***
Первый раз он увидел Светлячка совсем недавно, когда тот, с любопытством осматриваясь, забрался к нему в логово: низкорослый, щупленький, не то жучок, не то одно из неудачных творений Бледной Поганки — словом, на первый взгляд ничем не примечательное существо. Но было в нем что-то… что-то знакомое… почти родное. Охотник почувствовал его сиюминутный испуг (еще бы, не каждый день с тобой кусты разговаривают!), а затем смутную, копошащуюся глубоко внутри тревогу. И все же жажда познания в нем преобладала над страхом, и ради новых открытий он готов был рискнуть — раз, и другой, и снова. А еще он светился — совсем как молодой охотник, впервые почуявший манящий запах огромного неизведанного мира. Таких юнцов называли чжуру — светлячками. Когда-то Охотник и сам с гордостью носил это прозвище. Совсем еще неопытный, но уже осознавший свою силу, он искал границы дозволенного. Жизнь тогда напоминала лихой азартный танец на краю пропасти, и порой от падения его отделял лишь один-единственный шаг. Когда он возвращался к Гнезду и взахлеб рассказывал о своих приключениях, Мать слушала его со странной улыбкой. В этой улыбке смешивались и гордость, и счастливые воспоминания о собственной молодости, и, конечно, опасение, что когда-нибудь сын-шалопай все же свернет себе шею. — Ты светишься ярче, чем все остальные мои дети, — сказала она однажды. — Не знаю, куда тебя заведет этот свет. Сейчас, когда горячая кровь первой охоты кружит молодняку головы, глупо просить тебя об осторожности, да и не нужно, наверно. Мне радостно от того, что ты не боишься жизни — и страшно, потому что, встретившись со смертью, ты тоже не испугаешься. Когда-нибудь твой свет даст жизнь новым охотникам, и ты почувствуешь то же, что чувствую сейчас я. И хоть его свет так и не дал никому жизнь, он все же испытал это чувство. «Этот малек похож на меня, — подумал он, глядя в живые темные глаза. — Более аккуратный, конечно, но тоже сорвиголова, иначе не рискнул бы забраться сюда. А это что у него на маске? Неужели вмятина от удара бальдра? Во имя света, какой же он хрупкий! То, что для меня было игрой, может его убить». Внезапно ему захотелось защитить этого наивного детеныша и от бальдров, и от лишайников, и от остальных опасностей там, на Тропе, упрятать поглубже в логово и для верности замаскировать листвой. Такие мысли изрядно Охотника смутили, потому что он привык быть храбрым и ценить храбрость в других, а лицемерие и вовсе презирал всей душой. А чем еще, если не лицемерием, был этот порыв? «Он должен сам встретить свою судьбу! — как можно тверже заявил себе Охотник. — Ни тебя, ни других его первая охота не касается. Не вмешивайся!» Но предостеречь малька хотелось, да так сильно, что аж в груди жгло. Это-то жжение и подсказало компромисс между долгом и совестью. — Возьми мой Журнал, — стараясь не выдать своего волнения, произнес Охотник. — Он поможет тебе. «Во всяком случае, я на это надеюсь».***
Ожидания оправдались — Светлячок забился в небольшую каверну со скамейкой и деловито чирикал пером по желтоватой бумаге — не иначе, карту рисовал. Весьма толково, в этих пещерах заблудиться — нечего делать. Погруженный в свое занятие, он не услышал, как Охотник тихонько подкрался поближе и затаился, полностью сливаясь с окружением. Ничего, вскоре он научится вслушиваться в шум вокруг, и ни один враг не подберется к нему незамеченным. Споринки уже пели вечернюю песню, и Светлячка, очевидно, начало клонить в сон. Он разложил карту под скамейкой, прижал по краям камушками, чтобы просохла, воровато огляделся и вытащил из-под рваного плаща что-то белое и светящееся. Неужели?.. Да, это был Журнал. Светлячок, очевидно, разобрался, как им пользоваться: уверенно покатал в лапках туда-сюда, позволяя напитаться светом, и навел луч-указатель на стену. Сияющие капельки Души, которую Охотник запечатал в этот амулет, замерцали, окрашиваясь в разные цвета, и перед Светлячком возникла картинка: быстрый набросок атакующих богомольих отроков и подпись к нему. Этот малыш справился с богомолами? Похвально, очень похвально. Сам Охотник в молодости не одно копье сломал об их клешни, да и богомолы, честно признаться, в долгу не остались. Гордые, гады, но за то их и уважают. Однако Светлячка интересовали отнюдь не богомолы. Он принялся шустро прокручивать Журнал, и Охотник услышал свой голос, слегка искаженный светозаписью: — Споринка. Пассивный… Какой ужас! Но такой… Носит… Заточи гвоздь… Что за баловство? Охотник возмущенно фыркнул. Как можно настолько неуважительно относиться… Светлячок будто услышал его мысли и защелкал лучом света еще быстрее: — Спо… кой… ной… но… чи… И снова, почти слитно: — Спокойной ночи! Чжуру нежно погладил холодный амулет и вдруг стиснул его сильно-сильно, прижимая к груди. Пару секунд он обнимал Журнал, а потом сжался в комочек и затих. Охотник дождался, пока его дыхание станет ровным, и тенью скользнул к скамейке. Во сне Светлячок казался еще более уязвимым и слабым, как наполненный Живокровью шелковый фонарик. Тронь — и сломается. Кончиками когтей Охотник поправил его сбившуюся набок треснутую масочку, стер с левого рога брызги кислоты. Кроха, неужели ты настолько одинок, что некому даже пожелать тебе спокойной ночи? *** С каждым днем Светлячок пробирался все дальше и дальше. Вот уже и в Глубинном Гнезде, и на Краю Королевства начали попадаться тела поверженных им врагов. Охотник чувствовал вибрацию постоянно обновляющегося Журнала, гордился удачным выбором и втайне надеялся, что Светлячок однажды заглянет похвастаться своими успехами. Интересно, он до сих пор перед сном пытается выудить из Журнала слова поддержки? Должен бы перестать, пора прекращать это ребячество. А с другой стороны… Охотник тоже не отказался бы от «спокойной ночи» каждый вечер.***
Когда Мать только начала выпускать его и сестер бродить по окрестностям одних, она давала им нарисованные карты с заданиями вроде «найди восемь белых существ с шипами на спине» или «пробеги по пяти висящим плитам без остановки». Иногда она пыталась взять детей «на слабо», и они то выполняли безумные трюки, то выслеживали доселе невиданных, таинственных и опасных, как им казалось, существ. Охотник обожал мамины вызовы. Дни напролет он мог биться над очередной головоломкой или караулить каких-нибудь редкостных бальдров. Да, это было сложно и нудно — но тем слаще потом ощущались завистливые взгляды не столь терпеливых сестер и уважительные кивки старших братьев. Составляя Журнал, Охотник поначалу и не понял, что превратил его в подобие материнских карт. Ему просто хотелось сделать что-то, что вызывало бы у него приятные эмоции. Тем неудобнее он себя чувствовал, когда сообразил, что вместо справочника вручил Светлячку… вот это. Получается, теперь Светлячок — его дитя?***
Охотник нежился под лучами светомушиных ламп, впитывая исходящую от них белую силу. Он перевернулся на спину и потянулся к яркой энергии, готовясь сцапать ее, с жадностью втянуть и… Внутри что-то тревожно тренькнуло. Неужто переусердствовал с Душой? Или не стоило есть ту странно пахнущую дюранду? А может… Все не то. Здесь должна быть какая-то другая причина… Журнал. «Каролинг. Охранник дворца Халлоунеста, опытно владеющий…» Каролинги, личная стража Бледной Поганки, пропали из Халлоунеста одновременно со своим господином. Где же Светлячок нашел этих давно исчезнувших существ? Охотник нервно зашипел. Похоже, его ученик замахнулся на что-то непонятное и, безусловно, небезопасное. «Крыльни. Летучие создания…» А эти-то откуда взялись? Каролинги, крыльни и свита Короля однажды просто испарились, будто в воздухе растаяли. Вскоре после этого как сквозь землю провалился и Белый Дворец. Охотник знал земли Халлоунеста лучше всех и мог бы поклясться — нет больше этих тварей. Разве что… Он задумчиво постучал когтем по фонарю, наблюдая за беспечным танцем светомушек. Разве что Светлячок нашел путь в чужие воспоминания. Грезы и все, что с ними было связано, оставались для Охотника тайной, мрачной и пугающей. Чьи-то сны — не место для живого существа. Там правят древние и недобрые боги, с которыми иметь дело себе дороже. Пару раз, правда, Охотник все же рискнул заглянуть в разум своей добычи — и ему дали понять, что не стоит искушать судьбу. В конце концов, зверобоям нечего делить с богами. Охотники умели видеть обитателей Грез, но практически не грезили сами — ни наяву, ни во сне — то ли из-за стремления жить моментом, то ли благодаря постоянным изматывающим нагрузкам. Возможно, в этом и крылся секрет их неуязвимости перед Чумой, которая распространялась через пустые мечты и наветы. Лишь немногие умели путешествовать по снам по собственной воле. Неужели Светлячок спутался с кем-то из последователей Кошмара? Или же… да нет, невозможно, мотыльки все повымерли. Так ведь и каролинги с крыльнями тоже. Возможно, маленькие пушистики все еще ткут узоры судеб и пророчеств — пусть даже их тела давно истлели. Охотник даже припомнил место, где могли остаться их духи: Земли Упокоения, потаенная пещера вдали от любопытных глаз. Он нечасто ходил туда, потому что шепот бесчисленных призраков изрядно действовал на нервы. Пожалуй, стоит наведаться к берегам Голубого Озера и разузнать все. Прямо сейчас, делов-то. Не стоит откладывать на завтра то, что можно… Внезапно что-то темное стремглав влетело в логово и упало Охотнику прямо в лапы.***
— Чжуру, что с тобой? Светлячок трясся, как в припадке, часто-часто хватая воздух. Из-под его маски лилась мерзкая черная жидкость, похожая на смолу, вокруг лапок клубился густой пар; и без того не особо целая накидка была разорвана в клочья, открывая огромное, сочащееся гноем клеймо на спине. Такой знак носили рабы Короля, сосланные догнивать свой век в шахты и котлованы. Охотник непроизвольно оскалился и вздыбил гриву. Как же он ненавидел тех, кто считал живых существ своей собственностью, имуществом… вещами без чувств и разума! Именно поэтому охотники никогда не сотрудничали с Белым Светом. Сама идея рабства и плена вызывала у них отторжение. Победил врага — убей его сразу, но не мучай и не глумись над ним! Разве можно поступать как-то иначе? Светлячок весь сжался, посмотрел снизу вверх — униженно, умоляюще. «Пожалуйста, я сделаю все, что ты попросишь, только помоги!» — говорил его взгляд. — Ш-ш-ш, лежи смирно! Охотник собирался уложить Светлячка куда-нибудь на мох, где мягко, но тихий шорох у входа заставил его замереть. Неужели чжуру привел кого-то еще?.. Клац-клац-клац. Охотник быстро обернулся, готовясь отбить атаку. Словно из ниоткуда перед ним возникли семеро каролингов.***
— Пришли за ним. — Один из каролингов указал на Светлячка. «Почему их семеро? — лихорадочно соображал Охотник. — Они всегда сражались парами… Где восьмой?» О том, откуда на его голову свалилась эта нечисть, он не думал — и так было ясно, что из чьих-то грез. — Не за тобой. — А зря, — облизнувшись, прошипел Охотник. — Это мое логово, и я не люблю незваных гостей. — Отдай меченого. Мы уйдем. Ты снова будешь один. Охотник быстро снял с растянутой у стены лианы паутинную сумку и осторожно, придерживая треснутую маску, опустил в нее Светлячка. — Зачем он вам? — Метке предателя не место в Белом Дворце. — Белого Дворца больше нет. — Ты ошибаешься, — холодно отчеканил каролинг. — Дворец навечно останется в памяти слуг Короля. «Ну и кашу ты заварил, кроха! — подумал Охотник. — Смотри не упади, когда я…» — Не нужно переноски. Заберем так. — Попробуйте, если не струсите, прихвостни Бледной Поганки. Охотник легко закинул сумку за спину и припал на все четыре лапы. — Потому что, пока жив я, вы его не получите! Каролинги одновременно выхватили из ножен серпы-клешни и с удивительной синхронностью бросили их в Охотника. Он отскочил в сторону, и клешни бумерангами просвистели у него над головой. «Очевидно, восьмой убит. Я совсем не чувствую запаха еще одной грезы». Охотник играючи качнулся вперед — и сразу назад, уклоняясь от быстрых выпадов. «Нельзя позволить им приблизиться. Они или прижмут меня к стене, или зайдут за спину, и тогда Светлячку конец». Он не любил дальний бой, потому что почти все по-настоящему сильные заклинания, известные его роду, скорее напоминали оружие последнего шанса, чем полноценные боевые техники. «Нужно что-то, что ранит сразу всех. Хорошо хоть стоят они рядом!» Пол под каролингами замерцал, покрываясь тонкими полупрозрачными пластинами. Белые воины на секунду замешкались — но, слава свету, соображали они туго, поэтому повторили атаку бумерангами. Это-то Охотнику и надо было. Он мгновенно бросил в смертоносные клешни еще одну пластину — и все они разом раскололись. Раздался стеклянный звон, а затем хруст королевских доспехов, со всех сторон утыканых осколками. Не дожидаясь, пока каролинги опомнятся, Охотник прыгнул к ним и с размаху ожег всех раскаленным хлыстом из Души. По-хорошему, следовало бы развить успех, но Светлячок!.. Пришлось снова отступить. «Брать врага измором — не лучшее решение, особенно когда у тебя за спиной настолько хрупкая поклажа!» Нужно было что-то быстрое, что-то… «Знаю!» Бумеранги снова полетели в него. Широкий шаг в сторону — и они отскочили от дальней стены. «Жди…» Острые лезвия почти коснулись его боков. Каролинги поймали свои клешни… «Сейчас!» Охотник ринулся прямо на выставленные мечи, как будто хотел налететь на них грудью со всего разгона. Опешившие каролинги на мгновение растерялись, и он перемахнул через всех семерых, приземлился на четвереньки и стремглав вылетел из логова. «Мне должно хватить времени, должно! Хоть бы сзади никто не подобрался!» Раскачиваясь на подвешенной платформе, Охотник сотворил из Души лук и натянул тетиву, накапливая в пылающей белым огнем стреле энергию, которой должно было хватить на всех каролингов. Они высыпали из убежища скопом, потому что проход оказался для них слишком узким. Охотник не стал тратить время на красивые прощания. Выстрелил — и оборвал когтями лиану, чтобы платформа упала вниз. Наверху оглушительно громыхнуло, кто-то захрипел. Затем все стихло.***
В любое другое время Охотник порадовался бы такой удаче — семь королевских стражников за раз! — но сейчас ему было не до того. Он вскарабкался обратно, мельком взглянул на тающие в воздухе черные тела и поспешил в подземную комнату логова. Только там он позволил себе выдохнуть с облегчением. — Надеюсь, тебя не слишком укачало во время моих прыжков? Тишина. Хоть бы заскребся. Встревожившись, Охотник аккуратно извлек чжуру из сумки и положил его на каменный стол. Выглядел Светлячок, конечно, препаршиво, но за жизнь цеплялся отчаянно, а значит, шансы вылечить его были весьма неплохие. — Лежи и не двигайся. Я постараюсь тебе помочь. Охотник достал из тайника мед, выжатую Живокровь и склянку с Душой из Города Слез. Почему-то в настолько влажном климате она сгущалась до состояния густого геля; это позволяло делать запасы. «Две части меда. Одна — Живокрови. Две — Души. Перемешать и растопить». Он готовил снадобья очень редко. Обычно сила света внутри помогала накопить достаточно Души для исцеления, поэтому нужда в дополнительном лечении возникала лишь при крайне серьезных травмах. Собственной Души оставалось еще порядочно (как чувствовал, что пригодится), поэтому смесь он подогрел прямо ей. — Эй, ты жив там? Не дожидаясь ответа, Охотник снял со Светлячка изодранную накидку, перевернул его на живот и стал осторожно наносить лекарство на обожженную спину. Мед и Живокровь сделали свое дело: воспаление потихоньку стало спадать. Да и Душа, очевидно, дошла до цели. Во всяком случае, черный пар от чжуру больше не валил. «Повезло ему — восстанавливается быстро». — Кто же тебя заклеймил? И зачем? Разумеется, Охотник уже давно понял, что подобные Светлячку существа не разговаривают, и вопросы задавал скорее для того, чтобы успокоить его и успокоиться самому. Вот только он недооценил своего ученика: чжуру толкнулся на подгибающихся лапках, сел на колени и зажестикулировал на особом наречии, которым в незапамятные времена пользовались там, где требовалось сохранять тишину. «Я сам. Хотел добраться до Бездны. Было почти не больно. А потом, когда я попал в разум мертвого каролинга, меня обожгло, и за мной погнались… они». — А ты сообразительный жучара, раз выучил язык жестов, — с одобрением сказал Охотник. — Где еще болит? «Правый бок и грудь». Охотник накрыл спину Светлячка листом и закрепил эту повязку смолой, затем ребром когтя ощупал его бока. Вроде бы ничего ему не сломали (есть ли вообще в его тельце что-то, что можно сломать?) и не раздавили. Ну а ссадины — это не страшно. «Они развоплотили меня дважды». Охотник похолодел. — Как?.. «Первый раз меня выбросило из Грез, и я хотел еще раз попробовать попасть в Белый Дворец… но появились они. Я попытался отбиться. Их бумерангов было слишком много. Тень высвободилась снова. Я успел ее поглотить раньше, чем ее рассекли они». Уничтожение Тени обычным оружием навсегда разрывало связь с Душой, разбивая внутренние сосуды, и лишало возможности возродиться — хотя бы в виде призрака. Всегда и везде это считалось непростительным преступлением. И если королевские стражники решились на такое… «Мне стало так страшно… и я побежал через вокзалы, а они…» — Расскажешь потом, — прервал его Охотник. — Тебе надо отлежаться. Он поднял накидку чжуру, вытащил из карманов амулеты (неплохой, однако, запас), пару десятков гео и Журнал. Деньги и амулеты отправились на полку, а Журнал… Журнал нуждался в небольшом улучшении. То-то Светлячок обрадуется. Крохотные лапки отчаянно вцепились в его запястье. «Нет! Пожалуйста, не забирай его! Я знаю, я провалился, но, клянусь, я все исправлю!» — Постой, что? Из глаз Светлячка тоненькими ручейками текла черная жижа — неужели он таким образом плакал? «Я плохой охотник… меня пришлось спасать! Ты считаешь меня недостойным, да? Но я исправлюсь, я…» Охотник легонько щелкнул его по маске между рожек, чтобы прервать поток испуганного лепета. Глупыш! Нашел чего стыдиться. Знал бы он, сколько раз сам Охотник в юности удирал от королевской стражи! «Он не слабости своей стыдится, — понял вдруг Охотник. — А того, что эту слабость увидел я. Неужели мое уважение так много для него значит?» — Я не собираюсь отнимать Журнал, только хочу внести пару изменений. А бегать от слишком опасных противников — правильно. И помощи просить тоже правильно. Нужных слов никак не находилось — наверно, из-за того, что Охотник знал: он бы тоже со стыда сгорел, если бы оказался в такой ситуации. Разве можно объяснить кому-то, как надо поступать, если раньше вел себя в точности наоборот? «Интересно, часто ли те, кто учит других, сталкиваются с такими мыслями?» — У нас говорят так: хороший охотник знает, когда его действиями должно руководить любопытство, а когда — осторожность. И не столь важно, от какой крайности начать свой путь к золотой середине. В принципе, он мог бы и ограничиться этой глубокомысленной фразой, которую так любила Мать. Но Охотник привык быть честным — в первую очередь с собой. — Правда, у меня в молодости и с доверием, и с золотой серединой было как-то… не очень. Да и сейчас я не уверен, что достиг… Светлячок стиснул его лапу сильно-сильно, потерся маской о ладонь. Странное чувство. Непривычное. Приятное. Как же оно называлось? Нежность, привязанность — как-то так? Какая разница! — Если хочешь обняться, лучше сделать это немного иначе. Охотник сложил ладони лодочкой, подхватил чжуру и поднес к лицу — так, чтобы можно было коснуться щекой шершавой, похожей на скорлупу маски. Светлячок зарылся в густую гриву, погладил шелковистые пряди. «Я не… не думал…» — Ш-ш-ш… Журнал, повинуясь молчаливому приказу, поднялся в воздух и коротко вспыхнул, запечатлевая момент. Потом надо будет перерисовать… — Не прокручивай больше Журнал так быстро, хорошо? Может сбиться порядок записей. Ну как можно называть этих мальков безэмоциональными — у них все чувства по глазам видно! «Откуда ты…» — Вот уж знаю. Эй, прекрати извиняться! В следующий раз, когда Светлячок откроет Журнал, ему не понадобится складывать «спокойной ночи». Все слова, которые ему так нужны, Охотник запишет в отдельный раздел.