Совсем не жаль

– Выключи радио. Музыка резко замолкает. В салоне становится тихо и темно. Смиренно и спокойно. – Ты хочешь поговорить? – вполголоса спрашивает Олежа, тихо выдохнув. – Да, дай мне секунду. Секунда. Антон собирается с мыслями. Вторая. Думает как лучше спросить, сказать хоть, что-то.  Олежа на соседнем кресле смотрит в окно, терпеливо ожидая чего-то. Возможно он думает, что сейчас наверное начнут копаться в его голове. В его детстве и прошлом. Он будет отвечать, хотя, конечно, будет не в восторге. Олежа сидит и смотрит на пустой двор общежития в жёлтом свете фонарей. Эти искусственные лучи освещают его курносое лицо. Красивое лицо, Антон поправляет себя сам.  Всё было странно. Странно, зыбко и хрупко. Кажется, что если не успеешь схватить это за хвост и всё, пиши: «пропало». Непривычно, ведь Антон точно никогда не был замечен в эмпатиях. Никогда не позволял быть близко к себе настолько, как подошёл Олежа. Он плотно врос в его жизни — ни разорвать, ни разрезать. Просто в какой-то из дней в Антонову квартиру пришёл курьер, в лице первоклассницы, с Олежей под рукой, сказал дескать вот, Антон Эдуардович, принимайте, ваше теперь. И вряд ли как-то был рад. Но Антон принял.  Принял, когда Олежа подолгу смотрел на него в коридорах. И принял даже когда Олежа подошёл и ответил, что профиль у Антона очень запоминающийся. Принял. Даже готов был подпись оставить курьеру ещё тогда.  Оставил бы и ни за что бы не пожелал. Спрятал бы Олежу, только бы не отняли.  Если бы Антон совести за последний год не набрался бы точно насовсем себе забрал его. Если бы не совесть, не послушал его сегодня.  Почти два года они просто переглядывались. Только в конце октября Антон осмелился аккуратно поцеловать Олежу, на что получил отказ. В феврале наконец-то смог сам почувствовать, какого это, когда тебя целуют без всяких предупреждений. Но только Олежа сделал это от волнения, со зла, совсем не было аккуратности и нежности.  Нежность была в другом. Она была в касаниях рук, в объятиях и словах. А поцелуи были порывистыми, несправедливо редкими. Они не обсуждали, что стало с ними, как они оказались тут. Олежа не клялся в верности, а Антон не признавал своей влюблённости. Всё было спокойно и безмолвно. Но наверняка серьёзно.  Занимались любовью они всего единожды. Этой ночью. И этого хватало. Антон заметил только потом, что Олеже не по себе, что он за подушку хватается, губы закусывает и радуется, что перетерпел. Будто ему было совсем неприятно и очень стыдно. Но он отнекивался, даже сам долго-долго целовал Антоновы губы, шептал, что всё хорошо. Назвал его любовником. Своим первым настоящим любовником, но на признание это не было похоже совсем.  – Хорошо, – наконец-то выдыхает Антон, снимая свои руки с руля. – По поводу вчерашнего...  – Я уже сказал, что всё было замечательно. Более чем, – отрезает Олежа, кивнув.  – Я же вижу, что не всё, – тихо говорит Антон, стараясь мягко улыбаться.  – Оргазм был — значит всё замечательно...  – Ты мне правда очень нравишься, – голос звучит резко как выстрел. Антон осторожно ловит руку Олежи. Сжимает несильно, медленно подносит к себе, –И ничего не произойдёт, если ты скажешь, что случилось. Лучше решить это на берегу.  – Нет, правда, было хорошо, – Олежа поджимает губы, покачав головой. Пальцы в Антоновой ладони немного дёрнулись, – Я иногда сам понять не могу... – Тебе не нравится этим заниматься?  – Да Господи, – фыркает Олежа, закатив глаза, – мне всё нравится, честно. Но я не могу ебаться постоянно, как некоторые, – Антон коротко смеётся с его слов, как можно нежнее поглаживая пальцы Олежи, стараясь согреть. – Просто, мне кажется, у меня с этим сложнее. Я не могу нормально заниматься с кем-то сексом вот так просто. С одной стороны и потребности особой нет, но всё равно... Это может быть сложнее.  – Это нормально, – сказал Антон. – В какой-то степени это даже правильно. Жизнь — это ведь не только секс, он даже не второстепенный...  – Ты хочешь им заняться? – вздохнул Олежа, заглядывая в его лицо.  – Хочу, да. Но сейчас только с тобой, – уверено ответил Антон, кивнув.  И снова стало тихо. Тишина острая, громкая. Жалко, что радио они выключили. Олежа делает глубокий вдох и пропускает улыбку. Напрягает пальцы, чуть сжимая ладонь Антона.  – Я думаю мы сможем, – сказал он и открывает дверь машины. – Но должно пройти ещё немного времени... Я не уверен, что вчера был готов.  – И жаль быть не должно, – ответил Антон, притянув тонкие пальцы к своим губам.  – Мне не жаль, – усмехнулся он, аккуратно поглаживая его по лицу, а затем вышел из машины. – Просто не хочется, чтобы всё прекратилось так быстро, – выдохнул Олежа, забрав рюкзак с вещами. – Будет обидно, получается зря влюбился...