Сестра

      Шура всегда был хорошим мальчиком. Он слушался мать, чей настоящий характер и нрав давно потерялись среди примеренных и проигранных ролей, коих уже невозможно было пересчитать. Шура любил её меньше, чем старшую сестру, сильно отличавшуюся от него самого утончённостью и грацией, и всё же испытывал к ним обеим тёплые чувства.       Шура ненавидел театр, ненавидел серый Петербург с этими фальшивыми лицами его жителей-аристократов, а потому, узнав о возможности уплыть в Австралию, тут же согласился. Ему шестнадцать, но он верит, что сможет вытащить мать и горячо любимую сестру из этого мира лжецов и жестоких людей. Шура всегда был хорошим мальчиком, а потому, вопреки мечтаниям сестры, не ждал от своего путешествия ничего, кроме возможности спасти двух его самых близких людей.       Но теперь Шура боялся. Боялся, что этот якобы «Прекрасный принц», имени которого ни мать, ни влюблённая впервые в жизни сестра не знают, — и как можно выйти замуж за того, кто не удосужился даже назвать себя? — причинит боль его сестре, пока он, Шура, буде далеко и даже не узнает о печальных событиях. Боялся тех беспокойных чувств, которые испытывал, когда сестра говорила о своём Принце, а её глаза зажигались блеском подлинной одержимости. Боялся, что внезапная любовь помешает ему забрать сестру из этого ненавистного Шурой места. Он не хотел для сестры той судьбы, что досталась их матери, скорбящей теперь о том, кто не решился даже жениться на ней, в одиночестве гримёрки старого театра, полного бездарных актёров и таких же бездарных режиссёров.       Шура давно понял, что актёры со временем теряются среди своих ролей, сколько бы они ни убеждали окружающих, что отделяют собственную жизнь от сцены. И он не желал, чтобы его сестра, великолепное создание, тоже потеряла себя ради ничего не понимающей и, что важнее, не желающей понимать испорченной петербургской публики. Чего хотела его сестра, Шура был уверен: она точно не хотела быть брошенной несчастным чудовищем с красивыми глазами, но слишком искренне верила в правдивость его слов.       Шура уезжал из дома далеко, за океан, с тяжёлым сердцем, в котором всё же горело еле заметное пламя надежды на счастье.       Но когда Шура спустя несколько месяцев вернулся домой, имея теперь возможность забрать и сестру с матерью, безнадёга захлестнула его с головой, принося лишь боль и страдания, а позже — злость. — Где Сибила, мама? Она не писала мне писем. Я так соскучился по её сияющему взгляду! - Шура был удивлён, когда застал в гримёрке одну только мать. Она научила его такой манере речи, отказываясь разговаривать с Шурой, если он не превращал каждую фразу в напыщенную реплику какого-нибудь романтического героя. — Ах, Александр, я не хотела волновать тебя в твоём путешествии, а теперь жалею, что ты ничего не узнал раньше, мой бедный мальчик! — он почти ненавидел необходимость общаться с матерью так, будто они и теперь находились на сцене театра и играли какую-то гротескную пьесу безо всякого смысла. Но в этот раз всё было по-другому: неподдельное отчаяние в глазах матери, сыграть которое нарочно она не смогла бы никогда, заставило сердце Шуры громко удариться о грудь. — Что случилось, мама? — щёки юноши заалели, и он спешно подошёл к матери. — Сибила мертва, — мать сказала это почти равнодушно, от чего Шура понял, что она успела смириться с утратой, а значит всё произошло уже давно. — Как же так, что произошло? Она ведь собиралась выйти замуж… — он с трудом выдерживал тон. — Только скажи, что это тот мальчишка виноват в её смерти! — Сибила так плохо играла в тот вечер… Этот мальчик всегда был так мил с ней. Её смерть — несчастный случай, Александр… — мать умоляюще посмотрела на Шуру.       Он ничего не сказал и бегом бросился прочь из театра. Ноги сами несли его куда-то, слёзы выступали на его глазах. Через несколько часов беспрерывных поисков запыхавшийся Шура вломился в дом Егора, того самого юноши, что загубил его сестру. Не обращая внимания на протесты швейцара, он вошёл в комнату, где и застал человека, которого никогда не видел, но успел возненавидеть. — Добрый день, — голос хозяина дома был холоден и спокоен, но блеск в глазах выдавал его любопытство, вспыхнувшее от взгляда на внезапного гостя. — Ты! — Шура сделал шаг вперёд, но Егор жестом приказал охране не трогать гостя, так что никто не остановил его. — Ты убил мою сестру! Я говорил ей, что ты не любишь её, но она не слушала меня! И что теперь? Она мертва, а ты сидишь здесь и уже даже не помнишь о ней! Сибила мертва по твоей вине! — Шура кричал, а слёзы текли из его глаз. Егор был спокоен и с интересом наблюдал за юношей ровно до тех пор, пока не услышал знакомое имя. Он опустил глаза, будто ему дали сильную пощёчину, что удивило Шуру, и он вдруг замолчал. — Ты прав, я виноват в её смерти, — Егор говорил искренне, чего Шура совсем не ожидал, успев выстроить в голове образ Егора совсем другим за всё то время, что знал его заочно. — Но кое в чём ты ошибся, — Егор поднял глаза и посмотрел на Шуру уверенно. — Я любил её. Она очаровала меня. Она показала мне, что такое любовь. Я собирался жениться на ней и сделать ей величайшей актрисой… Её смерть была столь поэтичной, что я не могу скорбеть по ней. Её роль доиграна, ей больше нет места в моём спектакле, — лицо Егора успело стать холодным и воодушевлённым, будто он менял маски.       Шура заметил мужчину за столом. Мужчина смотрел на Егора с улыбкой и гордостью учителя. Шура почувствовал себя шутом, понял, что никому нет дела до его сестры. Эти люди считали её лишь красивым, но бесполезным украшением в веренице наслаждений, потеря которого не вызывала у них никаких эмоций. — Вы жалки. Однажды вы сожжёте сами себя в пламени собственного мнимого величия. Вы никогда не будете счастливы. И знаете, я рад, что моя сестра не успела увидеть в вас того уродливого эгоиста, коим вы являетесь. Она звала вас Прекрасным принцем, и этот образ навсегда исчез вместе с ней. Надеюсь, это достаточно поэтично для вас! — Шура заметил лишь к концу своей речи, что стал говорить так же наиграно и высокопарно, как заставляла его мать. Что-то переменилось в нём, будто тон этот всегда был способом убежать от жестокости настоящих слов и облечь тяжелую правду в красивую форму, причиняя себе меньше боли.       Шура всегда был хорошим мальчиком, а потому ушёл прочь из дома убийцы, не желая мстить смертью за смерть. Он не стыдился сказанных слов, не сомневался в собственной правоте, а потому считал всё сделанное достойным возмездием.       Но был в его поступке один изъян… Гордый, холодный, уверенный и поистине идеальный юноша отчего-то застрял в шуриной голове. После сказанных слов, после брошенных взглядов Шура больше не чувствовал ненависти. В глубине его души вдруг зародился непонятный Шуре интерес и странное влечение, заставляющее его мысли вновь и вновь возвращаться к образу этого страшного и бесчувственного юноши.       Только вот с каждой минутой, с каждым последующим днём образ этот в голове Шуры менялся и невольно преображался, словно юноша одним взглядом заставил Шуру поддаться его внешней красоте, несмотря на всю ненависть и боль, что загадочный Принц уже успел причинить ему. P.S. Шура погиб, как погибла и его сестра, разрушил свои мечты и стремления, бросил окончательно сошедшую сума от одиночества и горя мать и сам через пару месяцев уже забыл даже собственное имя, превратившись в глупую одержимую куклу, какими становились все, кого хотел забрать в качестве игрушки Прекрасный принц.