Рисунки на Коже

      Твоя жизнь отображена на твоей коже.       В каждой культуре есть свой вариант этой поговорки. Вряд ли это вообще поговорка, скорее очевидный факт. Если событие или человек важны, значимы, даже если ты не осознаёшь этого поначалу, связанное с ними изображение появится на твоей коже.       Отклики культур на метки разнятся. В Японии, например, считается ужасно грубым показывать их на людях — это одна из худших социальных оплошностей, и далеко не редкость для людей не знать всех меток своей собственной семьи. Когда Лайту четыре и он моется с Соичиро, он узнаёт, что дворянка на груди Соичиро — это метка Сатико. Бурлящий источник на его боку принадлежит Саю. Меткой Лайта является растущая луна. Она находится на лопатке Соичиро, маленькая достаточно, чтобы Лайт мог прикрыть её собственной ладонью. Лайт не позволяет себе строить предположений о том, что значит то, что среди членов их небольшой семьи его метка является самой маленькой и спрятана там, где Соичиро даже не может её увидеть. Если он сделает это, он может задаться вопросом, почему у него нет никаких меток для его родителей.       Чтобы узнать человека — присмотрись.       Символика меток индивидуальна. Чтобы действительно понять их значения, нужно спросить о них их владельца — и, если он ответит честно, выявленное значение позволит по-новому взглянуть на человека, который их носит.       При условии, что вы, конечно же, готовы анализировать их всерьёз. Левую лодыжку Лайта окольцовывает щенок. Он появляется, когда ему шесть, и он должен впервые присматривать за Саю. Он полагает изображение достаточно точным — в конце концов, Саю мила и беспомощна, словно среднестатистический щенок. На плече Лайта изображена книга с разорванными страницами. Она появляется, когда ему семь, он знает, что учитель неправ, и не может помешать ему учить остальную часть класса ложным вещам. На бедре у него разбитая ваза, изображённая в момент удара по ней невидимой битой. Она проявляется, когда ему восемь, и он смотрит на то, как его мама проигнорировала модель, которую он часами бережно создавал для неё в классе, чтобы ворковать над пригоршней грязных цветов, которую Саю протянула ей с яркой улыбкой, потратив на её собирание ровно три минуты. На его правой голени без конца проливает тёмный сок опрокинутая чаша. Она сливается с его существом когда ему одиннадцать и он наконец принимает то, что он никогда не найдёт кого-то, кто бы действительно разделял его точку зрения. Когда Лайту двенадцать, он выигрывает Юношеский Чемпионат по Теннису, и трофей размером с подушечку пальца появляется на его плече. Ему он нравится. Затем его отец настоятельно рекомендует ему прекратить терять так много времени и энергии на столь бесполезные занятия. Когда он смотрит на трофей в следующий раз, он покрыт пятнами и вмятинами, напоминая собой столь бесполезный кусок хлама, что, будь он настоящим, он бы, стыдясь, выбросил его. Когда Лайту исполняется тринадцать, он получает своё первое боди — нижнее бельё под цвет кожи, спроектированное скрывать все метки человека. Он улыбается и благодарит своих родителей. На следующее утро он просыпается с метками, выглядящими в точности как слёзы, на своих щеках. Лайт становится весьма хорош в использовании консилера и тонального крема*.       Нет меток — нет души.       Это распространённое суеверие, сохраняющееся, несмотря на многочисленные научные исследования, доказывающие, что это всего лишь генетическая аномалия. К семнадцати годам тело Лайта усеяно беспорядком руин и пепелищ, и он перед самим собой отрицает, насколько серьёзно он рассматривает возможность 'упасть' под поезд. Мир вокруг него прогнил, и доказательство этого спрятано на его коже. Тетрадь Смерти повергает его в шок, первое убийство оказывается шоком ещё большим. Он одержимо изучает себя перед зеркалом, пытаясь найти новые метки — что-то настолько особенное наверняка бы оставило на нём метку? — и постепенно осознаёт, что происходит прямо противоположное: вместо того, чтобы оставить новую метку, Тетрадь Смерти препятствует их дальнейшему появлению. За это она нравится ему ещё больше: за предотвращение этих бесполезных криков о внимании и помощи, которых никто не замечает и не признаёт. Единственное, что могло бы быть лучше, это если бы она могла стереть те, что уже есть; но это может привлечь внимание, и он находится в большей безопасности, выглядя так, словно он всё ещё может быть отмечен миром. (Он никогда не задаётся вопросом, почему он больше не покрывается метками. У мёртвых их не бывает.)        Метки знают.       Известно, что некоторые задаются вопросом о том, почему метки, связанные с кем-то, кого они недолюбливают, так красивы. Ответ по большей части лежит во влиянии этого человека на них и их жизнь, вне зависимости от того, был ли этот эффект намеренным. Одним из наиболее надёжных признаков вредных или оскорбительных отношений является, соответственно, уродливая или пугающая метка. — Лайт-кун плакал! — возражает Мацуда, и Лайт ёжится из-за дурацких, дурацких меток на его лице и их значении, о котором он не хочет, чтобы кто-то предполагал, особенно издевательские, назойливые, неотёсанные детективы, которые обвиняют его в массовых убийствах. Он слышит пристыженное объяснение его отца о том, что они не настоящие, что это всего лишь метки, и они были у него с тринадцати лет. Он хочет провалиться под землю. (И всё же, даже униженный, пристыженный и смущённый, он не думает тоскливо броситься под поезд, как думал об этом на протяжении его идеальной нормальной жизни.) L ведёт себя так, словно не совсем верит тому, как долго у Лайта эти отметины слёз. Лайт бросает взгляд на камеры и, чувствуя себя мелочным, отказывается разговаривать в течение шести часов. Днями позже он оказывается освобождённым ради другого заключения, будучи прикованным к L за левое запястье. L замирает, уставившись на его спину, когда они готовятся ко сну. — Что? — с подозрением спрашивает он. L поднимает на него взгляд: — У Лайт-куна новая метка. Лайт останавливается. По какой-то причине он не думал, что притворная попытка отца застрелить его оставит метку. Хотя, он не может понять, почему вообще ожидал, что этого не случится. — Что это? Взгляд L падает на лопатку Лайта — Лайт с невероятно неуместным приливом мрачного ликования понимает, что метка должна быть там же, где находится метка его отца для него — и вид его выражает дискомфорт: — Мёртвое дерево. Выглядит так, словно в него ударила молния. — Насколько оно велико? — спрашивает он, после чего, не дожидаясь ответа, разворачивается, чтобы посмотреть в зеркало, прекрасно понимая, что L не может ответить на вопрос, который он имеет в виду. Разрушенный пень поражённого молнией дерева, обгоревшего слишком сильно даже для того, чтобы определить его породу, по размеру и расположению почти идеально соответствует метке Соичиро, относящейся к его сыну. Видя это, Лайт не может сдержать улыбки. Ему плевать, что улыбка повышает его процент Киры. Как ни странно, L позволяет Лайту замазывать его метки в виде слёз каждый день перед тем как они покинут их комнату и носить одежду, которая скрывает другие его метки от остальных членов целевой группы (и Мисы). От наблюдения L у Лайта, однако, подобной защиты нет, и он каждый день проводит добрые полчаса, подвергаясь тщательному изучению. — Что ты ищешь? — наконец требует он. — У Лайт-куна нет меток связанных с Кирой. Лайт закатывает глаза и пытается придать своему голосу терпеливый тон: — Потому что я не Кира. L хмуро смотрит на него: — Станет ли Лайт-кун отрицать, что Кира оказывает серьёзное влияние на его жизнь? — Так же, как и ты, но ты не оставил никаких меток, — язвительно парирует Лайт. (На следующий же день они оба понимают, что под наручниками на запястье Лайта есть совпадающая с ними метка. Лайт старается не чувствоваться себя так, словно его собственное тело издевается над ним. У него не получается.) — И вообще, разве у тебя есть метки от Киры? — резко спрашивает Лайт. Эл задумчиво смотрит на него, после чего небрежно снимает кофту, обнажая верхнюю часть тела. Лайт пялится. Он всегда вежливо игнорировал метки L, отказываясь смотреть из опасения добавления очередного процента Киры к своему показателю, но теперь у него есть разрешение, и он твёрдо намерен взять от этого столько, сколько сможет. Все метки L — раны. Над одним из запястьев бледнеет шрам, словно кто-то когда-то порезал ему руку. На его левом плече находится ужасающе детализированный шрам от ожога. На нижних рёбрах виднеется обширный фиолетовый синяк, только начинающий желтеть по краям. А над сердцем виднеется небольшой глубокий порез, из которого вытекает ручеёк тёмной крови. L беззастенчиво встречается взглядом с Лайтом. Он указывает на метки по порядку, произнося по слову для каждой: — Эй, — Шрам вокруг его запястья, — Би, — Ожог, — Мисора, — Синяк. Последнюю Лайт называет вместе с ним: — Кира. После этого Лайт не находит, что сказать, и L надевает свою кофту обратно в тишине. — Теперь Лайт-кун должен сказать мне, о чём его метки, — заявляет L, — Баш на баш**. Это справедливо. Это даже не то, к чему L принуждает его, давая лишь расплывчатые обещания ответить взаимностью позже. — Позже, — бормочет Лайт. Той же ночью он проводит для L экскурсию по своему телу, начиная с самой старой метки на его лодыжке: — Саю. L смотрит и не воркует над тем, как очаровательны его чувства к сестре. — Она знает, что ты видишь в ней живые оковы? Лайт, против своей воли, улыбается: — Никто никогда не замечал этого. Экскурсия продолжается до тех пор, пока Лайт не доходит до самой новой из своих меток (кроме метки на запястье, которую они оба найдут завтра) и останавливается, не уверенный в том, когда именно она появилась. — Лайт-кун? Он небрежно пожимает плечами, по прежнему глядя на судзумэбачи*** на своём плече: — Миса. Взгляд L становится пристальнее: — Это не похоже на показатель здоровых отношений. — Мы не встречаемся, — недовольно рычит Лайт. Он не может вспомнить, почему его подсознание выбрало для Мисы этот символ. Это нелепо. Не то чтобы Миса могла представлять для него опасность. (Что-то шепчет в глубинах его сознания: "Убивает не первый укус, а второй.") С прошествием дней Лайт обнаруживает, что внутренняя часть его левого предплечья усеивается звеньями цепи. Удивлённый, он изучает первое из них вблизи, после чего возмущённо вспыхивает и отказывается позволить L увидеть её. Слова, написанные — высеченные — на звене гласят: "Мне нравится иметь возможность разговаривать с тобой." Цепь медленно растёт, петляя снова и снова, и, как только Лайт осознаёт, какой узор она создаёт, он начинает намазывать свою руку тем же количеством косметики, которое он использует на лице. Одна длинная петля, круглая петля, небольшой сдвиг вверх, за которым следуют диагональные спуск и подъём, петля вбок и полу петля под ней, ведущая к изгибу, после чего цепь уходит вниз под этим изгибом, прежде чем подняться к очередной круглой петле, за которой идёт последняя кривая. Или, как понял бы любой, кто умеет читать по-английски, слова "love you"**** выведены цепью, в каждом звене которой указаны причины этого. В качестве окончательного жеста унижения за изгибом буквы "u" цепочка вырождается в линию из точек, ведущую вверх по локтю к гораздо меньшей манжете наручника, аккуратно окружающей готическую букву "L". Лайт не понимает, почему его тело решило соврать. "Ты не заставляешь меня скрывать, кем я являюсь." "У тебя милая улыбка." "Ты видишь сквозь мой облик." "Ты можешь не отставать от меня." "Мне нравится твоё телосложение." "Я хочу помочь тебе." L теряет терпение и дёргает Лайта за руку, чтобы увидеть, что Лайт скрывает. Лайт впервые видит, как L краснеет. Его лицо принимает настолько тёмный оттенок красного, что Лайту едва ли не кажется, что он умирает. "Неплохо, когда я удивляю тебя." По невысказанному взаимному согласию ни один из них никогда не упоминает написанный на руке Лайта секрет. Лайту известно, что L верит в это не больше, чем он сам. Это не мешает времени для сна Лайта стать невыносимо неловким в следующие несколько ночей. Ситуация не становится лучше, когда он понимает, что метка Киры L изменилась: из раны растёт красная камелия, корни её погружены в кровь. Красные камелии могут символизировать влюблённость. Они также могут означать "благодатную смерть". Лайт, откровенно говоря, не уверен, какая интерпретация беспокоит его больше. В вертолёте Лайт не раздумывает, лишь требует: — Дай мне взглянуть! — и выхватывает Тетрадь из ослабевшей хватки Рюдзаки. Он кричит, когда изменения, произошедшие с ним за последние пять месяцев, стираются, после чего играет роль наивного дурака, которым он был, и спрашивает, действительно ли L думает, что люди могли быть убиты с помощью Тетради, закладывая основу для своего предложения сверить имена в ней с жертвами Киры… и получения, таким образом, жизненно важных секунд без наблюдения, которые являются всем, что ему нужно. L соглашается, потрясённый правдой, в которую он не может поверить, и Лайт отворачивается… но он слишком небрежен в своём триумфе, и манжета наручников съезжает вверх по его запястью, утягивая за собой рукав и обнажая его кожу. Его лишённую меток кожу. L обнаруживает отсутствие меток раньше Лайта и понимает, что это значит, даже если в этом смысла не больше, чем во внезапно появившемся монстре. Он хватает Лайта за руку, удерживает её в стальной хватке и говорит с пугающе безэмоциональной уверенностью: — Кира. Являющийся Кирой Лайт сбит с толку исчезновением меток так же, как и L, он мог бы понять значение этого исчезновения, если бы знал, что это случится, знал, что ему нужно было спрятать их, знал, что… Тетрадь вырвана из его рук. Под парой неверящих взглядов цепь и манжета возвращаются, чётче, чем когда-либо. Лайт в ужасе смотрит на L: — Я Кира. Он Кира, а это значит, что L подпустил своего врага достаточно близко, чтобы тот узнал о нём всё, все его слабости, о которых он не подозревает. Следующие слова едва ли не беззвучны, совершенно бездумны, потому что, если он позволит себе думать, Лайт знает, он никогда их не произнесёт: — Убей меня. Хватка L на его руке усиливается, крепкая до синяков. Он не отвечает, и Лайт старается не думать о том, как он умрёт — осмелится ли L тратить время на организацию официальной казни, или его просто застрелят? — Лайт-кун не прикасается к Тетради или любым другим уликам, которые мы сможем получить. Лайт склоняет голову в знак понимания. — Лайт-кун больше не контактирует с Амане Мисой. Лайт моргает, не уверенный в том, почему L чувствует необходимость уточнить это, когда оставшийся срок его жизни наверняка будет слишком коротким... — Лайт-кун не пытается покончить с собой. Лайт поднимает взгляд в попытке понять, что говорит L. L смотрит на него в ответ: — Я мелочен и незрел. Теперь, когда у нас есть верный способ определить, является ли Лайт-кун Лайт-куном или Кирой-куном, я не собираюсь терять первого и единственного человека, который оставил на мне что-то, кроме ран. Впоследствии Лайт решает, что это худшее место для первого поцелуя. В тот момент, когда всё происходит, он слишком занят исследованием рта L изнутри своим языком, чтобы рассуждать здраво.       Это не кольца, а метки.       Некоторые придают особое значение тому, чтобы быть в "отмеченном браке", подразумевая этим наличие связанных с партнёром меток. Эти люди, как правило, рассматривают вопрос в обратном порядке; в большинстве случаев метки возникают из-за проведения вместе значительной части жизни, а не из-за того, что этому каким-то образом предначертано было случиться. Что является более верным признаком и встречается в шести процентах случаев, так это ситуация, когда метка разделена: часть появляется у одного, часть — у другого. Естественно, существует множество современных мифов относящихся к этому типу метки. Лайт с недоумением смотрит на правое запястье L. — Не знаю, как ты это сделал, Рюдзаки, но тебе лучше избавиться от неё прежде чем мой отец это увидит, — он игнорирует то, как усы Ватари дёргаются от веселья. L улыбается Лайту, прочно утверждая свой "наивный и невежественный" образ: — Но как тогда он узнает, что мы с тобой в браке, Лайт-кун? Прежде чем Лайт успевает ответить, что он не должен знать, что он не хочет, чтобы его отец знал, L хватает его левую руку и дёргает за неё достаточно сильно, чтобы вытянуть её из рукава, обнажая соответствующую его манжету. — Пойдём покажем ему! Лайт убеждён, что это ужасное начало новых отношений. Он не замечает, как метки в виде слёз на его щеках медленно меняются, пока никто бы и не подумал, что он плакал. Он даже не осознаёт, что забыл нанести консилер сегодня, спеша скрыть следы того, чем он занимался с L прошлой ночью. Соичиро, однако, это осознаёт, и, возможно, поэтому его реакция ближе к одобрению, чем Лайт когда-либо ожидал — хотя он и не может полностью скрыть своё содрогание при мысли о публичной связи с Рюдзаки. Лайт замечает это. Лайт впервые готов потерять неуловимое одобрение своего отца, потому что впервые у него есть что-то, ради чего стоит им пожертвовать. Впрочем, когда L невыносимо самодоволен из-за того, что он этого стоит, Лайт полагает, что ему, вероятно, следует передумать. (Этого он никогда не делает.)