Tourniquet

Многие люди любят запах дождя. Но не все понимают, что дождь, такой теплый, весенний дождь может принести много боли. Так думал один солдат, что брел по бесконечным тропинкам сумеречной лесной поляны. На небе уже смеркалось, тучи не дали пробиться нежно-лиловому закату на унылое небо. Порой оно казалось черным; черное небо прямо посреди белого дня. Наверное, оно затянулось танковой дымкой, погрязшей в пулеметных очередях и мощных взрывах, когда почва, гниющая от свежей крови, поднималась вверх, к самому небу. Запах дождя... Не дождя вовсе была эта омерзительная вонь; не до конца закопанные трупы, гниющие от пуль раны беспомощных солдатов - все это создавало неимоверную нескончаемую вонь. Большая половина еще отчаянно боровшегося за ненужную жизнь маленького полка уже привыкла к стонам раненых, к хриплому шепоту умирающих, победному кличу не сдающихся врагов... Одного из солдат совсем не трогало ничего из происходившего на территории его лагеря - он относительно недавно покинул свое пристанище и отправился восвояси. Кто бы знал, что переживает этот большой, казалось бы, человек. Высокий юноша, у которого, вроде бы, вся жизнь впереди, направлялся в никуда - так думал он. Ноги его переплетались, и он, то и дело, падая на колени, оставался покинутым собственным сознанием. Лишь на пару мгновений. Затем путь продолжался. Кто он? Зачем он живет? Вспомнит ли кто-нибудь его из деревушки, что уже сравнялась с землей несколько месяцев назад? Вряд ли. Последняя душа уходила прочь. И душа эта была в нем. Молодой парнишка, которого все считали бесстрашным, который рвался в бой стремительно, не жалея собственных сил, с не сходящей с лица ухмылкой; его готовность отдать жизнь за своего капитана... что с ним стало? Братья по оружию порой насмехались над ним, и только из-за поспешной влюбленности в медсестру воинской чести - сестру того же капитана, но влюбленность лишь придавала оживляющей краски на его и так бесконечно живом лице. Но большую радость, большее счастье приносила ему его собственная маленькая копия его самого, только более робкая, бледная и потерянная. Именно она видела, как дверь в их уютный домик выломали чертовы фашисты, как насиловали ее мать, как долго убивали ее отца... Нет, она видела лишь часть этой картины - сильная рука изо всех сил прижимала ее голову к своей груди, стараясь отгородить, защитить от не убиваемого недуга. Именно эта рука немногим позже уводила ее, чудом спасшуюся, из этого проклятого домика. Именно эти губы обещали быть с ней до самого конца, хранить ее, беречь, как зеницу ока, не отдавать ни за что и никому. Именно эти крепкие объятия, нежный братский поцелуй отправляли каждую ночь ее в мир грез, если время на сновидения вообще оставались. После поступления в небольшое, так называемое "партизанское" собрание выживших, она стала помогать медсестрам спасать раненых. Детские глаза видели оторванные конечности, детские уши слышали мучительные, душераздирающие стоны. Но она все выдерживала. Порой, ему казалось, что маленькая сестренка гораздо сильнее братца. И это его дико забавило. Где же маленькая леди леди сейчас? "Маленькая леди"... Он любил ее так называть, за что получал слабой детской ручкой неслабый подзатыльник. Звонкий ее от радости смех ласкал его уши, когда голова слегка зудела от нанесенного удара. Где она сейчас? Ее нет. Она погибла. Всего один взмах ножом - и бедный ребенок лежит, захлебываясь в собственной крови. Никого рядом не было, как назло. зато она точно знала, что поможет, что потянет немного времени, которое понадобилось остальным оставшимся без присмотра солдатов женщинам на поиски укрытия. Ее прозрачно-голубые глаза даже не покрылись слезной беленой, когда она понимала, что секунды ее сочтены. Никто не смог видеть более храброй девочки, чем она. Ее нашли уже почти бездыханной, но живой. Она лишь смогла сказать несколько слов на прощание человеку, который стал первой ее любовью. По иронии, это был именно тот самый капитан. Статный, молодой для своего звания человек, повидавший слишком многое в своей жизни. Она сказала ему, что рада помочь... И на этом дыхание остановилось, слабое сердце перестало биться, переходя в монотонное молчание, растянувшееся по всей палате. И эту убийственную тишину нарушил брат, который не успел... "Покажите ее мне! Покажите мне ее тело!" Крики грубо вырывались из его горла, почти как пушечный залп. Она прекрасна, даже когда мертва. Всегда была прекрасна, хоть и немного полноватые детские щеки делали ее смешной, обиженно надуваясь. Почти невидящий взгляд направлен в пустоту, но продолжал упорно искать на ее бездыханном теле хоть какие-то признаки жизни. И даже прикосновение его возлюбленной медсестрички было одернуто его плечом. Прикосновение такой неприступной девушки, за которое он бы отдал полмира. Он вышел из палаты, спустя совсем мало времени. Он вышел и направился к окну. И даже взывающие к победе кличи его товарищей не смогли привести его в чувство. И вот, теперь он идет, блуждая бесконечными тропами... Он пытался убить боль. Но она поглощала его еще сильнее. Бесстрашный человек, главным и тщательно скрываемым страхом которого была смерть, кричал изнутри. Стиснув зубы. Кричал. Взывал к небу. Но продолжал идти. "Крест мой..." Бесконечные мольбы его то и дело прерывались громовыми раскатами, вспышками молний, которые еще сильнее уродовали черное-черное небо. Грязные сапоги уже начали понемногу протираться и покрываться мелкими дырами. А он все шел. "Спаси меня..." Он медленно брел вдоль деревьев, пока не заметил небольшую, но зеркально-чистую лужицу в выпиравших корнях деревьев. Медленно, словно камень в воде, он опустился к этой лужице, глянул в нее. Оттуда на него смотрело его отражение. "Боже, я потерян? Ты на моей стороне?" Жалкое, как ему сейчас казалось, лицо смотрело на него своими зеркально-голубыми глазами. Но, если приглядеться, глаза эти были помутневшие, как само небо сегодняшнего утра. Он ударил кулаком в водную гладь - и его отражение распалось на тысячи мелких брызг. Медленно встав, он внезапно понял, куда направляется. Прямо по курсу был вражеский лагерь. Преисподняя. Место тех выродков, что убили всю его семью. И он шел туда. Ноги, будто свинцовые, непокорно двигались вперед. Он кричал. Плакал. Но тело будто не слушало его - он все шел. Наконец, его заметила пара немецких солдат, патрулирующих границы. Пара ударов в лицо, и совсем не сопротивлявшееся тело бессильно обмякло в руках двух мужчин, что безжалостно его куда-то поволокли. Его, немногим позже, поставили на ноги перед человеком в круглых очках, что-то тщательно записывающим в блокнот. Он поднял на него свои глазки и улыбнулся по-крысиному, закусив передними зубами нижнюю губу. Допрос прошел довольно быстро: он выдал время и план наступления, что так тщательно готовили его соратники, - он выдал все. Его отпустили. Вернувшись домой, он натянул на себя невозмутимую маску, в глубине души чувствуя дикое отвращение к соболезновавшим товарищеским хлопкам по плечу. Нет, его воротило от всех этих лиц. И внезапно он понял, как душа покрывается черной смолью. И холодная улыбка лезвием пробежалась по страдающему лицу, придав ему поистине устрашающий вид.