Четыре часа

Кирилл снова просыпается в полдень. Летом он всегда просыпается не раньше этого времени, кроме одного единственного дня. Но сейчас этот день стал ничем не лучше остальных, если не сказать — куда хуже, так что удостаивать этот день такой честью как ранний подъём, он не хотел и не стал. Хотя, если честно, просыпается — слишком громкое слово. Больше подойдет «продирает глаза», причем стоит это неимоверных усилий, не столько физических, сколько душевных. Глаза болят, тело будто чужое, и не хочется не то что вставать — даже осознавать, что этот день все-таки настал, вопреки всему. Его восемнадцатый день рождения. Их восемнадцатый день рождения. Кир смотрит в потолок. За последние пару месяцев он изучил на нем каждый бугорок, каждую трещинку, каждый сантиметр. Что ж, созерцание потолка — дело, достойное того, чтобы заниматься им изо дня в день. — Четыре часа раз, — хриплый голос парня нарушает тишину спальни. Если бы не родители, Кирилл бы даже не утруждал себя тем, чтобы подняться. Но они ждут его ежедневного звонка. И, чтобы не мучить их еще больше, чем уже есть, он снова делает над собой усилие. Поднимается. Идет в ванную. Проходя мимо ее комнаты, зажмуривается и даже перестает дышать. Сердце пропускает удар. Время не лечит. Дойдя до ванной и ожидаемо не встретив никого по пути, Кирилл закрывает дверь. Щелчок замка. Зеркало. Растрепанные волосы, ставшие уже привычными красные глаза, сегодня еще больше слезящиеся, мятая футболка. Одна и та же картина уже который день, которую неделю, который месяц. Кирилл включает кран. Ледяная вода льется на руки. Он умывается и чистит зубы. Раньше утренняя чистка зубов была семейным ритуалом. Они с Асей брали зубные щетки, включали музыку, и за время, пока песня звучит, успевали не только почистить зубы, но и потанцевать в просторной ванной, поднять настроение друг другу и родителям, а нередко и оказаться измазанными в зубной пасте. Но это было раньше. Более четырех месяцев назад. Раньше. До аварии. Сейчас Кирилл возненавидел утро за то, что каждый новый день начинался без нее. Без его любимой и единственной сестренки. Без Аси. Кирилл возненавидел эту ванную комнату за то, что в ней больше никогда не прозвучит ее звонкий смех и никогда не будет танцев под песни Браво. Кирилл возненавидел этот мир, за то, что тот так жестоко, несправедливо и внезапно отнял у него самого лучшего друга и самую преданную соратницу во всех начинаниях. Отнял его сестренку. Кирилл вышел из ванной и спустился на кухню. Родители были на работе, это ведь у него одного (теперь — одного) каникулы летом, но по их договоренности он должен был позвонить им обоим по очереди. Отчитаться, что живой, наверное. Все, кто знал Кирилла и Асю, знали, что они были как Росс и Моника, как Сэм и Дин Винчестеры, как Джереми и Елена Гилберт — хотя по отдельности сильны, но непобедимы вместе. Когда ее не стало, Кирилл потерял не просто часть себя, а половину своей души. Родители любили своих детей одинаково сильно, но даже им было не так тяжело, как парню. Отзвонившись родителям, Кир решил пройтись. Дома абсолютно каждый уголок напоминал об Асе. Напоминал об их приключениях и проделках. Диван с пятнышком зеленки на подлокотнике — в семь лет они одновременно заболели ветрянкой и сидели на карантине вместе, помогая друг другу мазать зеленкой спину. Помогая так старательно, что, став похожими не то что на зелёнчатых леопардов, а скорее на зеленых пантер, довели родителей до приступа икоты от смеха. Бокалы в шкафчике — в десятый день рождения родители налили им обоим по первому в жизни глотку шампанского, и, не дожидаясь, пока закончится тост от тёти Лены, дети переглянулись и выпили его залпом. И это со смехом им припоминают каждый праздник. Кухонный стол — начиная с двенадцати лет почти каждый вечер на кухне собирался консилиум. Обсуждались такие важные вопросы, как домашка, новая смешная прическа классной руководительницы, первоапрельские, третьемайские, пятнадцатисентябрьские и прочие приколы, которые круглый год не давали заскучать их родным и друзьям, подарки для родителей на праздники и прочие разные безотлагательные дела. Даже собственный ноутбук напоминал о просмотренных вместе часах сериалов и фильмов, так что притрагивался к нему Кир теперь крайне редко. Каждый уголок в доме напоминал о том, что этого всего больше никогда не случится. Поэтому Кир решил пройтись. — Четыре часа два, — посмотрев на часы, еле слышно произнес парень, бредущий по незнакомым улицам родного города. Все знакомые же улицы оказались таковыми, потому что Кир гулял там вместе с Асей, так что сознательно идти по ним снова казалось пыткой и наказанием за былые грехи. Побродив еще некоторое время и выйдя на знакомое пространство, парень направился к дому. Сил не осталось. Вечером за ужином родители достали бутылку вина, хранившуюся уже несколько лет специально для этого повода. Кирилл надеялся, что сегодня Ася его услышит, где бы она ни была. Сегодня ее любимый день в году. Она должна сейчас наблюдать за ними. Он мысленно позвал ее: «Ася… Как же я скучаю. Я не живу больше, лишь существую. Вижу тебя счастливую во снах, а когда просыпаюсь — ты исчезаешь. Или вижу тебя в кошмарах, всю в крови, а вокруг осколки стекла… Вижу тот день. На самом деле, кошмары вижу гораздо чаще… Но ты и так в курсе, я знаю, ты присматриваешь за мной. Я так скучаю… Прошу, приходи во мне во снах только счастливая и живая, хотя даже если грустная, все равно приходи…» — Четыре часа три, — дёрнув правым уголком губ, с горечью в голосе произнес Кир и посмотрел на родителей. Мама встала и подошла к нему, чтобы обнять. Папа тоской посмотрел в его глаза, отзеркаливая их выражение. Ася и Кирилл родились в один день. Ася — в 4 часа ночи, Кирилл — в 8 часов утра. Поэтому каждый год в свой день рождения они отсчитывали время промежутками в четыре часа. Это стало традицией. За каждый такой отрезок времени должно было произойти что-то хорошее. Если не происходило — они сами устраивали это. Покупали мороженое, например. Родители, поддерживая эту традицию, старались делить свои подарки на несколько частей и дарить раз в четыре часа. Ася просто обожала это. Считала минуты, глядя на часы и заливалась счастливым смехом, когда Кир дарил ей подарки, имеющие особенный смысл только для них, и непременно каждые четыре часа. — Я пойду, постараюсь заснуть, — сказал Кир и ушел к себе, поблагодарив родителей за подарок. Новый телефон. На который никогда не напишет и не позвонит Ася, на котором никогда не появятся ее компроматные фотки во время чихания. Подарок, который раньше бы привел его в восторг, сейчас не радовал, а только приносил его израненной душе новые страдания. Он ушел, зная, что заснуть не сможет. Каждую ночь, вот уже четыре месяца, он отсутствующим взглядом буравит потолок. Изредка, не имея больше моральных сил думать о чем-то (вернее о ком-то), залипает в телефон. Но заснуть он может лишь под утро, совсем измученный мыслями о несбыточном. — Четыре часа четыре, — время его ежедневных мучений начинается. Кир будет лежать без сна ещё часов пять, до самого рассвета, и лишь тогда сможет задремать. Как и всегда. — Четыре часа ночи! — звонко произносила Ася, забегая в его комнату без стука и без страха разбудить родителей. Её любимое время. Она считала его волшебным. В четыре часа ночи исполняются желания. Особенно в день рождения. Они всегда загадывали желания вместе, а потом Ася засыпала у него на кровати до утра, став еще на год старше. — Четыре часа ночи, — прошептал Кирилл, больше не сдерживая слёз.