Луна в степи

Луна в степи Земля под его спиной была холодной, а немного жухлая, но все еще зеленая трава, – влажной. Луна в огромном небе светила будто бы ярче обычного, и Ашиле Сун прикрыл глаза. Он глубоко и размеренно дышал, вбирая ароматы ранней осени. Совсем скоро прохлада перестанет быть приятной, придется доставать из сундуков плащ. Да, и нужно будет утеплить свой тент. Свой и… ее. Сун яростно выдохнул, недовольный собой. Он так гордился выпестованным контролем над чувствами, что ощущал себя проигравшим бой каждый раз, когда позволял себе думать о ней. Все еще приятный ветер ласкал его щеки. Интересно, а прикосновение рук Ли Шисы было бы таким же нежным? Ли… Чангэ? Да, точно, ведь ее имя Чангэ. Сун снова прикрыл глаза и прижал к груди ладони. Его сердце билось чаще, и вопреки всему перед мысленным взором вставал образ девушки, осмелившейся не просто переодеться мужчиной и взять в руки меч. Он видел ее разной: яростной, мстительной, раненой, напуганной, грустной, но никогда — счастливой. — Чангэ, я мог бы помочь тебе. Он прошептал это, едва шевеля губами, и тем не менее ему почудилось, будто его слова, подхваченные ветром, разнесли по всей степи. Он рискнул свои именем, своей честью, но хуже того — Соколиным войском — ради скрывающейся в бегах принцессы. — Она Тан! — твердо сказал сам себе Сун. — Твой враг, враг рода Ашиле, враг степей. Твоя рабыня. И у тебя, Ашиле Сун, тегин Соколиного войска, на нее все права. Подбодрить себя совершенно не получилось, и вместо уверенности пришло чувство досады. Мог ли он, действительно, заявить на нее свое право? Должно быть, любой другой степняк на его месте давно бы забрал танскую принцессу в свой тент. И там, за плотным пологом, уложил бы строптивую девицу на свое ложе, покрытое одеялами и волчьими шкурами. — Нет! Не смей! Он резко вскочил, жалея, что находится далеко от пруда, в который можно было бы нырнуть с разбега, чтобы хоть немного остудить свой пыл. Ашиле Сун никогда не опустится до Шэда, и не станет принуждать девицу. Сун почти бежал, направляясь к своему тенту, когда неожиданно налетел на одного из своих людей. — Осторожнее, тегин, иначе тебе придется искать себе нового младшего военного советника. Ну, конечно, она снова попалась на его пути. — Уйди, — буркнул Сун, пытаясь обойти Чангэ и стараясь не смотреть на нее, — а лучше вернись к себе. Не мешай мне. Чангэ хихикнула, совершенно по-девичьи. — Не мешать тебе делать что? «Думать о тебе день и ночь» — чуть было не сорвалось языка Суна, но вместо он просто сказал: — Просто перестань слоняться по лагерю ночью. — Кто же посмеет тронуть меня? Я больше не пленница и не рабыня, ты сам освободил меня, тегин. — Верно. Кажется, она хотела сказать что-то еще, но Сун резко повернулся к Чангэ спиной и устремился в противоположную от нее сторону. Он точно должен был поспешить и добежать до речушки, текущей с восточной стороны их лагеря. *** Вода была холодной, но Чангэ было плевать. Было лишь желание смыть с тела пыль и соль, а также сосредоточиться хоть на чем-то, что не было связано с тегином Соколиного войска. Погрузившись по самое горло, она устремила взгляд на небо, на бесконечно печальную Луну. Холодный свет отражался от водной глади, обращая ее в серебро. — Холодная. Прямо как он. Гневно выдохнув, Чангэ с силой оттолкнулась ногами от илистого дна и позволила себе отплыть к середине реки. Здесь было еще холоднее, и она уже повернула назад, когда ее ноги внезапно свело судорогой. «Я не умерла от стрелы братца Шуюя, я не умерла на поле боя, чтобы утонуть под самым носом у Ашиле Суна?» В смерти не было покоя, не было освобождения. Не сегодня уж точно. И когда она уже думала, что больше не сможет сдерживать желание вдохнуть, сильные руки подхватили ее. Рубашка неприятно липла к телу, а икры сводило так, что хотелось крикнуть. — Ли Шисы, ты не смеешь умирать сегодня. Ей показалось, что это голос Суна. *** Часовые не повели и бровью, увидев, как их тегин несет на руках укутанного в халат младшего военного советника. Сун, не думая, направился в свой тент, а оказавшись внутри тут же уложил Чангэ на свою постель. Одернул промокший халат, сбросив собственный, заливший устланный коврами пол тента, и, почти смущаясь, коснулся ее ног. Он принялся растирать ее мышцы, сгибать и разгибать сначала одну, потом вторую ножку. Он хотел лишь помочь, облегчить боль, старался не думал о мягкости ее кожи, об изящности Чангэ, о том, что он и так увидел уже слишком много для мужчины, которому она не принадлежала. Внезапная мысль о том, что она могла быть с каким-то другим мужчиной поразила Суна до глубины души. Нет, невозможно. Он не позволит. — Что ты… бесстыдник! Ее ладонь обрушилась на его щеку, и возмущенный Ашиле Сун вскрикнул: — Еще раз ударишь меня, и я свяжу твои руки! Чангэ потупила взгляд и попыталась подтянуть ноги под себя. Ее трясло от холода и пережитого недавно испуга. — Прости, — молвила она, отводя взгляд от Суна, с длинных волос которого капала вода, — я подумала, что ты… — Я бы не стал, — серьезно произнес он, — я говорил тебе ранее, чтобы такие женщины как ты не в моем вкусе. Он встал, отошел от своего ложа и открыл один из сундуков. — Вот, переоденься. Я подожду снаружи. — Но ты замерзнешь. — Нет. — Сун, я… Он не дослушал, почти выбегая из тента. Хоть он и прыгнул за ней в холодную воду, а сейчас его щеки жег ночной ветер, Суну казалось, что кровь в его жилах кипит. В висках стучало, а в низу живота разливалось тепло, заставляющее сжимать руки в кулаки. «Разве ее жизнь не принадлежит мне? — спрашивал он себя. — Разве не смею я войти в тент и взять свое?» Он тряхнул головой, отгоняя недостойные мысли. Если бы она позвала, то, может быть… — Сун! Он одернул полог и увидел, что Чангэ стоит посреди его тента в его штанах и рубахе. — Ты замерзнешь, пожалуйста, зайди. Она оказалась возле него в три шага и хватая за ладони втащила в тент. Он споткнулся о край ковра, и в следующую секунду упал бы, не удержи Чангэ его на месте. Их лица оказались так близко, что Сун мог бы пересчитать каждую ресничку на ее глазах. — Не ходи больше на реку одна. — Не буду. Ее руки потянулись к вороту его рубашки, и он помог ей раздеть себя до пояса. Чангэ коснулась шрама на его груди, и Сун был готов проклясть весь род мужской за эту слабость — слабость к женщине. — Спасибо, Ашиле Сун. Он лишь кивнул, боясь, что еще немного, и он не сможет себя контролировать. — Иди к себе, Чангэ. Она вздрогнула, услышав свое настоящее имя. Ему даже показалось, что она хочет что-то сказать, но вместо этого принцесса Тан лишь коротко ему поклонилась и почти бегом покинула тент. В ту ночь Сун долго ворочался без сна, а ближе к рассвету все-таки поддался своим желаниям и коснулся себя, закрывая глаза и представляя себе Чангэ. Вспоминал, как его пальцы впервые коснулись ее груди, пусть и случайно, как его пальцы сегодня касались ее оголенной кожи, какой хрупкой она была в его руках, когда он поймал ее, падающей с крыши. Он думал о ее улыбке, о ее губах, о длинных волосах, развевающихся на степном ветре. Думал о том, как она могла бы шептать его имя, как могла бы покрывать поцелуями его шрамы. Ашиле Сун не знал, что в другом тенте Ли Чангэ страдает ничуть не меньше, зажимая меж бедер ладони и закусывая край подушки, чтобы подавить рвущийся из груди крик. Жаркая пульсация заставляла ее задыхаться и лишала всякого здравомыслия, все, о чем хотелось думать — лицо, голос, руки Ашиле Суна. Бледная Луна уступила место новорожденному Солнцу, готовому ласкать своим теплом осенние степи.