даже помощь с безделушками может обернуться проклятием

Их совместная жизнь после всего пережитого наконец-то пошла своим чередом. Счастливая заслуженная пенсия для них троих включала жизнь в деревне на свежем воздухе (правда, с повышенной влажностью – деревня Дождя всё-таки), умеренную физическую активность (выращивание овощей, а также частые турпоходы по окрестным горам) и регулярное вкусное домашнее питание (исключительно благодаря Пан Е и его божественным кулинарным навыкам). Панцзы гордился тем, что теперь-то, когда они полностью отошли от всех дел и закончили с антикварным бизнесом, сосредоточившись на том, чтобы жить здесь и сейчас, два угла их Треугольника заново учились жить нормальной жизнью – и у них это понемногу получалось! У Се стал нормально спать, освободившись от преследующих каждую ночь кошмаров. Решить за десять лет десятилетия проблем предыдущих поколений, вырезать под корень тысячелетний культ, а затем оказаться смертельно больным и выжить – причин для плохих снов было предостаточно. Однако он никогда не говорил, что именно в них было, а его улыбка, когда пытался спешно перевести эту тему, была вымученная и виноватая. Панцзы когда-то было обидно за то, что его глупый родной человек взвалил всё на свои плечи и эгоистично отказался делиться. Сейчас это не имеет значения – они в безопасности. У Се больше не снятся кошмары, так что и бередить старые раны незачем. (Хотя ему всё ещё иногда хочется, чтобы У Се, спасаясь от дурных снов, снова приходил к нему среди ночи и змеёй заползал под руку, находя утешение в том, чтобы вжиматься в мягкий горячий бок своими костями. Тем более сейчас он поднабрал вес от хорошей жизни, пусть и острые локти никуда не делись). С Сяогэ всё было одновременно проще и сложнее, потому что этот столетний старик получше них знал, как игнорировать дерьмо из прошлого, чтобы оно не мешало жить. Но также этот дурацкий мэнъюпин только начал учиться наслаждаться жизнью без своего бесконечного долга в месте, где тихо и безопасно, вместе с дорогими людьми. Пусть он и не хотел говорить важные сердцу вещи словами через рот, но факт того, что он больше не сбегал в горы дольше чем на пару суток, принимал активное участие в домашних делах (в тех, от которых не получилось ловко отлынивать), а ещё по вечерам смирно сидел, зажатый своими стариками, на диване и смотрел очередной фильм – всё это говорило за него лучше, нежели слова. Итак, Панцзы нравилась их относительно спокойная пенсия, и ему совершенно, совсем-совсем ни капельки не хотелось чтобы произошло чего-нибудь этакое, что заставит их стряхнуть с себя пыль старости. Хватит с них гробниц, сомнительного антиквариата, всяких бандитов и смертельной опасности – курс их развлечений сменился на создание и управление собственным фермерским домиком. Ну, и иногда (в редких случаях!) можно было помочь кому-нибудь, например найти пропавшую в бамбуковом лесу девицу. Или, выполняя обещание, съездить-таки на рыбалку за королём-драконом стоячей воды. (Выполненное обещание теперь плескалось в наспех вырытом пруду возле дома, пугая бедных соседей и вызывая у деревенских детишек особо острое желание выловить из местных озёр такое же. Ни у кого ещё не получилось, зато мелкая рыбёшка исправно приносилась как подношение рыбному богу – а вдруг благословит на кого побольше? Живущий сытой жизнью Король-дракон никого не благословлял, но подношения принимал исправно, даже не делая попыток сожрать их приносящих. Иногда Панцзы казалось, что эта огромная скотина с медными монетами на чешуе любит детей больше, чем тех, кто вытащил его, оголодавшего, из пустого подземного озера). В общем, недостатка в приключениях не чувствовалось даже на пенсии. Или, Панцзы так только казалось. Потому что вот они, с вещами на пару недель, уже в Ханчжоу – обошли родственников У Се, общих друзей и заглянули в знакомые места вроде любимого ресторанчика. Повспоминали хорошие времена, прогуливаясь по Западному озеру и помечтали о том, как могли бы приехать ещё раз в январе, чтобы увидеть снег. На этом можно было бы закончить, попрощаться со всеми и поехать обратно в Фуцзянь. У них пусть рыба и была всегда кормлена, другая живность находилась под чутким присмотром тётушки-соседки, а в ресторанчике на время поездки хозяйничали специально взятые для этого на работу миньоны – но как-то это всё... – А теперь ещё раз мне скажи, почему мы здесь задержимся? – проворчал Панцзы, плюхаясь на диван в Ушаньцзюй, после того, как задушил Ван Мэна в объятиях. – Сяохуа хочет, чтобы я помог ему с несколькими безделушками, – повторил У Се, что-то быстро печатая в телефоне. И прежде, чем мужчина фыркнул и начал громко возмущаться, добавил: – Лю Сан ещё не вернулся из поездки, а Ли Цу сможет приехать только на выходных. Мы давно их не видели. – Ты правда думаешь, что Яли примерно учится в университете, а не лазит со своими друзьями по всяким злачным для расхитителей местам? Да ни в жизнь не поверю – скорее мы с тобой поцелуемся, чем твой сын будет сидеть на заднице ровно и делать домашку! У Се с раздражением швырнул в него тапок: – Именно поэтому мы и подождём его приезда! Панцзы в долгу не остался, и они, по обыкновению своему, сцепились в шуточной драке. Ван Мэн, заваривший чай, со вздохом отнёс его назад на кухню, иначе эти двое точно бы перевернули кипяток, и в первую очередь пострадал бы его феноменально неуклюжий босс. Сяогэ, прислонившийся к косяку, смотрел на потасовку со своим непроницаемым лицом, но в уголках его глаз плескались мягкость напополам с лёгким раздражением. Несколько часов спустя, когда все давно разошлись по своим делам – У Се засел в кабинете разбираться с приехавшими для него безделушками, Сяогэ забрался на крышу греться последними солнечными лучами, а Пан Е хозяйничал на кухне, соображая ужин – случилось странное. Это было похоже на звук, который ты скорее почувствовал, чем услышал; на электрический разряд, от которого волосы должны встать дыбом, но отчего-то всё ещё лежат на своих местах. Нечто такое знакомое, и чуждое. Мимолётное. И Панцзы уже догадывался, что это могло быть. Торопливо отложив палочки, выключив плиту и сорвав с себя фартук, он поспешил к источнику краткого безобразия, но куда ему было до скорости Сяогэ? Поэтому, когда он ворвался в кабинет, Мэнъюпин был уже там, в своей готовности кинуться на любую угрожающую У Се опасность похожий на кошку со вздыбленной шерстью. У Се тоже был там – в целости, сохранности, и весьма удивлённый тем, что к нему вот так ворвались. Словно ничего не почувствовав, он отложил какие-то бусы в сторону и поднялся из-за стола, вскидывая брови в вопросительном беспокойстве. – Что такое? – спросил он, и в его оленьих глазах даже не сияло то честное лукавство, которое всегда присутствовало, когда он пытался что-то скрыть. – Ты сейчас ничего не почувствовал? – нервно спросил Панцзы, оглядывая комнату. – У тебя всё нормально? – У меня? – мужчина похлопал ресницами, и на его лице появилось какое-то странное выражение. Затем его брови поползли вверх, и Панцзы почувствовал неладное, – Постой. Вы подумали, что что-то случилось, и пришли меня спасать? И после этой не имеющей смысла фразы он улыбнулся. Так радостно, мягко и до безумия нежно, как не улыбался даже в молодости, до всего произошедшего дерьма. У Панцзы отвисла челюсть. Бросаться спасать Тяньчжэня было у них выжжено в костях – так почему эта аксиома теперь вызывала у спасаемого такую реакцию? Сяогэ, не выдержав, в два шага преодолел расстояние до У Се и принялся ощупывать голову на предмет повреждений. И мужчина вдруг вместо того, чтобы стоять смирно, подался вперёд и повис на нём с осьминожьми объятиями. Не осознавая, что делает, Панцзы достал из кармана телефон и включил камеру. И не прогадал, потому что Тяньчжэнь, сладко вздохнув, потёрся лицом о крепкое плечо Чжан Цилина, затем на несколько долгих секунд уткнулся носом в его шею. – Сяогэ, ты такой замечательный! Я так сильно тебя люблю! – прозвучал его невнятный голос, пока руки всё крепче и крепче сжимали тонкую талию. – Пожалуйста, не уходи от нас больше, хорошо? – У Се, – предупреждающе позвал Сяогэ и попытался осторожно отстранить любвеобильного мужчину от себя. – У Се, посмотри на меня. – А ты не уйдёшь от нас больше? – Не уйду. Посмотри на меня. Наверное ему нужно было осмотреть зрачки, или что-то в этом роде, чтобы понять, не наркотики ли это, и он явно не ожидал, что У Се, отстранившись, вдруг улыбнётся солнечно, а затем подастся вперёд и мягко прижмётся своими губами к его губам. Панцзы впервые увидел, чтобы у Сяогэ на лице так сильно проявлялось не просто удивление, а искреннее охуевание. Он готов поклясться, что в тот момент вживую услышал, как громко трескается маска невозмутимости. У Се отстранился, сверкая самыми настоящими звёздами в карих глазах, а затем ещё раз поцеловал его, уже смелее. Раскрывая губы и попытавшись толкнуться языком. Сяогэ своих губ не разомкнул, не шелохнулся, стоя напряжённо, словно натянутый лук – тогда У Се просто обиженно чуть прикусил его нижнюю губу и пососал её, словно извиняясь. Затем как ни в чём не бывало отстранился, повернулся к Панцзы, улыбнулся той ужасной нежной улыбкой, и в один миг влепился в него объятиями, едва не выбив силой своей любви телефон из рук. – Тяньчжэнь, что ты… – мужчина наконец обрёл способность говорить, и был заткнут смачным, от всей искренней души, поцелуем в губы. *** – То есть ты хочешь сказать, что наш Тяньчжэнь теперь на неизвестное количество времени будет вот таким? – с ужасом взвыл Панцзы, и принялся отбиваться от медленно ползущего к нему с распростёртыми объятиями У Се. Мужчина хотел позвать Сяогэ на помощь, но тот после поцелуя завис так, что перестал реагировать вообще на любые внешние раздражители, оставшись стоять на месте с ещё более пустым лицом чем обычно, пока Пан Е пытался бороться с последствиями. Где-то за экраном видеозвонка очень громко постарался не засмеяться Хэй Сяцзы, пока на переднем плане Сяохуа спрятал улыбку в кулак, сделав вид, что закашлялся. – Почувствуй себя на чужом месте! – крикнул с той стороны экрана Слепой. – И позволь ему тебя поцеловать – вдруг проклятие рассеется? – Стало только хуже! Посмотри на Сяогэ – бедняга всё ещё переустанавливает свою нервную систему! – Панцзы пощёлкал пальцами свободной руки, другой рукой отпихивая от себя обиженно захныкавшего У Се. – Эй, Сяогэ! Чжан Цилин очень медленно перевёл на него взгляд и наконец сфокусировался на происходящем, где два другие угла треугольника сладострастно (не совсем, Панцзы честно старался этого избежать!) переплелись конечностями на общем диване. У Се хныкал, потому что ему не давали обнять его самого любимого огромного мягкого человека, Панцзы матерился сквозь зубы, не справляясь с силой его любви. На видеозвонке от хохота умирала парочка Хэйхуа. Чжан Цилин решил, что с него достаточно, и снова ушёл в себя. – Вот видите! – Пан Е, устав отбиваться, на секунду сдал позиции, и его лучший друг, воспользовавшись возможностью, влепился в него всем телом, обвил конечностями и вжался лицом в местечко меж плечом и шеей. – Это выше моих сил! – Эй, Сяо Сань Е! – отсмеявшись, позвал Сяцзы, и У Се тут же с интересом оторвался от манящей шеи и перевёл на экран абсолютно влюблённый взгляд. – Почему ты не отлипаешь от Панцзы? – Потому что я его люблю, – произнёс мужчина тем тоном, когда приходится объяснять что-то абсолютно логичное и всем понятное. – Мы слишком мало обнимались раньше, и теперь нужно как можно скорее наверстать упущенное! Мне кажется, если я не буду так делать, меня разорвёт от любви! Он снова уткнулся своим холодным носом в застонавшего от усталости Панцзы. Поёрзал на его коленях, устраиваясь поудобнее, и затих счастливой коалой, нашедшей своё любимое дерево. Сяохуа, не выдержав, согнулся пополам от хохота, скрывшись где-то за пределами камеры телефона. – А зачем ты поцеловал Яба Чжана? – со всхлипом спросил Хэй, скользнув пальцем под очки, чтобы вытереть слёзы смеха. – Потому что я люблю его! – раздражённо ответил У Се, повернув лицо исключительно для того, чтобы сверкнуть глазом. – А если я приеду – меня поцелуешь? – Нет! – Чжан Цилин, наконец отвиснув, посмотрел на него своим потемневшим предупреждающим взглядом, заставив старого коллегу тут же подавиться языком и сделать вид, что он просто пошутил и совсем-совсем не собирался приезжать, правда, честно, Яба Чжан не смотри на меня так! – Почему нет? – расстроенно спросил У Се, поворачиваясь к нему. – Я ведь люблю его тоже! И Сяо Хуа люблю! Я всех люблю! *** Да, проблема была в этом – он любил всех. Ван Мэн после часа интенсивных обнимашек наспех собрал всё необходимое и сбежал «по делам», попросив отписаться, как накал страсти схлынет с босса. Приехавшая проведать своего кумира Сяо Бай безумно обрадовалась и, счастливая, продержалась в обстановке, переполненной любовью, до самого вечера. – Ты у меня такая замечательная! – вздыхал У Се, гладя её по волосам и чмокая в макушку. – Моя самая любимая младшая сестрёнка! Дорогой Пан Е, посмотри на неё – разве она не прелесть? Самая любимая младшая сестрёнка вздыхала так же до зубной боли сладко, как и её гэгэ, и прижималась порозовевшей щёчкой к мягкому свитеру на его груди. Пан Е, отмачивая в горячей воде ноги ради собственного душевного равновесия, отмахивался от его заявлений. Сяогэ, которого удалось расшевелить и усадить греть ноги в соседнем кресле, активно прикидывался ветошью. Что творилось в его голове невозможно было понять, так как он, очень чётко выразив свою позицию насчёт приезда парочки Хэйхуа, сам шкерился от У Се по тёмным углам. (А ночью У Се ввалился в комнату Панцзы, заполз змеёй под руку и счастливо сопел до самого утра). *** В результате всеобщего совещания они пришли к выводу, что во всём виноваты те самые бусы, которые всё ещё лежали на том самом месте, куда У Се их положил, прежде чем полез целоваться. Но никто не смог хотя бы приблизительно сказать, как снять проклятие. Лю Сан, решивший заглянуть к ним после того, как вернулся с работы и на свою беду не прочитавший общий чат, сбежал через полчаса, не выдержав такой мощной любви. У Се, гладя его по голове, говорил ему, какой он хороший и любимый ими всеми член их железной семьи, чмокал его в висок и очень просил приезжать к ним почаще. А лучше съездить в отпуск в их деревню. (Пусть после побега Лю Сан и записал для Панцзы гневное голосовое, что его должны были предупредить о катастрофе по имени У Се, но на следующий день вернулся как миленький, на этот раз готовый к долгим объятиям и смущающим речам, наполненным любовью). Ли Цу, чат читающий, не зассал и приехал раньше выходных – посмотреть на своего старого засранца, превратившегося в ласкового и нежного любящего папашу. Ну, то есть, буквально: – Ты мой самый любимый ребёнок! – вздыхал У Се, с любовью тиская великовозрастного ребёнка за щёки и целуя в лоб. – Мой самый хороший сына! Я тебя так сильно люблю! Сяогэ, Панцзы – вы же любите нашего сына также сильно, как я? *** – Придётся нам вызывать тяжёлую артиллерию, – вздохнул Панцзы через несколько дней бесплодных попыток решить проблему. Тяньчжэнь, когда не пытался сам искать информацию, или не тискал других людей, ходил за ним по пятам, и если не хлопал влюблёнными глазами, то сетовал на то, что Сяогэ опять куда-то запропастился, даже на крыше его нет. (– Тяньчжэнь, ты что, лазил на крышу?! Убиться захотел? – Это мой старый дом, я знаю как залезть на крышу и не убиться!) – Я позвонил Жишаню, – сообщил Сяогэ, проскальзывая на кухню рано утром, пока У Се там не было. – Ого, – Панцзы от удивления даже присвистнул, потому что если их Мэнъюпин пошёл на такое, значит совсем отчаялся. – Что он сказал? – Хочет приехать. – Сяогэ ловко вытащил у него из-под носа кусочек отварной курицы и сел за стол. – И? Ты же не запретил ему, да? Судя по молчанию, именно это он и сделал. Панцзы недовольно оглянулся на него, но, наткнувшись на упёртый взгляд, тяжело вздохнул и вернулся к готовке. – Ты же понимаешь, что вероятность саморазвеивания у любого проклятия почти равна нулю, да? – начал он, в попытках достучаться до голоса разума. – И здесь даже поцелуй истинной любви не поможет – только если пойти от обратного и заставить Тяньчжэня поцеловать самого ненавистного ему человека, но таких сейчас пойди найди. Сяогэ едва слышно вздохнул. – Вряд ли на тебя снизойдёт озарение и ты случайно вспомнишь, как снимать такие проклятия, а Чжан Жишань хотя бы не терял память. И ему не становится больно, когда он пытается что-то вспомнить, в отличие от тебя. Если из-за этого ты опять свалишься с мигренью, Тяньчжэнь, с его проснувшейся вселенской любовью, от тебя совсем не отлипнет. Сяогэ вздохнул громче. – И последнее. Если ты не позволишь своему родственнику разобраться с этим, нам придётся обратиться к другому твоему родственнику. И поверь мне – никто из нас не хочет звонить Чжан Хайке. – Оу, – произнёс У Се, беззвучно появляясь в дверях кухни. – Вынужден с тобой не согласиться. Мы давно с ним не созванивались, я бы очень хотел с ним поболтать! – Тяньчжэнь, мы давно с ним не созванивались, потому что он грёбанный мудак, который хочет отнять у нас Сяогэ, чтобы он вернулся к ним восстанавливать семью! А его сестра чуть тебя не убила! Удивительно, но даже Мэнъюпин на эту речь согласно угукнул. – А, – У Се выглядел так, словно и правда только что вспомнил, почему никто из них не любил гонконгскую ветвь Чжанов. – Я не хочу отдавать им моего любимого Сяогэ! Панцзы одобрительно хмыкнул, а затем, хитро глянув на Чжан Цилина, сказал: – Ну вот, теперь мы хотя бы знаем, к кому обратимся, если всё-таки антидотом от проклятия станет поцелуй истинной ненависти! Мужчина глянул на него из-под густых ресниц так, что захотелось прикусить язык. К счастью и благополучию Пан Е, Тяньчжэнь наконец-то понял, что на кухне был Сяогэ. Панцзы, приготовившийся к худшему, с облегчением выдохнул и продолжил своё занятие, оставляя его разбираться с этим. – У Се, – Сяогэ, попытавшись ускользнуть, позорно проиграл в этой битве и безвольно остался стоять, обхваченный шаловливыми руками. Довольный осьминог по имени У Се потёрся всем телом и спрятал лицо, уткнувшись ему под челюсть. – Я думал ты ушёл, – расстроенным тоном невнятно прозвучал он оттуда, и шумно выдохнул. – Ты пообещал не уходить! – Я не ухожу, – покорно ответил Чжан Цилин и утешающе похлопал его по спине. Утром следующего дня на пороге Ушаньцзюй появился Чжан Жишань. Без лишних церемоний он зашёл внутрь, готовый ко всему. Кроме того, что У Се, едва завидев его, кинется с распростёртыми объятиями – и только ловкость и нечеловеческая скорость Чжан Цилина предотвратила этот ужасный инцидент. Он обхватил проклятого за талию и жёстко притянул к себе, не давая вырваться. – Сяогэ-э, – капризно протянул У Се, дёргаясь в его стальных объятиях, – Такой дорогой гость приехал – дай мне встретить его нормально! – Вынужден отклонить твоё любовное гостеприимство, У Се – у меня есть жена, – сохраняя лицо ответил Чжан Жишань, но плящущие демоны в глазах выдавали его веселье с потрохами. Даже раздражённый взгляд Главы семьи Чжан ничуть не умалило этого. – Пожалуйста, хотя бы скажи, что нам с ним делать – любвеобильный Тяньчжэнь, конечно, приятное явление, но не когда он вешается буквально на любого человека в зоне видимости! – Панцзы оттеснил друзей в сторонку и драматично заломил руки. – Хорошо хоть на незнакомцев не лезет! – Есть ещё отличия в его поведении? Панцзы рассказал, что У Се лез с поцелуями ко всем, но в губы только к ним двоим, остальных же чмокал в щёку или лоб. Что объятия его были крепкими, но как бы долго он не висел на несчастных людях, обязательно отцеплялся и шёл обнимать два своих угла. Словно жить без них не мог. – Это чувствуется как непреодолимое желание поделиться своей любовью со всеми, – отозвался У Се, успокоившийся в объятиях Сяогэ. – И иногда – как жажда вплавиться, стать одними плотью и костями с другим человеком. – Это даже не просто любовь, это одержимость, – покачал головой Панцзы и погладил его по голове, потому что Тяньчжэнь, наклонившись, боднул его лбом в плечо, привлекая к себе внимание. От ласки тот расплылся счастливой лужей и сладко вздохнул, прикрывая глаза. Чжан Жишань определённо из последних сил старался не улыбнуться. Для своих ста тридцати с лишним лет у него это получалось довольно плохо, так что, избегая скомпрометировать себя, он отвернулся и отправился смотреть на проклятые бусы. – Тяньчжэнь, я надеюсь под «стать одной плотью» ты не имел в виду «потрахаться», – сварливо произнёс Панцзы и щёлкнул его по носу. Вмиг порозовевшие щёки У Се сказали всё за него. На счастье, Чжан Жишань, вышедший из кабинета обратно, прервал неловкое молчание. – Вам безумно повезло – эта вещь была из тех, что следует сжечь, и проклятие спадёт само, – самодовольно сказал он. – Ему скоро станет лучше. Взамен этой маленькой помощи, я, так и быть, ничего с вас требовать не буду, исключительно в знак своей признательности за то, что заботитесь о Чжан Цилине. – Тебе всё лишь бы сжечь, – хмыкнул Панцзы. – Мы просто тебя хорошо повеселили, да? В твоём пожилом возрасте наверное мало можно найти в жизни смешного, не так ли? Чжан Жишань, приподняв краешки губ в загадочной улыбке, молча откланялся. – Мне нехорошо, – произнёс У Се, обмякая в руках Сяогэ несколько минут спустя. – Поможешь мне? И кто мог ему отказать? Панцзы, качая головой, полез в аптечку искать таблетки, а Чжан Цилин потащил мужчину в комнату. – Спасибо, что ты рядом, – влюблённо произнёс У Се, когда его усадили на диван. – Я сильно побеспокоил тебя в эти дни, да? – Немного, – Чжан Цилин позволил усадить себя рядом и приобнять за спину. – Тогда мне следует загладить свою вину, – У Се вдруг положил руку на его щёку и заглянул в глаза: – Я поцелую тебя? И прежде, чем Сяогэ успел что-нибудь сказать, мужчина потянулся вперёд, губами к губам, всем сердцем желая поцеловаться. Чжан Цилин не позволил ему – рефлекторно быстро отклонился назад. В его глазах плескался ужас. У Се очнулся. Осознание неправильности происходящего накрыло его с головой, и он отпрянул назад. Ушедшее проклятие не забрало с собой воспоминания последних дней – наоборот, словно в насмешку, сделало всё отчётливо ярким в его голове. – Прости меня… – выдохнул он, встряхиваясь, как мокрая собака, пытаясь сбить с себя этот ужас. А затем поспешно поднялся с дивана и сбежал в свою комнату. *** – Он теперь ненавидит меня, да, – раскачивался из стороны в сторону У Се, когда Панцзы пришёл к нему через пару часов. – Я тебя умоляю, Тяньчжэнь, Сяогэ и ненависть к тебе – это слова которые по определению не могут стоять рядом! Наверняка у него есть причина, вроде «У Се проклят и не осознаёт что делает, я не должен пользоваться им в таком положении» – в это я поверю больше! – Ты думаешь? – У Се оторвал красное лицо от своих ладоней и посмотрел с надеждой. – Конечно! Поэтому, когда ты соберёшься, мы будем ждать тебя на кухне – для того чтобы вы поговорили, Тяньчжэнь. – Сяогэ, этот глупый человек думает, что ты его ненавидишь, – раздражённо сказал Панцзы, влетая на кухню. Чжан Цилин оторвался от своей чашки с лапшой. Взгляд его был недоверчивым. Спустя длинную паузу он сказал: – Это не так. – Я знаю! А теперь скажи это ему! – Постой Панцзы! – У Се влетел на кухню, всё ещё раскрасневшийся после своих переживаний, глаза его горели решимостью. – Сяогэ, прости за то, что я сейчас скажу, но я сейчас, в трезвом уме и здравой памяти хочу признаться! – он собрался с силами, словно готовясь к прыжку в ледяную воду, а затем выпалил: – Я правда люблю тебя! Я знаю, что пока был под проклятием, говорил это всем, но сейчас я правда в порядке и говорю сам за себя! Нахмуренные брови Сяогэ разгладились: – У Се. Я тоже тебя люблю. Замеревший, У Се выдохнул с облегчением и улыбнулся – не как павший жертвой любовного проклятия идиот, а по-настоящему нежно. И Сяогэ улыбнулся ему в ответ. Пока эти двое не кинулись в объятия друг друга, Панцзы поспешил покинуть кухню. Он был рад за своих идиотов, пусть ему и было немного грустно, ведь он тоже… – Панцзы, – голос Сяогэ заставил его остановиться, замерев в удивлении. Разве эти двое голубков уже не должны сладострастно лобызать друг друга? Нет – стоят с удивлёнными лицами и смотрят на него с немым вопросом. – ...что? – неловко спрашивает он. – Почему ты уходишь? – У Се нахмурил брови. Затем, внезапно что-то поняв, говорит: – Панцзы. Я люблю и тебя тоже. Люблю вас обоих. И Сяогэ тоже. Да, Сяогэ? Сяогэ рядом с ним издал звук согласия, глядя на Панцзы очень серьёзно, и кивнул. О. Возможно, в этот момент всё было написано у него на лице, так что У Се с нежной улыбкой насмешливо хмыкнул: – Так что, если вы оба не против – мы можем поцеловаться все втроём? И они целуются.