. Светильник стоял в изголовье, тускло освещая бледное красивое лицо на фоне подушки. Оно тоже было в каплях дождя и орошено слезами друзей. Вода скопилась в ямке над бескровными губами, и Атос провел по ним дрожащим пальцем, прогоняя. Этот ощутимо хозяйский жест вызвал у д'Артаньяна приступ неуместной сейчас ревности и, не замечая сам, он нахмурился, бросая на старшего товарища быстрый исполненный гнева взгляд. Оставшись незамеченным, гнев тут же рассеялся, потонув в боли и отчаянье, которыми полнилось страдающее сердце. Д'Артаньяна вновь сжал безответную руку, силясь почувствовать в ней хотя бы толику тепла, толику жизни Арамиса, но этого не случилось. - Милый мой, - шептал Атос, обеими ладонями удерживая лицо умирающего, - Почему так случилось?.. Почему вы, а не я?.. Он беззвучно плакал и все гладил бледные щеки большими пальцами, словно его ласка могла вернуть Арамиса к жизни. Д'Артаньян не пытался остановить его, не имея для этого сил. И вряд ли было в мире что-то, способное призвать его сейчас к действию. Арамис не открывал больше свои чудесные черные глаза, и даже длинные густые ресницы его не дрогнули, когда д’Артаньян просящее звал его по имени. А теперь он прижимал к своим губам холодную безжизненную руку, и, плача, с тоскою смотрел на то, как все больше расплывается красное пятно под бинтами, отнимая у Арамиса последние жизненные силы. Портос растирал слезы своими большими ладонями, жмурился, морщил лицо и открыто плакал, не стесняясь слез. По какой-то причине ему казалось, что он должен был оберегать и защищать Арамиса, такого хрупкого, такого возвышенного и нежного - и он, самый сильный и самый преданный его друг - не справился. Ему было горько и стыдно, и больно давило в груди. Когда Атос наклонился к лицу Арамиса, Портос деликатно отвернулся, но д'Артаньян, никак не ожидавший этого, широкими глазами смотрел, как с пронзительной трогательной нежностью в лице Атос целует мертвенно бледные губы, прикладываясь к ним много раз и подолгу. Пораженный и растерянный, д'Артаньян не сумел отреагировать, лишь крепче сжал холодную безжизненную руку и закусил изнутри губу. Сердце его нещадно болело, и уже не разбирало причин. На следующий день не стало и Атоса - дробь из мушкета неприятеля пробила череп, и в одну секунду лишила его жизни. Упавший на землю, истекающий кровью, он только дернулся конвульсивно несколько раз и, не испытав даже боли, замер навечно посреди поля боя. Последний вздох Арамиса, что он поймал накануне, провел Атоса в царство мертвых. Портос и д'Артаньян, бледные как сама смерть, стояли подле него на коленях, бессмысленно глядя на безжизненное тело их друга, и слезы сами собой катились из глаз, опережая осознание случившегося. Словно играя с ними злую шутку, война, успевшая захватить с собой жизни Атоса и Арамиса, закончилась на той же неделе, и оба, Портос и д'Артаньян - были вынуждены вернуться к обычной жизни. Портос, не сумевший примириться с внезапной потерей, пил все чаще и больше, не обращая внимания на предостережения д'Артаньяна. Оставаясь допоздна в трактире, он часто заливался слезами, упирая локти в стол и закрывая лицо руками. Большие сильные плечи его тогда заходились в рыданиях, и всем в трактире было неловко и стыдно глядеть на него. Первое время никто не решался прогонять мушкетера, но однажды кто-то все же осмелился, решив подойти толпой. Пьяный Портос сражался хуже и, несмотря на свою превосходящую физическую силу, после двух десятков минут борьбы сдавался. В том же месяце в одну из драк его убили, снова напав толпой и случайно или намеренно продырявив его большую могучую грудь хрупкой шпагой, проткнув тонким лезвием его сердце и лёгкое насквозь. Д'Артаньян, который почти сразу оставил Портоса наедине с пьянством, сам закрывшийся в своем горе и коротавший бессонные ночи в объятиях Констанции Бонасье, не умея забыть нежности ласковых глаз Арамиса, редких отеческих объятий Атоса, был ошеломлен известием, что и последний его друг умер, и умер в миру также как Атос и Арамис на войне - неестественной, насильственной смертью. И он, д'Артаньян, не предупредил это, хотя ничто не мешало теперь ему спасти драгоценную жизнь - ничего, кроме своей отчуждённости. С этих пор д'Артаньян чувствовал на себе и сочувственные, но чаще - злорадные взгляды. Многие были довольны избавиться от знаменитых «Трёх мушкетеров», которые затмевали всех других, не давая никому из остальных девяноста семи заработать благосклонный взгляд короля, а вместе с ним - титулы и имения. Д'Артаньяну все это было безразлично, но, если кто имел наглость злобно отозваться о погибших в его присутствии, верный памяти друзей, он вызывал мерзавца на дуэль и там всегда выигрывал, безжалостно калеча обидчика и оставляя его в живых, обрекая на мучения. Одиночество проникло под кожу д'Артаньяна, насквозь пропитав ее холодом. Он жил жизнью солдата, исправно выполняя все вверенные ему служебные обязанности, но не имея больше устремлений. Попытки увеселить жизнь проваливались - прежние удовольствия не отзывались в нем радостью, и сам он чувствовал пустоту. Милая, добрая Констанция устала от его притворной нежности и оставила наедине с собой, и теперь никто не спрашивал, почему в звёздную ночь его черные гасконские глаза трогает грустная мечтательная поволока, и он бездумно и мягко касается хранящей память рукой пустоты подле себя.