Животное.

Пальцы на ногах машинально сгибаются, пятки скользят по влажной от росы траве, из-за раскалённого чувства, что собралось внизу живота и дёргает ниточками органы. Пальцы сжимают крепкие чужие плечи, чтобы отодвинуть от себя тушу здоровенного «зверя». Но шершавый язык продолжает неутолимо вылизывать шею Чона, покрывая ту влажной плёночкой слюны, и зверь ни капли не обращает внимание на жалкие попытки высвободиться из-под него. Тэ давно выслеживал этого мальчишку, с горящим желанием в глазах съесть того. Съесть, конечно, в переносном смысле. Сожрать, пометить, сделать это безбожное чудо своим. Волчье нутро завывало от того, что омега не принадлежит ему, что этот вкуснопахнущий человек обнимается, нюхается с другими ему подобными. Зверь свирепел, не желал делиться тем, что нашёл. И выследил в новый день Чонгука. Тихо лапами перебирал, уши навострял, выбирая, как будет лучше напасть. — Н-нет! Ах! — Мычит под волком Гу, когда его тонкая рубашка трещит звонко от силы животного и оставляет хозяина полуобнажённым. Зверь дёргает ушами, довольно порыкивает, стоит его мокрому языку и носу найти тёплую молочную грудь с манящими розовыми башенками. Прерывистые вздохи то и дело обрываются тихим полустоном, или рот беззвучно остаётся приоткрытым. Гук даже и подумать не мог, что очереденая дорога через лес обернётся ему не только тем, что он отобьется от своих друзей (чтобы, мать вашу, запечатлеть на фото притаившегося зайца) и заблудиться где-то в глубине тёмной чащи, но и встретиться с видом оборотня. Люди всегда держались от вторых подаль, ибо, как они выражались, «дикари» — очень череваты для обычных омег и альф. Они были крупнее и сильнее обычных, но животные инстинкты делали их вид опасным. Чонгук не был обделён этими познаниями и думал, что его тут же разорвут, стоило зверью прыжком прижать парня к земле. Но преображение, выделившиеся феромоны сказали ему обратное. Человек больше не сопротивляется, только пытается не задохнуться от горячего и большого тела, широких тёплых мазков языка на чувствительной омежьей груди и подтянутому торсу. Он ощущает невольно промокшее нижнее бельё из-за большого количества смазки внизу, там, где уже пульсирует. Резко усилившийся запах лесных ягод человека бьёт обухом по голове волка, и зверь оголтело подвывает, утробно грохочет, желая повязать свою пару. Чонгук не хочет кричать, Чонгук хочет вдыхать сногсшибающий мускусный запах мужчины и ещё, кажется, хвои и мяты. Так приятно и непривычно, это не те приторные, сладкие или душные ароматы, которые источает альфа в мире людей. Запах Тэхёна для него свежий, свободный и одновременно подчиняющий. Омега не замечает, как остаётся полностью нагим, потому что слишком увлёкся мыслями, рассматривая прекрасное лицо и мускулистое тело волка, полностью сосредоточив своё внимание на приятных ощущениях. — Что ты… — Ничего не успевает сказать омега, как его переворачивают животом вниз, подтягивая за бёдра к верху. Юноша успевает вздохнуть, уцепившись за траву пальцами и пропищать что-то невнятное от смущающей позы. Большие ладони Тэ, кажется, обжигают молочную кожу; крепко держат омежьи ноги, не давая упасть или уйти от него. Пухловатые губы находят сжимающуюся дырочку, целуя, а потом язык проникает внутрь. Сказать, что Гук сгорел — значит ничего не сказать. Пунцовые щёки, слезящиеся глаза, прикрывающие рот ладони — он слишком чувствителен с этим альфой. Тэхён и слова не проронил, пока ласкал Чонгука и удовлетворял своего зверя. Пелена возбуждения перекрыла всё, он хотел узел внутри своей омеги. И парню бы сейчас запротестовать, потому что не по-людски это, брать омегу сразу, о котором ничегошеньки не знаешь. Но он вспоминает, что над ним возвышается не человек и что… А что вообще возбуждённого Гука волнует? Ничего. Ему хорошо. Зверь отрывается, плотоядно облизавшись, и перебирается на спину своей пары, до сих пор удерживая руками совсем ослабевшего омегу. Он входит неожиданно, делая больно Чону, но в это же мгновение даря небывалое удовольствие. Протяжный низкий и высокий стон дают прекрасный контраст. Первый толчок, второй. Голос Тэхёна низкий, хриплый, слышится над самым ухом и омега готов кончить от одного тембра. А эти жилистые руки, которые придерживают омегу, его подзагорелая песочного цвета кожа, идеальный по размерам член бьёт там, где нужно, попадая по самому комочку нервов. Чонгук вскрикивает, прогибается, хнычет, как будто в агонии. Он в агонии. И первая волна оргазма накрывает, оба незамедлительно изливаются, тяжело и прерывисто дыша. Чон расслабляется, как чувствует что-то набухающее изнутри. Узел. Тэхён делает сцепку. — Стой, стой. Я не м-могу, прошу. — Слабо протестует, пытаясь выбраться, выйти, слезть с члена. Но Ким порыкивает и ловко переворачивает омегу, не выходя из него. Укладывает на спину, крепко удерживая за поясницу, перекрывая возможные выходы. — Не позволю. — Гук снова всхлипывает — его голос безбожен, а феромоны лишь подавляют строптивость человека. Зверь наклонятся к губам разморенного парня, чтобы впервые поцеловать. Смять два лепестка, плотоядно посасывая половинки. Вылизать языком уже ротовую полость. И словить стон удовольствия вновь из-за сцепки: второй оргазм с узлом более силен. Отпустив припухшие губы, волк пользуется моментом, чтобы припасть к месту рядом с загривком и прокусить в месте кожу, окончательно пленяя пару. Боль опять смешивается с удовольствием, альфа с омегой сцеплены, пара должна понести потомство. И в Киме просыпается безудержная ласка, его внутренний волк довольно урчит. Омега помечен, пахнет только им и заполнен его семенем. Улыбаясь, зверь целует след от укуса и поднимает уже спящего Чонгука, что был вымотан теперь уже своим альфой. Это природа омегаверса.