Сахарная балерина

      Ренат Агзамов стоял над душой и бесил одним своим присутствием.       Так бы начал этот мини-роман некий Константин Ивлев, который по пьяни проспорил, что с закрытыми глазами может украсить торт так, что он поразит любого. Проблема в том, что нежный шоколадный бисквит в форме шкатулки словно передвигался из стороны в сторону, и водрузить на него сахарную розовую балерину было нереально.       Агзамов ржал про себя как конь, когда Ивлев вновь промахивался.       — Ну что, Костя, готовь бабло, — самодовольно ухмылялся Ренат.       — Ещё минуту этого фарса, и я тебя сделаю, — тихо рыкнул шеф-повар. — В следующий раз главным условием будет присутствие свидетелей…       — Но ты был так уверен в себе, что сказал, мол, без них обойдёмся, детка.       — Детка? А я был в ударе, — хмыкнул Ивлев.       — Конечно, был. И фанатку свою зажал в углу, хотя женатый человек. Но это уже не моё дело, — картинно развёл руками Ренат, как будто Константин его видел. — Ведь «папочка знает, что делает», не так ли? — и ухмыльнулся.       — Блядь, — сахарная фигурка треснула в руках, повязку Ивлев снял, заметил шоколадные подтёки по всему столу, — ах ты, су…       — Хотя, может, где-то я и приукрасил, — засмеялся Агзамов и сделал быстрый шаг назад, чтобы шеф-повар не вмазал ему по котелку. — Злоба считается острой, я же думаю, что она может быть острой, как эта несчастная фигурка. Что ж ты наделал, я ж старался.       — Лучше б ты в постели так старался, — Ивлев деловито закатал рукава, открыл форточку и закурил.       Ренат округлил глаза.       — Ты не охренел на моей кухне курить, ирод? Я тебе этот бычок в ж…       Костя хмыкнул, извлек сигарету и расположил её промеж губ кондитера. Его пальцы задержались на подсохшей коже слегка покусанных губ. Он приблизился, и передал пламя с одной сигареты на другую.       — Жопу я твою займу, будь спокоен, — прокомментировал Ивлев и отстранился, чтобы выдохнуть дым в форточку.       В углу он зажимал по пьяни не фанатку. Папочкой его в шутку назвал Ренат, и понеслось. Ну, вы знаете, как это происходит у любителей выпить. Прицепилось и всё, хоть весь мир сходи на нет.       — Кокосовая, — задумчиво произнёс кондитер.       — Могу себе позволить, — гордо заявил Ивлев. — Не то что некоторые, которые презервативы, блять, забывают в самый ответственный момент.       — Я тебе говорил, рабочие загубили мой заказ, и я купил, какие были, а если тебе, блять, не нравится, трахай кого-нибудь ещё, кто согласится. Хотя кто согласится, ё-моё… — Агзамов затушил сигарету и пошёл вытирать со стола.       — А ты интересный, когда возмущаешься, — хмыкнул шеф-повар, — особенно классно, когда ты злой. Правда, следы от зубов у меня до сих пор на плече на зажили.       Ренат уже было почти попробовал бисквит, не засох ли, убрать ли его в холодильник, как поднял голову и облизал пальцы.       — А нечего приставать ко мне, когда я хочу тебя сожрать из-за твоих пижонских шуточек. На учеников своих ори, а я этого не потерплю, тем более в своей мастерской.       — «Мастерская»? Смешно, — хмыкнул Костя. — Кухня — это храм. Повар — жрец. Хочешь, чтобы боги отвечали, делай, как надо. А не «у тебя паста, как бич-пакет». Я ему богов изысканных вкусов привлекаю, а он называет мой шедевр бич-пакетом. Да за такое карамель в печень — никто не вечен, блять.       — Мы тогда тоже, вроде, пили…       — Бросаем пить? — Ивлев докурил и встал напротив.       — Или готовить, — пожал плечами Агзамов. — Но я тебя огорчу: не собираюсь я бросать своё дело из-за такой выскочки, как ты.       — Гениям свойственно безумие. Именно это лезвие — перчинка таланта. Но вот ты конкретно — ебанашка ещё та.       — Типичный Ивлев, — фыркнул Ренат, убирая подтаявший торт в холодильник. — Кофе будешь?       — Не, меня жена ждёт, я и так тут проторчал достаточно.       — Жена, — повторил Ренат, слегка погрустнев. — Хорошо. Да. Точно, — пожевал губу, отвернувшись к кофемашине.       Его собственная жена сейчас отдыхала на Тенерифе с детьми, поэтому можно было позволить себе скромную пьянку с лучшим другом. Но другом ли? Трахаться они трахались, да только по пьяни, и то, что происходило между ними, не пересекало никаких границ. Что им теперь, пожениться что ли? Ребёнка усыновить? Так жизнь дала уже всё, поздно рыпаться. Даёшь алкотур на члене пьяного любовника — и пускай тоска уходит вместе с остатками совести и чувством собственного достоинства.