Девочка-автомат

Скажу… Это же просто. Подошёл. Взял за руку. И уверенно сказал. — Оль, какое сегодня число? — 31 июня. Она улыбнулась. Мы сидели с книжками в пустом читальном зале. На часах восемь. — Юмористка… Нет, нужно собраться с силами… Это будет очень странная просьба. Удивительно, но у неё почти нет подруг — иногда одноклассницы с ней болтают, но затянуть Олю в разговор бывает сложно. Хотя её не назвать молчуньей. Так я месяц назад однажды олину тетрадку слизал, и она шантажировала меня тем, что пожалуется завучу за это, если я не начну разговаривать с ней как друг — о тектонике плит, об истории, о производных функций… Я представлял себе знакомство с девочкой, которая мне нравится, несколько по-другому. Но лучше уж так, если всё сложилось так сумбурно, чем если бы судьба вынуждала и дальше мучительно искать повода для первого разговора. Она любит уединение, покой, книги и музыку. Музыку классическую, но не только — буквально несколько треков группы «Король и Шут». Итак, я должен сказать ей… «Олимпиада Платоновна…». Нет, почему Олимпиада, просто Оля. «Оля, я тебя люблю»? Грубовато, я же это не доказал ещё. «Ты мне нравишься»? Мало ли кто кому нравится, нет, не те слова. «Давай вместе проводить время»? Нет, мы же и так иногда вместе ходим… А хочется её за руку подержать. Нет, в театр пригласить не вариант… Больше естественности. Просто невзначай намекнуть, что я ценю её больше, чем друга. Музу? Возлюбленную? Почему-то я был нужен Оле не только для разговоров — она регулярно таскает меня читать рядом с ней, посидеть. Точнее, до ультиматума редко доходило, чаще просто просила… Может, это взаимно? Тогда я просто скажу, что она мне симпатична. И что начитанная. Всё равно всё упирается в витиеватый комплимент для широкой интерпретации. Много об этом думал. Пройдёмся ещё раз… Последний ряд кинотеатра не вариант — не согласится ни пойти, ни тем более… У неё в том числе есть и научные интересы, хотя она не отличница. Поэтому спиритические сеансы её не привлекут, а вот другой псевдоаристократический досуг — очень может быть. Гипнотический эффект, индуцированные галлюцинации. Всякое неординарное она любит, лишь бы наукообразное. А если не согласится, Новый год уломаю вместе праздновать, там и скажу, что люблю. Лишь бы не «уплыла»… — Оль, а мы тут как обычно ещё урок сидеть будем? — Почему бы и нет. Или тебе очень хочется пойти к твоим скучным одноклассникам и снова решать те скучные уравнения, за которые всё равно в журнал отметки не поставят? Надо сказать, что программу математики этого года класс уже прошёл. — Нет, знаешь… Говоришь, будто у нас альтернатив нет… — Паш, ну не знаю. Мне вот и сейчас не скучно. А что ты хотел предложить? На качелях качаться пока не хочу, есть тоже… — Да так… — Не молчи, а то опять грустным весь день проходишь. — Я бы хотел тебя… пригласить… — Ой-ёй. Поражаюсь твоей неучтивости. Она протянула последнее слово. — Нет! В кабинет физики. — Ого… Оля наконец оторвала глаза от Салтыкова-Щедрина, расплывшись в ухмылке, намекающей всем на бесперспективность с ней романтических отношений. — Задумал меня там к стенке прижать, как Молчалин Лизу? Она не скрыла насмешки. Снова стало обидно — будто знает о моей симпатии, но снова смеётся. Каждый раз… — Ну ладно тебе, не сердись… — А был бы смелее и вежливее… Давай, рассказывай, что у тебя за секретики появились? Я набрался смелости как мог. — Тебе никогда не было интересно, как работают фокусники? — Хм… Ради меня научился карты за рукава прятать? Продолжала Олимпиада. Видно, прячет какую-то эмоцию за этой улыбкой. — Нет же! Я про внушение. Когда зрители сами обманываются. — Да… Так гораздо интересней. И какой эксперимент ты на мне поставишь? Чувство неловкости за свой корявый язык – даром что книги читаю, – желание заботиться об Оле и ненависть к ней же сплелись в мощный клубок нервов. Нет уж, на этот раз не спугнёшь своим показным высокомерием. — Я тебя загипнотизирую! У Олимпии округлились глаза и даже улыбка как-то потускнела. Так с ней я, наверное, ещё не разговаривал. Кажется, обыденный большинству тон от меня для неё прозвучал как угроза. — Ну раз ты так просишь… — Прошу. Она уже спокойно смотрела на меня. — Не могу отказать столь… уверенному предложению. Она снова улыбнулась, но по-другому, и стала поправлять волосы. — Но если что-нибудь случится… Сам понимаешь, я не потерплю… Сделав скорбное лицо, Оля смотрела теперь на меня через ресницы. — Я принимаю ваш ответ, Олимпиада Платоновна. Извольте не беспокоится, можете немедленно обо всём рассказать маменьке… Попытался я спародировать старый этикет, даже привстав и поклонившись. Оля ещё немного поводила глазами по тексту. — Эх… Всё, спать не буду если не узнаю. Ты меня так заинтриговал… Немедленно идём! Подруга вскочила. — А не забудешь страницу? Я показал на оставленную книгу. — Запиши — на твоей совести. И мы пошли из областной библиотеки обратно в школу. Признаться, я как обычно представлял всё по-иному, а она всё корчит недотрогу… А ведь она такая милая обычно — когда не даёшь никаких романтических намёков. Идеал. Наверное, если бы я сейчас не шёл чуть позади неё, можно было подумать что я тащу её насильно. — У тебя оборудование хоть есть, фокусник? — Оля, ты мне не доверяешь? — Доверяю. — Значит иди и не задавай вопросов. По правде сказать, я сам про внушение знал только теорию. Нужно расслабится, не думать, лучше всего отвлечь мозг на ритмично двигающийся предмет — и тогда наступит состояние вроде дрёмы. Если психика податливая. Или если это группа. А фокусники обычно работают с невнимательностью. Пару карточных фокусов я и правда знал, но все они с подготовкой с правкой колоды, да и кому это интересно… — Оля, пожалуйста, иди помедленней. — Устал? Вновь насмешливо, но по-доброму, бросила она. — Иди помедленней. Так надо. — Так и быть, поверю. Не знаю, поддастся ли она. Ей ничего не мешает просто убедить себя в том, что у меня ничего не получится. И так и будет. Однако за такими невесёлыми мыслями мы уже дошли до кабинета. С оборудованием, в виду чего он запирался, а уроки там уже закончились вместе со списком лабораторных работ. Ключ пришлось стащить из учительской, что, впрочем, было не сложно. Как только я закрыл за нами дверь, Оля рассмеялась. Обернувшись, я увидел её, болтающую ногами с первой парты среднего ряда. Она игриво посмотрела на меня, изображая попытку закрыться волосами. — Тебе бы над этим поработать. Она прекратила. — Я так себя ни с одним мальчиком не веду, а ты дразнишься… Не хочу казаться унылой. Что-то изменилось. Обуревают двойственные чувства: скромница, а сейчас так развязно кокетничает – граничит с развратом… Или мне кажется… Может, на фоне многих она вообще пуританка. И зачем я за ней увязался? Или она за мной? И кто кого соблазняет? С этими мыслями, долго провозившись с ящиками, я водрузил по центру стола сломанный амперметр постоянного тока, снял заднюю крышку и раскрутил пару болтов отвёрткой. Впрочем, меня не интересовало электричество. Меня интересовала стрелка. — Гражданин-организатор, долго ещё? Поинтересовалась Оля с вниманием. От её вежливости я приободрился. — Последний штрих, друзья! Поставив компьютер на включение, я отправился задёргивать шторы. Олимпиада похихикивала над этим, затем звонко рассмеялась, но беззлобно, не издевательски. Впрочем, я и сам прекрасно понимал двусмысленность ситуации. Смех был в духе тех отношений, что она сконструировала между нами, но сейчас мне уже не было обидно. Раньше она постоянно держала дистанцию, а теперь… Теперь, уже весёлый, я загрузил на компьютер «музыку для медитации». Не белый шум, конечно, но он бы ей не понравился, наверное, а это должно сработать не хуже. Какое-то техно. Немного «подумав», компьютер открыл файл в плеере. Поставив музыку на паузу, я встал из-за учительского стола и обратился к моей… возлюбленной. — Оля, не могла бы ты занять более удобное положение? Она широко улыбнулась, безмолвно подалась чуть назад, закрыла лицо руками и сделала вид, будто я предложил ей нечто неприличное. — Я не в этом смыс… А, чёрт. Я только махнул рукой. Олимпиада была своенравной, игра с высокими ставками… Но окончательно это я понял только сейчас. Пустяки. Что я не это имел в виду она знает, шутки шутит. Я погасил свет в кабинете, оставив только две лампы у доски, и снова подошёл к столу. Ослабив крепления стрелки достаточно, чтобы её можно было оставить качаться, я поставил амперметр напротив глаз Олимпиады. — Всё готово. Оля, постарайся ни о чём не думать, взгляд не концентрировать… Она всё также сидела на парте, упираясь в неё руками. — А как же лекция, коротенько так, минут на сорок? — В следующий раз. — Так не интересно… Протянул мой объект любви. Я включил музыку и за несколько мгновений до этого с ускорением качнул стрелку из крайнего левого положения. — Паш, а как понять, что гипноз работает? — Ты этого уже не почувствуешь. Нарочито пугающе сказал я, прибавив пару страшных жестов. От такого спектакля она немного посмеялась. Убедившись в долговечности колебаний, я перебазировался за учительский стол. Оля всё болтала ногами и всё также смотрела вперёд, на удивление, довольно внимательно, редко хлопая ресницами. Ритмичные движения Олимпиады усыпляли, и я расслабился, устроившись подбородком на локте. — Паша… А что делать, если не думать не получается? Задумчиво произнесла качавшая ногами Оля. — Сейчас… Слушать, что говорит организатор. Говорю: перед твоими глазами расстилается пелена, и из-под неё проступает зелёная, будто нарисованная трава и голубое небо, такие, какими они были много лет назад, лучи солнца, высвечивающие землю до желтизны, и большие чёрные тени. А рядом много-много похожих друг на друга высоких уходящих в небо домов. И ты смотришь на это из самой низшей точки… Я не очень представлял, какой это должно дать эффект. Я просто медленно и протяжно описывал детские воспоминания. Или, скорее, визуальные образы. — Детство… Я выросла здесь… Я очень хорошо помню осень. Яблоки. Жёлтые. Мама меня очень любила. Она мне давала облизывать ложки с вареньем. Яблочным. Жёлтым. Мама… Мне показалось, что в какой-то момент я уснул. Когда я поднял голову, музыки уже не было, а стрелка прекратила совершать свои колебания. Я уже было подумал, что ничего не вышло и Оля решила дать мне отоспаться до конца нашего «окна». Я взял ключи, подошёл к амперметру и ошарашенный отскочил к доске. Ключи звякнули о пол. Олимпиада сидела на парте и совершенно не двигалась. Глаза её остекленели, и широкие зрачки всё смотрели в одну точку. Я попытался унять поразивший меня испуг и подумал, что Оля просто решила меня разыграть. — Олимпиада, ты меня слышишь? — Слышу. Чётко проговаривая каждый звук, произнесла она. — Почему ты меня не разбудила? Ответа не было. Я потянул ворот своей рубашки. — Почему ты меня не разбудила? — Мне не было известно, как мне действовать. — Олимпиадочка, это не смешно… Скажи, что ты просто пошутила. — Я просто пошутила. — Вот и хорошо, а ты меня пугать вздумала… Я ещё придумаю, как мы можем время провести. А пока пойдём… На урок. Подобрав ключи я пошёл отпирать двери. Уж было успокоившись, я отшатнулся от проёма. Ко мне мерным шагом как заяц-робот из «Ну, погоди!» приближалась Оля. Строевого шага она не знала, от этого в полумраке всё выглядело ещё более жутко и сюрреалистично. — Стой! Крикнул я, выйдя из оцепенения. Подружка мгновенно встала как на физре в строю по ширине плеч. — Это не смешно. Ты же сказала, что пошутила. — Да, я это сказала. Ты мне приказал сказать это. Я упёрся в дверь спиной и взялся за лоб. Не может такого быть. Это затянувшаяся шутка. Нет, она всё ещё не реагирует. — Ну хорошо. Я подожду, пока тебе надоест. Решил я, взглянув на часы. Время ещё есть, не страшно. Не страшно. Страшно то, что у Олимпиады очень большое терпение. Или как это объяснить? Нет, постепенно до меня доходит… Это действительно так! И среди всех именно мне именно здесь попался такой человек, настолько податливый на изменённое состояние сознания. Я всё смотрел и смотрел на неё в коридорном свете. Неподвижную. Сказать, что я растерялся, — ничего не сказать. Ввести-то человека в ИСС можно, все люди должны спать, но вот как вывести… Я встал перед Олей. — Сейчас я сосчитаю до трёх и ты очнёшься. Раз, два, три… Она не реагировала. — Оля, почему ты не… стала обычной? — Я не спала. Всякие надежды на быстрый финал улетучились. Холодок прошёл по спине. Пока оно не закончится, без моих указаний она этот день прожить не сможет. И сколько гипноз будет продолжаться? По крайней мере, пока она не уснёт. Это точно. Может, сейчас попробовать? — Оля, а ты можешь уснуть? Она на секунду закатила глаза. — Нет, Павел. — Называй меня просто, Паша. — Хорошо, просто Паша. Я схватился за волосы от таких трудностей — страх и смех! Не до шуток. Вроде как всё просто — на естественном языке, просто нужно давать программы однозначного толкования. — Новая вводная: называй меня «Паша». — Хорошо, Паша. Наконец, я немного приободрился. Это прогресс. Осталось самая малость — дать установки на все случаи жизни! Но у меня на это жизни не хватит. Что больше всего бросается в глаза? Походка, точно. — Оля, смени стандартное перемещение на более… вальяжное. Она только моргнула. — Как это – «вальяжное»? Ну хоть не «недопустимая команда». А то ляпнет такое… Так, отвлекаюсь. — Попробуй ходить будто ни о чём не думаешь. — Я ни о чём не думаю… Да… Верните мне мою старую ехидную Олю. — Попробуй сгибать ногу пока двигаешься. Она подняла правую ногу вверх прямо и согнула её в колене так, что занесла за корпус, будто собираясь стоять на левой ноге, и качнулась. Я бросился к ней, чтобы не дать упасть и ухватил Олимпиаду за талию. Она разогнула ногу. — Не могу выполнить. Отрапортовала она. Ох… Нет, я не должен так её трогать. Может, потом. Вечером… Какой-то час назад её запах вскружил бы мне голову… Но сейчас всякое чувство трепета и интимности от такого контакта с девушкой было начисто перебито страхом. Я отпустил её. Нужно научить тебя ходить по-девичьи… — Встань ровно. Так, а теперь подними левую ногу, чуть-чуть согнув её в колене… Выноси её вперёд не меняя изгиба… Подайся вперёд, уперевшись выдвинутой ногой. Я присел рядом и стал корректировать олины движения руками. — Теперь выпрями левую… Отрывай от пола правую пятку, сгибая ногу в колене, выноси её вперёд, уменьшай изгиб, вытягивай вперёд и ставь пяткой, после чего всей остальной стопой. Обопрись на эту ногу и повтори процесс с левой. Продолжай движение… Она уверенно, почти буднично сделала несколько шагов вперёд. Двигала руками она при этом на удивление реалистично. — Прими это за твоё обычное перемещение. — Так точно, Паша. Пока всё складывается удачно. Вот только что дальше? Было бы хорошо научить её бегать. Правда, это будет сложнее. Придётся её держать? Я сел на ближайшую к выходу парту и начал обдумывать теперешнюю диспозицию. В последний раз я видел такие художественные приёмы в хентае… Практика же совершенно с этим не соотносилась. Но Олимпиада действительно превратилась в дуболома. Считать её согласие искренним нельзя, да и вообще… Не получит она от этого удовольствие. Так, хватит! К чёрту! Уйти уже нельзя, к сожалению, — заметит вахтёрша, что сбегаем, сама же пускала. Доложит. Можно, конечно, другие выходы поискать, но от них нужны ключи. Бегать по школе во время уроков, выжидая возможности свиснуть их? Не думаем сегодняшним днём, подумаем о будущем — в таком случае в понедельник нам обоим кранты. Отсидеться в кабинете не вариант — заметят, внимание привлечём. Получается — идти на уроки? Математику сдвоенную мы успешно прогуляли, остались обществознание, русский язык и физкультура. Вот с физры и сбежим. — Оль, пойдём. Мы вышли из кабинета, я запер его. Учительская всё также пустовала, и я спокойно закинул туда ключи. Худшие мои опасения постепенно отступали. Подъём Олимпиады по лестнице показал, что она не утратила основных двигательных навыков, да и поворачивать она умеет, так что… дело только в стиле движений. Был ещё урок, поэтому дошли до кабинета мы без происшествий. Если будет возможность, можно улизнуть и пораньше — после этого урока. А на этом отсидеться труда не составит. В момент звонка мы встали у стенки, чтобы оказаться за потоком выходящих и после незаметно протиснуться в уже пустой кабинет, что я и сделал, таща Олю за руку. Рассадка на обществознании была свободной, поэтому я усадил нас в самый угол у окна. Как раз там по какой-то причине помимо парты располагался и диван, который, однако, облюбовывали не часто. Пришёл учитель, прозвенел звонок, начался урок. И довольно быстро вся учебная активность, как это обычно и бывало, перенеслась на первые две парты первого ряда. Остальной же класс постепенно перестал обращать внимание на поочерёдное чтение вслух учебника любознательным меньшинством и занимался кто чем: галдели, ходили, залипали в телефоны… А я вообще забыл учебник. Да и плевать. Наверное, Олимпиаде даже повезло, что у неё не было подруг в классе. В особенности если учесть текущую ситуацию, но и вне её тоже — они могли затянуть её со своими интересами не туда. А так она тащится с балетов. Не знаю, почему… Однако ситуация не терпела праздных размышлений, ведь впереди были ещё два урока и большая перемена между ними, и в этот промежуток может произойти что угодно. Например, с ней могут заговорить. Спросить о чём-то. Попросить что-то. Нужно дать инструкции. Шёпотом. — Оль, если тебя кто-то позовёт кроме меня, то ты отзывайся. — Как именно «отзывайся»? Сказала она совершенно обыденно, но для меня громогласно. Чёрт! Галдёж класса не дал ему услышать Олимпиаду. — Так, это потом. Если тебе кто-то шепчет, то ты должна отвечать шёпотом, точно также если тебе кто-то кричит издалека, ты должна отвечать также громко. — Приняла. Прошептала она. Я корил себя, что заранее не сказал, хотя с другой стороны — уникальная ситуация, кто угодно бы растерялся и никто не был бы готов. Так, вернёмся к нашим инструкциям… — Если к тебе обращается по имени другой человек, то тебе нужно обернуться к нему, сделать вопросительное выражение лица и спросить у него о том, чего он хочет от тебя. Оль? — Чего ты хочешь от меня? Да. Забыл. Тупица. Подумав пару секунд, я взял тетрадку, перевернул её и начал прикидывать список фраз. Как же с тобой сложно… Тип переменной — «строка», название — «фраза_собеседника». if (фраза_собеседника == «Оль» or «Оля» or «Оленька» or «Олечка» or «Ада» or «Олимпиада» or «Пия» or «Адя») Та-ак… Случайный выбор… «А?», «Да?», «М?», «Ась?», «Слушаю?», ну что ещё можно придумать… Ей скажут «Можно на минутку?», тогда она… ответит «Можно», потом она подходит к этому человеку, вот. Записав ещё с десяток первых пришедших в голову вариаций я передал их Оле. Пробежав глазами она ответила. — Неизвестный синтаксис. — Как же… Так, в следующий раз в такой ситуации отвечай: «Мне непонятно», «Я не поняла», «Переформулируй», «Объясни по-другому», «Пожалуйста, попроще». И перед кем я выпендриться решил с этой бумагой? — Оль, читать это нужно так: если тебе сказали вот это, ты отвечаешь что-то из этого. Я продолжил перебирать различные жизненные ситуации. Конечно, наилучшим вариантом было бы, чтобы она отвечала на все вопросы односложно, отнекивалась бы от всяких предложений, и к этому я стремился. «Прости, сегодня я занята», — отвечает она на любые предложения встретиться после уроков. Аналогично для «завтра» и так далее. — А если что-то попросят сделать прямо сейчас? Тогда… сделай. А если непонятно, то переспроси. Подтверди. — Подтверждаю. Периодически учитель выдёргивал кого-то не из числа актива, чтобы поручить им прочитать один абзац. Человек пять столпились у третьей парты второго ряда и смотрели к одному однокласснику в телефон, кто-то с задней парты стремился попасть по не замечавшим его попытки девочкам с помощью бумажных самолётиков, но в целом урок шёл своим чередом. Подошёл одноклассник. — Ручка есть? Отвлекаешь! — Так ты же не пишешь ничего. – А если найду? Это шутка какая-то? — На, держи. – Безмерно благодарен! Он уходил хихикая, видимо, восхищаясь гениальностью своей последней фразы. Я даже твоего имени не помню. Знай! Вот настолько я тебя презираю. Ладно, это преувеличение, просто ты мне настолько безразличен! Невероятно безразличен. Безмерно. Зубы скрипят, как безразличен. Петросян недоделанный! — Ты чего? Я оглянулся, но не нашёл потревожившего. Оля что ли? Проснулась? Не похоже. Показалось… — Так, вернёмся к нашим… Олимпиада. Адь, читай следующий абзац. Паника, паника, паника! Учитель поправил очки. — Что с тобой? Замечталась? — Я полностью здорова. С парты впереди Оле молча кинули учебник. — Ну, тогда ждём твоего голосочка! Так, собраться с мыслями… За подарок спасибо, в любом случае, но потом отблагодарю. А Оля молчит, плохо, плохо… Я прошептал ей на ухо: — Читай вслух на весь класс с этой странице с того места, где остановился предыдущий оратор. Заумно загнул… — Еще одним следствием существования вненаучного знания является появление время от времени таких направлений, которые получили обобщенное наименование «паранаука» (от лат. para — после, при), т. е. околонаучное знание. В отличие от здравого смысла, который неизменно стремится к ясности, однозначности, рецептурности (делай так-то и не делай того-то), паранаука грешит туманностью и загадочностью сведений, которыми она оперирует. Как часто приходится читать или слышать о неких загадочных, необъяснимых явлениях (неопознанных объектах, фантастических случаях исцеления неизлечимо больных, отвергнутых медицинской наукой и практикой, и т. д.). Нет сомнения, далеко не все тайны природы, общества, самого человека открыты, никто не возьмется утверждать, что наука проникла в самые далекие уголки мироздания. В силу ограниченности возможностей науки ответить на все без исключения вопросы всегда существует некое неисследованное пространство, проникнуть в которое стремится человек. Это пространство занимает паранаука, нередко используя сведения, не подтверждающиеся экспериментом, не вписывающиеся в принятые теории или просто противоречащие общепринятым и проверенным практикой научным знаниям. Вероятно, было бы неверным считать, что все, что сегодня наука объяснить не может, — это область паранауки. Конечно, возможны прорывы на отдельных участках… — Аденька, это уже следующий абзац, что-то ты разогналась! — …познания, обгоняющие развитие теорий. Существуют достоверные факты, не вписывающиеся в сложившиеся научные системы. Я дёрнул её за рукав. — Но это не значит, что недобросовестное обращение с такими фактами дает право на отрицание их научной ценности. Подход к таким вопросам должен быть продуманным и объективным. — Олимпиада, остановись. Она остановилась. — Молодец, особо чётко отчитала. Многовато, правда. Но в дикторы не иди! Лишишь страну научных кадров. Итак, следующий… Ага, представитель ротшильдовской академической мафии испугался правды! Так, что это я… Ну да. Они просто продолжили то же самое читать. — Оль, а как ты узнала, с какого места читать? — Я запомнила предыдущий абзац, Паша. — А почему… не сразу отвечать начала? — На момент получения приказ не сопровождался необходимым специальным оборудованием или сведениями о его типе, которые позволили бы определить его. В этой обстановке я ждала подтверждения от тебя, Паша. — В следующий раз… вслушивайся в контекст. — Как «вслушиваться в контексте», Паша? — Так… Сохраняй ключевые слова и словосочетания в кратковременную память и подгружай их когда будут произноситься местоимения, либо неполные предложения, либо существительные, могущие являться составными частями других вещей… — Что такое «ключевые слова и словосочетания»? — Неважно. Просто все слова и словосочетания. Буфер очищать в конце разговора. Выручила ты… себя. Почти… Сама бы ты, конечно, не справилась. Вот потому что я тебя в такое глупое положение поставил. Эх… Ну вот что мне делать с тобой? Только надеяться, что я тебя не совсем сломал. Научу пока тебя самостоятельности. — Оль, на следующем уроке твоей задачей будет… Неприятный холодок. — И где твоя сумка? — Моя сумка находится в кабинете 120 у той парты, на которой я сидела. Отлично, просто замечательно. Ну хоть сейчас она не нужна была. Но за перемену нужно успеть за ней. Олимпиада может и на хорошем счету, но мне русский прогуливать крайне нежелательно. Я занервничал и забегал глазами. Урок продолжал своё течение в том же русле галдежа, но часы неминуемо двигались к 10:40. После звонка нужно было пройти назад… — Оля, сейчас ты побежишь за мной. Звонок. Вылетев из кабинета, я попытался продвигаться ближе к стенам, чтобы не увязнуть в людских потоках, благо, в отличие от второго, первый этаж снова был почти пустой. Вдруг я вспомнил, что он запирается на ключ. Это провал. Я остановился и огляделся. Никого. Снова проникать в учительскую? Оля послушно плелась за мной, я же подошёл к кабинету физики и попытался открыть дверь в тщетной надежде… Естественно, какого чуда я ожидал? Надо подумать. Ещё 8 минут, времени вагон и маленькая тележка. За неимением альтернатив я побежал к месту обитания вахтёрши. Всё равно в учительской туда бы отослали, скорее всего. Каково было моё облегчение, когда я обнаружил олину сумку на подоконнике с потеряшками. Но это добавило новую проблему. Надо просто сказать ей взять сумку… — Оль, подойди к подоконнику, забери с собой сумку и иди ко мне назад. Она подходит… подходит… берёт. Вахтёрша одёргивает её словами. — Ваша? Отвечай! Пожалуйста! — Да. Бросила она не оборачиваясь, на что ей едко, но справедливо заметили: — У-у, молодёжь пошла. Совсем никакого уважения к старшим. Я побежал с Олей за угол и, сам не понимая, за что, крепко обнял это мягкое тёплое загипнотизированное существо. Нет. Не то. Не то… Я отпустил её, и мы пошли с сумками в нужный кабинет. Точнее, не в, а к кабинету, ведь он был закрыт, и класс прилип к стенам коридора. Да и опоздать мы уже успели — не похоже, чтобы учительница была на месте. Воспользовавшись временем, я решил вернуть свою единственную ручку, тот парень её без вопросов отдал. Оля до сих пор плелась за мной, поэтому мне пришлось поставить её к стенке спиной, избегая косых взглядов. В начале я ещё крепился. — А я давно замечал!.. — К чёрту иди, — процедил я сквозь зубы. Закономерно, Оля никак не реагировала на перепалку, безэмоционально сканируя глазами окружающие предметы, переводя взгляд на приближающуюся деловитого вида женщину. — Десятый А, урока не будет — Клавдия Анатольевна болеет. Она быстро скрылась на лестнице, после чего провожавший её взглядом класс начал разбредаться. Оставаться на физкультуру хотело явное меньшинство, и мы с О… и я в него не входил. Я зашёл за угол и быстро спустился с четвёртого на второй, в закуток, где располагался завхозовский склад, Оля за мной. Этаж был пуст. Только в другом конце галдели оставшиеся на «продлёнку» дети. Наконец-то можно было впервые за день спокойно обдумать ситуацию. В обычных условиях сбежать из школы было довольно просто. В обязанности наших охранников не входило сверяться с расписанием, да и большого энтузиазма в задержании учащихся они не проявляли, даже если среди гурьбы пятиклассников шла наглая выпускницкая рожа. Однако наше положение отличается. Поэтому нам нужно не только «кликнуть» пропуском по валидатору, но и не в край нагло пробежать мимо охраны. — Олимпиада, ты умеешь выполнять ветвистые алгоритмы? — Так точно, Паша. — Создать новый алгоритм. Название: «Черепаха». Порядок действий. Действие первое: встать в подготовительную стойку как при челночном беге на физкультуре. Действие второе: взять в руки личную карточку. Действие третье: преодолеть с помощью ускорения расстояние до турникета. Действие четвёртое: дотронуться карточкой до валидатора. Действие пятое: положить карточку в карман брюк и преодолеть турникет с помощью перепрыгивания его сверху с опорой на правую руку. Действие шестое: в лёгком беге преодолеть расстояние до выходной двери. Если она открыта, то действие седьмое. Действие седьмое: продолжать движение и выйти на крыльцо, тогда конец алгоритма. Если дверь закрыта, то действие восьмое. Действие восьмое: всем весом на правое плечо упереться в дверь и открыть её, выйти на крыльцо, тогда конец алгоритма. Ты всё поняла? — Да. Я перевёл взгляд с Оли на коридор и который раз за день почувствовал себя не в своей тарелке. Прямо на нас внимательно смотрели завхоз и завуч, причём стояли они так явно не первую минуту. Неловкое молчание продолжалось ещё с десяток секунд. С большой долей весёлости в голосе наш завуч начала. — На весь этаж шумите, молодые люди! С чем связан приступ информатики? Решил всерьёз заняться моим предметом? — Это я… Мы… Олимпиада решила выполнить гимнастику для ума и выяснить насколько сложно каждодневные действия будут выглядеть, если переложить их на скриптовой язык. Я предложил начать с побега с последнего урока. — Антипедагогические вещи пропагандируете. За это будете наказаны. — Дневники обоих… Обеих… На таком простом ответе замялся, тьфу. — Антонов, совсем шуток не понимаешь. Вам же всё равно нечего делать? Я только покорно кивнул головой. Портить отношения ой как не хотелось… Наконец отозвалась наш завхоз. — Пошли, поможешь воду для младших классов отнести. Допускать подобного поворота событий совершенно было нельзя. — А Оля? — Сдалась тебе она, что ты о ней печёшься? Здание маленькое. А в наше время не дерзили… Чувство ответственности за девушку вступило в противоборство с необходимостью подчиняться работникам образования. Может быть, отступая, я поступаю неверно. — И-извините. Моё нежелание ссориться уводило Олю прочь. Обернувшись и проконтролировав глазами, что Оля действительно пошла за завучем, я был вынужден идти за завхозом. Да и оставлять нашу уже довольно пожилую работницу на произвол судьбы мне не позволяла совесть. Работа была пустяковой: всего четыре «бидона» для кулеров. Держа его обеими руками, я мог парой прыжков преодолеть лестницу, но чтобы занести это всё дело в класс, требовалось время, учитывая то, что там шли уроки. Первый и второй особых проблем не доставил. На третьей ёмкости я серьёзно замешкался. Бутыль упорно не хотела вставать на своё законное место, а преподавателя, как назло, на месте не было. Мелкие, к счастью, мало обращали на меня внимание и не буянили. Покончив с четвёртой, я пошёл кабинет завуча. Уведомлять завхоза счёл излишним, так как потерял бы время. Он был закрыт. Отлично. Не тратя ни секунды, я бросился по кабинетам и, задыхаясь, всё же нашёл её, заполняющей ещё с кем-то электронный журнал. — Анастасия Александровна, куда вы Олю сплавили?! — Нет, это ты мне, Антонов, скажи что с твоей подружкой не так. Я с ней пошла «ремонтировать» оформление к 8 марта — его кто-то случайно поцарапал. Так она сначала не могла понять, что нужно сбегать в кабинет ИЗО за красками, долго выясняла, как рисовать гуашью… — Где она?! — Тьфу ты, в медкабинет отправила. Не прощаясь, я рванул на второй этаж, проклиная производителей кулеров, ведь из-за их чёртовой машины я разминутся с Олимпиадой. Медсестре трудно было не заметить с разгона ворвавшегося в медкабинет мальчугана. — О, Паш, что случилось? Я ответил не сразу, восстанавливая дыхание. Она узнала меня, ведь я успел примелькаться, потому что в младших классах очень, очень сильно боялся прививок. Олимпиада сидела на койке напротив и смотрела на стол. — Людмила Геннадиевна, можно Олю забрать? Она покачала головой, строго ответив: — Нет. Что-то с твоей подругой не то приключилось. Неадекватно окружающий мир воспринимает. Совершенно неадекватно! Даже и не знаю, что ей принять надо. Дала ей выпить валерьянки… Жду. Если так из апатии и не выйдет, то тут уж без специалистов будет не обойтись. Мою Олю в дурку?! Не позволю! — Людмила Геннадиевна, она поправится. — Ты это точно знаешь? — Точно! — Павел, ты не специалист. — Она уйдёт со мной. В ответ медсестра добродушно улыбнулась, однако мной это было воспринято как издевательство. — Паш, я очень рада, что наша гречанка тебе небезразлична, но всё же, для её же блага ей нужна профессиональная помощь. — Вы не сможете поверить, даже если я вам всё расскажу! — Вы что… поссорились? Это было бы слишком просто. — Нет же! Просто доверьтесь мне! — Врачебный долг не позволяет. Отрезала она твёрдо. Когда я приметил олькину сумку и стул, в моей голове вспышкой молнии родился план. — Ну хоть дайте ей какое-нибудь лекарство! — Ладно-ладно, паникёр… Как только Людмила Геннадиевна встала из-за стола и подошла к шкафу, я наскочил на неё, пока она была в замешательстве, вытолкал из кабинета, заблокировал дверь стулом, накинул на плечо нашу сумку, вскочил на подоконник и открыл окно настежь. — Оль, сюда! Она влезла и я обхватил её за поясницу. Я кинул взгляд на улицу. Ниже окна кабинета был козырёк пожарного выхода, который так вовремя всплыл в памяти. Ступать вниз мне было крайне боязно, я никогда не спрыгивал и не был поклонником спорта, но крики и отчаянная попытка женщины выколотить дверь давали внеземную уверенность. — Шагаешь одновременно со мной! — Да. И я сделал шаг в пустоту. По приземлении стало ясно, что у страха были глаза велики. Всего лишь немного согнулся в коленях и ощутил безболезненное давление в ступнях. — Оля, ты в порядке? — Повреждений нет. — Ещё раз! И мы спрыгнули на задний двор школы. — Пошла за мной! И мы побежали прочь. Остановились только через полкилометра посреди неизвестных мне бордовых многоэтажек. Если и была погоня… Да какая к чёрту погоня? Кто гнаться будет? Куда мы забежали? Ладно, просто карту открою. — Олимпиада, ты в состоянии двигаться? — Да, конечно. — Хорошо… Наконец-то можно было успокоиться и обдумать своё положение. Олькина сумка тут. Свой портфель я уже не помню где оставил, да и х… Я сообразил, что медсестра наверняка уже сказала всё завучу, и что они точно позвонили родителям Ольки, а может, и моим. — Оль, разблокируй телефон и дай мне. Точно так. Куча пропущенных. Что же делать… Телефон вернулся хозяйке. — Оля, сейчас ты будешь говорить по телефону и повторяй только то, что я тебе говорю. Сам звонок поставь на громкую. — Поняла. — Звони родителям. Гудки продолжались недолго. Из трубки закричала, явно, её мама. — Олимпиада, где ты?! Я начал шептать ей на ухо. — Я не знаю. Не успела посмотреть по навигатору. Сейчас узнаю. — Ты вообще соображаешь, что делаешь? — Сейчас да. — Ты что в школе устроила? — Я поссорилась с Пашей, но сейчас всё хорошо. Я принял на вооружение версию медсестры. — Дурёха, мы с отцом так из-за тебя волновались! Живо домой! Вот ведь! — Не могу. — Что? — Мамочка, дорогая, понимаешь, я хочу помирится с Павлом. — Ты же не дурой росла! Днём убить собираешься, а вечером сама на шею лезешь. Родительница продолжала, уже значительно смягчившись. — Мама, он всё же мой лучший друг. — Да всё я понимаю… — Мама, мне нужно с ним обсудить произошедшее. — Да поняла я. Вы сколько ещё гулять будете? — Мам, понимаешь, мне очень нужно обсудить всё с ним лично и в спокойной обстановке. — Ладно, свободолюбивая ты моя… Я не хочу вмешиваться в твою личную жизнь. Может, после того, как обсудите, к нам вместе и придёте? Познакомишь его с нами, наконец. — Мама, мне неудобно разговаривать с Пашей на улице. Я хочу поговорить с ним у него дома, ведь его родителей там пока что нет. — Не Павел ли тебе на ухо подсказывает? Чёрт… — Павел. Мама Оли рассмеялась. — Ладно, так уж и быть, миритесь. Но что бы потом — домой. — Мама, я хочу у него до завтра остаться. Можно? — Олимпия, смотри мне, не вздумай! — Мамочка, дорогая, любимая, я же честная женщина… — Ну не начинай… Всё помнишь, что я тебе говорила? Как же выпутаться? Чёрт, чёрт… — Мамочка, не беспокойся, если не будет следить за половым здоровьем, то он меня не получит. Отчаянно. — Грубоватая ты какая-то сегодня. Ладно, молодёжь… Но чтобы больше таких перфомансов не было! — Хорошо, мамочка. Прощаемся? — Ага. Передай Павлу, что чуть что с тобой сделает, я ему голову откручу. Гудки. — Мама просила передать, что если чуть что ты со мной сделаешь, она тебе голову открутит. Я искренне рассмеялся. Да-а, по манерам Олимпиады в нормальном состоянии видно, что она вышла вся в мать. Всё хорошо. Ведь ты попала к настоящему колдуну! — Бери портфель, пошли домой. К золе и пеплу наших улиц. Проложив дорогу я уверенно повёл спутницу к дому. Попутно проверив контакты, пропущенных я у себя не обнаружил, так что завуч моим родителям не звонила, скорее всего. Довольно скоро начались знакомые улочки, и навигатор я отключил. На душе впервые за день было спокойно, а сердце билось ровно. По дороге я постоянно оглядывался на Олимпиаду. Она не проявляла никаких признаков оживления. Вся надежда оставалась на здоровый сон… — Оль, а расскажи что-нибудь. Молчит. — Ладно. Оль, а у тебя правда… никого не было? — Кого не было? — Пары. – У меня не было пары. — А я всегда боялся тебя об этом спросить. Мы с тобой, конечно, знакомы настолько давно, что я это уже и так знал. А ты чувствовала ко мне привязанность? — Да. — Дружескую? — Да. Нет. Такие ответы на вопросы я слышать не хотел. Механические… Нельзя разговаривать о чувствах с механизмом. Что такое механизм? Машина? Техническое устройство… для каких-то операций. Механических. Хотя электронно-вычислительные машины тоже так называют… Но всё-таки более общее понятие обзовём… автоматом? Декарт о человеке писал, как о машине. Павлов со своей собакой много сделал… Но если бы поведение человека было бы просто кучей сложенных вместе алгоритмов, рефлексов, инстинктов, то почему до сих пор никто не создал такую же машину? В чём же отличие? Как действует любой автомат? По программе. Даже если он с обратной связью, всё равно, преобразование ответного сигнала, снова подающегося на вход, происходит в соответствии с определённой программой, заданной инженером. Свыше! Да… Если бы это было так, мечтатели об ИИ уже давно уподобились бы Богу. Потому что у них бы получилось. У любого автомата есть цель, которая вшита в него. А человек сам себе цель находит. Вот берёт и находит. И исходя из найденной им цели уже действует и реагирует. Получается, что он себе эту «программу» сам задаёт. И откуда у него эта способность? Хотя, вот… лет тридцать назад дети космонавтами хотели стать понятно почему. Окружение внушило. Нет, первая цель человека ясна — банальное выживание. А потом что? Может как наши солдаты кинуться ради непонятной идеи или ради боевых товарищей на амбразуру, пожертвовав своим выживанием. Это что-то небиологическое. Всё же мы не муравьи и не пчёлы. Пчёлы тем и хуже самого плохого архитектора, что делают всё несознательно. Или вот почему раньше дерево было источником древесины, а теперь стало элементом ландшафтного дизайна и фетишем урбанистов? Дерево то же самое, человек тоже… Но наука считает, что деревья полезны. Но не конкретному человеку, а среде. Чистый воздух… А почему лично он печётся даже тогда, когда не знает об этом? Наверное, это необходимость. Слабый антропный принцип в космологии гласит, что то, что именно наша вселенная подошла для жизни, неудивительно, ведь мы не могли появиться в той, которая бы не подходила. Сначала древние охотники начали охотиться на зверей вместе из-за необходимости, а потом они поняли, что связаны друг с другом, и для эффективности стали представлять себе свою общественную структуру в голове, воспринимая себя как бы её глазами. Так и появилась совесть. Да, я в этом убеждён, так и было. Так и само сознание появилось. И осознание других людей как… людей. Просто если ты сравниваешь всё только с собой и считаешь только то, что есть «я», а есть «не я», как получается, что ты всегда понимаешь, что этот камень или даже это животное — это внешний мир, а этот человек, который никак от других предметов вокруг вроде бы не отличается, является для нас более важной вещью? Субъектом. А потому что мы — часть одной общности, единое целое. Структура. Общество. Во как! А запрограммировать это нельзя, потому что как только человек что-то делает, общество, частью которого он является, и его «программа» сразу изменяются непредсказуемым образом. Наконец, мы пришли. В квартире Олимпиада безропотно повторяла всё за мной: разулась, одела мои тапочки, повесила пиджак, вымыла руки, села за стол и начала кушать мной предварительно разогретое картофельное пюре, оставленное ещё родителями, тщательно пережёвывая. Со своей порцией я расправился довольно быстро и поставил вариться гречку, потом снова вернулся за стол. Впервые я смог озаботиться внешним видом Оли. На носу её обнаружился пластырь. Я удивился, но спрашивать не стал, чтобы не нарушать процесс поглощения питательных веществ. Немного поразмыслив, я сообразил, что скорее всего именно из-за этого пластыря она в медкабинет и попала. Возможно, завуч попросила зарубить что-то на носу. Она и… Ребром встал вопрос о том, во что Олимпиаде переодеться. Конечно, можно было оставить её так, но… было как-то совестно, ведь она проснётся завтра с не лучшими ощущениями. Конечно, у меня в комнате есть запасные футболки и штаны, совершенно чистые. Но сам собой подтягивается вопрос о том, что неплохо было бы Оле помыться… Это она, наверное, сможет. Жуёт она, по крайней мере, самоотверженно. С другой стороны, завтра она может накинуться на меня с обвинениями. С другой стороны… обвинять она меня будет в любом случае. Она совершенно не планировала так скомкано провести день. Может, у неё были совершенно другие планы… Я решил не терять время и принял душ. Помогает собраться с мыслями, успокаивает… Влипли мы, конечно. И всё из-за меня и моей неосторожности в обращении с её разумом, открывшимся с таким доверием, будто… Я закрыл глаза и тонул в шуме щекочущих капель. Нет, это ничего не значит. Я надел халат, вернулся за стол. Олимпиада ждала меня с пустой тарелкой и, дождавшись, дала рапорт. — Операция выполнена. — Олимпиада, запоминай алгоритм «Лань»… Я подпёр голову рукой и начал надиктовывать ей крайне подробную инструкцию по осуществлению мытья. Сложнее всего было сформулировать, что такое «тёплая вода». Удалось донести это до неё через «не горячая» и «не холодная», «не оказывающая деструктивного термического воздействия». Варить в кипятке как Ивана-дурака я её не собирался. Да и молока не хватит. Хотя, следует признать, и без этого в душе она будет… красивой. Тут мне стало крайне стыдно от того, что девочка, которая мне нравится, в тяжёлой ситуации, а я вдруг думаю о красоте. Я потряс головой и прогнал эти мысли. Я вручил ей одежду и сказал исполнять, проконтролировал, что она не убилась, пока раздевалась до нижнего белья, после чего закрыл дверь и отправился стелить ей в спальне родителей. Приведя её в сносное состояние и проделав то же в своей комнате, я спохватился и прибежал на кухню, как раз вовремя, чтобы выключить плиту. Наконец, всё, что можно было переделать, закончилось… Я обессилено сел у двери в ванну и погрузился в дальнейшее самопожирание. Отвлечься больше было не на что. А Оля продолжала переводить воду и мыло. Я проклинал себя за дурацкую идею с гипнозом, за по-дурацки проведённый день, за порчу отношений с работниками школы… А самое главное, за порчу отношений с Олимпиадой. Наконец, она закончила обтирание и появилась в чистом. Мне показалось, что она окончательно освоилась с походкой и двигалась также грациозно, как обычно. — Оль, ты кушать ещё хочешь? — Нет, спасибо. Было вкусно… Тут до меня дошло, что Олимпиада не сможет почистить зубы — запасных щёток у нас нет. Я смотрел на неё снизу вверх и думал, чем с ней можно заняться. На часах ещё не было и восьми вечера. Она смотрела на меня. Кажется, научилась обращать внимание на окружающих. — Будешь чай? — Буду. Хотя это было больше похоже на подкрашенную воду. И пить Оля начала без команды. Под тиканье часов методично, вцепившись обеими руками в кружку. — Сильно пить хотела? Допив, она поставила кружку. — Да. Спасибо… — И с каких пор ты начала отвечать «спасибо»? — Как мыться закончила. — А кто тебя научил? Молчит. Глазами бегает. — Олимпиада, а ты устала? — Немножко… — А ты сможешь уснуть? — Не уверена. — Ну… А конкретные ощущения какие ты испытываешь? — На голову будто что-то давит. Значит, уснёт. — Пошли… Я отвёл её в комнату родителей. — Сейчас ты раздеваешься, одежду положишь на спинку кровати, потом ляжешь на подушку под одеяло и постараешься уснуть. — Постараюсь? — Отменить команду. Ты сейчас раздеваешься, одежду положишь на спинку кровати, потом поднимешь одеяло, ляжешь на кровать, голову кладёшь на подушку, укрываешься одеялом и расслабляешься. — Расслабляюсь? Я согнул руки в локтях и сжал кулаки на пару мгновений. — Расслабится, это значит не осуществлять активную умственную деятельность и расслабить все мышцы тела. — Поняла… — Заново. Ты сейчас раздеваешься… — Я поняла… Новое явление. Она раньше предыдущие команды не запоминала. Растёт над собой. — До какого момента ввод команды запомнила? — До расслабления… — Потом закрываешь глаза. Нет, не так. Переставить расслабление и закрытие глаз местами. — Переставила… — Выполнять. Она виновато потупилась. — Почему не выполняешь команду? Молчание. — Олимпиада, доложи общее состояние организма. — Нормальное… — По какой причине не можешь выполнить предыдущую команду? — Могу… — Почему не раздеваешься? — А что именно снимать? Я отшатнулся к стенке и начал сползать по ней. Она смотрела на меня как-то странно, неумело скрывая… улыбку? — Верхнюю одежду, как в ванной. Она взяла футболку за нижний край и принялась медленно снимать её, вскинув голову назад. Потом также медленно стянула с себя штаны, выставляя то одну, то другую ногу, при этом нагибаясь и смотря в мою сторону. От лицезрения этого «стритиза» моё дыхание запнулось. Но снова заминка. — А мне как лечь? — А… Ложиться на любую подушку. Можно корректировать положение. Не допускать ощущения дискомфорта. Так ясно? — Мне нужно дополнительное уточнение… — Что тебе необходимо знать? — Ты… рядом ляжешь? — Нет. — Паш, а зачем надо было так подробно меня инструктировать? Не первый раз за день холодок пробежал по спине, после чего я вскочил как ошпаренный. — Чёрт возьми! Ты живая?! — Да… — С какого момента? — Да вот сейчас… — Врёшь! — Сейчас до конца, вот ещё когда мылась, чуть раньше, вроде проснулась… — Дурёха, что ж молчала?! Я заключил Олю в объятья и ощутил её, тоже сбивчивое, дыхание. — Я… всё понимала, думала, но моё тело было будто ватное… Вот… — Что ж не сразу сказала? — Ты так… громко мне… приказывал… И вообще… Отпусти! Оля выразила явное неудовольствие пытаясь вырваться, и я разомкнул руки. — Прекрати на меня пялится! Я отвернулся. — Спасибо… Установилась неловкая тишина. — Олимпия… Ты меня, вроде бы, ругать собралась. — Слов не нахожу! Ты меня убить мог! — Оль, не надо кричать, пожалуйста, я вымотался… — Я тоже! — Ладно, скандаль… Я, во-первых, приложил все усилия, чтобы ты себе не навредила, даже портфель забрал. А во-вторых, никому не было известно что ты настолько внушаемая… — Я нормальная! — Совершенно не сомневаюсь. — Затащил меня к себе! — Ради твоей безопасности. — Подсматривал ещё! — Хочешь верь, хочешь не верь, не подсматривал. — А почему на полу сидел? — Страдал. — Из-за меня? — Да. Она замолчала. Отвернулась, стену сверлит… — Так что тебя конкретно не устраивает? — Теперь… Теперь все будут думать что мы пара. Я решил перейти в наступление и повернулся к ней. — Но чем-то же было мотивировано то, что ты раздевалась передо мной именно так? Оля только зло уставилась на меня. — Я ради тебя репутацией порядочного учащегося рисковал, из окна бросался. В конце концов, тебя не отправили на лечение в учреждение закрытого типа. — Если бы не твой дурацкий гипноз, всего этого бы не было! — Не было бы счастья да несчастье помогло. — Прекрати! Она даже топнула ногой. — Хорошо, я готов признать что виноват в том что на твоём носике теперь этот некрасивый пластырь. — Вот-вот! — Но больше ни в чём. — Ты вёл себя будто имел на меня полное право! Она скрестила руки и отвернулась, мыкнув и шмыгнув носом. — А о чём ты с родителями на мой счёт говорила? Она взглянула на меня, потом смутилась и отвела взгляд, и я смог приблизиться к ней. — Я была беспомощна, но сейчас нет. — Мне кажется я сегодня доказал, что — честный человек. Не лез к тебе, заботился… — Попробуешь доказать обратное — отделю твою голову от тела. Огрызайся, огрызайся, ты уже моя! — Вижу, ты нынче не в настроении. Итак, я предлагаю не ссориться и разойтись по разным комнатам. Ферштейн? — Паш… Как-то это быстро всё произошло… — Что «всё»? Она посмотрела на меня. Так… пронзительно и выразительно…– Перестройка твоя. Я думала, ты вон какой, а ты вон какой. Так что нет, я тебя не отпущу… Нет, я не дамся тебе! — Веселишься… Но что же скрывается под этой маской, что ты мне не сразу сказала, что в себя пришла? — Ой, ой, подерзить захотел? Она захихикала. Это провал. — Нет уж, сейчас снова моя очередь. Хотя… Так и быть, поиграй в решительного человека. Уязвлю-ка я твоё самолюбие. — Знаешь, а ты выглядишь необычно. Совсем не пытаешься доминировать… неумело. — А зачем ты со мной… дружил? Думал, что я властная? — Нет, я ценил в тебе в первую очередь начитанность, широкий кругозор. Да и сейчас ценю! — А я вынуждена признать твою заботливость… Вот… Установилось неловкое молчание. Кажется, я снова её одолеваю! Момент истины. — Оль, я хотел отложить этот разговор до утра, но, кажется, надо расставить точки над «i» уже сейчас. Ты на меня не обижаешься, верно? — Верно. — Ты рада, что мы узнали истинный характер друг друга? — Очень. — В связи с этим предлагаю тебе стать парой. — Паш… — Ну что? — Мы же на свиданья не ходили даже… — Зато библиотеку плотно оккупировали. — Но ведь… Когда люди… Ну… — Оль, разве формальные признаки ухаживаний могут заменить действительную заботу? — Ты прав, конечно… — Так что ты мне ответишь? — Пока разрешу тебе думать, что это была твоя инициатива. Я обнял Олю. От этого запаха кружится голова. Какая же она… — Павлуш… — Ну что? — Ты обнимаешь женщину в неглиже… — Какие-то проблемы? — Я этого не разрешала… — Ну и что? — Ты такой наглый… — Тебе это нравится? — Ну как сказать… Она наконец сомкнула свои руки у меня за спиной. — Вот и славно. Значит, в одной кровати? — В каком смысле? — Спим. — Ммм… А в каком смысле? — А ты про что подумала? — Нахал! Мы даже не целовались! Однако она меня не отпускала. — Вот сегодня и начнём. — Да, начнём. Я не успел обхватить её прелестную головку обеими руками до того, как она сделала это со мной, притянув к себе. Но пока она медлила, я выпутался и аккуратно поцеловал её в лобик, в обе щёчки, в носик… В губы она поцеловала меня первой. Однако дальше она не спешила… — Паш… Может, обождём? И на что ты надеялся? После этого всего… Нет. Нет уж, Оль! Ты слишком прекрасна. — Почему? — Ну… Понимаешь… — Нежелательная беременность? Она вытолкнула меня из своих приятных уз и ткнула в меня подушкой. — Память короткая, а, извращенец? Я чувствую в твоих интонациях сомнение. Ты не против, просто притворяешься! — Оль, ну что ты… — Хватит тебе и этого пока, экспериментатор. А то маме нажалуюсь. Ну или вот можешь сразу в окно выйти… Но я тебя прощаю, дорогой… Выпущенная из рук подушка ухнула на пол. Неприступная крепость выбросила белый флаг. Она точно переменилась ко мне и всё у нас будет замечательно! Хотя я не взял бы тебя без твоего желания. Мало просто завести кого-то в квартиру — нужно сойтись как личности. Я буду греть тебя всю ночь… совсем растаешь… — Иди сюда, егоза любимая… И я прижал к себе настоящего, живого человека. — Нет, ты!