Закончится ли когда-нибудь этот свет? Погаснут ли песни мои в высоте твоих ожиданий?
Саша уже кучу раз нервозно перепроверял горит ли пламя в уличном фонаре, всё больше убеждаясь, что он хуже видит в темноте. Определённо этот мрак окутал всё помещение, где давно затухла последняя свеча от сырости солёных слёз. Где давно не было, ни тепла, ни какой-то детской небрежности и почти чистой, во всех своих проявлениях, заботы. Дома всё так же пахло кислым молоком и больницей. Тот самый, едва-видимый, свет уличного фонаря, что тускло просачивался сквозь замутнённое стекло в ванне и растекался по полу, по разбитой кафельной плитке. И останавливался этот свет, резким обрывом, проваливаясь в тёмный-тёмный зябкий омут, где всё с тем же параноидальным взглядом метался по полу Беличенко. Его колени исцарапаны в кровь. Его голова одурманена. Вовсе не алкоголем, нет-нет, конечно нет! Он всё плакал, редким скользящим взглядом пробегаясь который чёртов раз по отблескам фонаря на улице. А всё бестолку. Этот-то глупый, никчёмный холодно-пронзающий лезвием фотоновых лучей, казалось несущих разве что радиацию, фонарь не принесёт в дом свет, заботу и что уж там о любви? Саша знал, как его могут любить фанатки, но расточительствовать своими чувствами на девчонок у которых ветер да пустота в голове — напрочь отбивает желание вообще верить в это светлое ощущение. Трепет бабочек в животе и горькая разлука. Ожидание вновь услышать голос любимого и ливень слёз. Плюс на минус даёт пустоту.кто так сказал — никто не знает.
Парню тошно от своих предательски-сопливых мыслей, из-за которых теперь и приходится вгоняться в дурацкие вопросы вселенских масштабов, безо всякой жадности раскидываясь на всех грязными упрёками. Он никогда не подойдёт и не скажет никому в лицо всех этих грубостей. Наверное слишком слаб для этого. Совсем слаб… Прямо как тот свет в окне, что вот-вот потухнет. И он не устанет лишь этого ждать. ждать конца глупо и тленно! — скажет кто-то. А он, наверное презрительно усмехнувшись, так и будет вглядываться в прозрачную лампочку, мечтая увидеть лишь одно лицо, услышать лишь один голос, за которые рука не дрогнет выстрелить в изменника. Потрёпанные волосы смахивают с лица неопрятными движениями. Он улыбается, едва закончив свою депрессивную мелодраму. Тусклая лампочка. Саша смеётся над ней, какая же она жалкая, попутно ощущая, как внутри разгорается пламя. Оно всё выше. Оно всё больше. Он ни за что не опустится ниже плинтуса. Он ни за что не погаснет. Нагло пнутая в сторону хлипкая тумбочка и раскатившиеся по углам ванной баночки всяких там едких средств и тех, что назывались гелями да шампунями. В его грудной клетке кишит дым. Вовсе не от сигарет, нет-нет, конечно нет! Это от сильного порыва эмоций, ураганом разжегших внутри искру. А она превратилась в неугасимый, наверное никакими слезами, пожар. С неудержимой ухмылкой и полной уверенностью в себе, он выбрасывает в окно старые газеты и письма. Вслед за ними летят кассеты.запорхав от перевозбуждения возродившегося в нём энтузиазма, он звонит сдаваться с поличным Олегу.
— …люблю тебя, — мелькает голос в шипевшей тихим дыханием трубке.
— Не пей, не кури и не пугай меня так, — минута молчания на осознание происходящего и хлипкий смазанный ответ, словно горячий поцелуй, — я тоже тебя люблю, балда, -гудки неумолимо пищат под ухо.