Мир тщеславия и разочарований

Сьюзен провела в Больничном крыле больше недели, после чего её выписали. За эти дни я ни разу её не навестила. Иногда я приходила к дверям палаты, но для чего – не знала сама. Ведь зайти внутрь всё равно не решалась. Смерть случается не только с умершим человеком. Она случается также и с теми, кому этот человек был дорог, с его родными и близкими. Они остаются на этой земле, и у них очень сложная задача – им предстоит жить дальше, но уже без того, кого они любили. И если слова Сьюзен о ненависти были правдой, если ненависть ко мне поможет ей заглушить боль от потери отца хоть на капельку, то пускай она ненавидит меня. Нужно было постараться сделать всё, лишь бы только Сьюзен стало легче. Не попадаться ей на глаза, не навязываться и не лезть. …Январь сменился февралем. Снег вокруг школы таял, хотя впереди был еще месяц зимы. Ветер налетал порывами, и природа дрожала в ознобе. Днем я старалась не замерзнуть, а ночью подолгу лежала в кровати без сна, зная, что Сьюзен тоже не спит. Мы больше не разговаривали. Отчасти поэтому вечерами я засиживалась в общей гостиной у камина, лишь бы только не идти в спальню и не вынуждать Сьюзен терпеть мое общество. Другой причиной были ночные кошмары – неоднократные сны-напоминания о нападении на дом Боунсов. Первое время я просыпалась в холодном поту, подскакивала на кровати и едва сдерживала крик. И хотя сильный шок стёр из памяти детали, только теперь я осмыслила произошедшее. Нас ведь действительно могли убить. И сидя в темноте, я зябко обхватывала себя руками и медленно ворочала в сознании слова Теодора: …ты хоть понимаешь, что могло случиться, если бы вас нашел не я?.. *** Время продолжает идти даже тогда, когда твоя жизнь превращается в методическое существование. Ты смотришь перед собой и не всегда видишь хоть какой-нибудь смысл, но всё равно встаешь по утрам, занимаешься каким-то делами. Ты не всегда представляешь, как выдержать хотя бы следующие пять минут, но пять минут проходят, а за ними час, день, ночь. По четвергам школьное расписание отличалось особенной благосклонностью: всего лишь два предмета – история магии и травология. Оба легких, а главное – никаких Кэрроу и никакого Теодора Нотта… В очередной четверг профессор Бинс читал свою монотонную лекцию, а я, расположившись у окна, смотрела вдаль, на верхушки елей Запретного леса. Ветер раскачивал их, и они, покорные перед ним, дружно уступали его порывам, будто толпа людей, преклоняющих головы… После звонка вместе с Невиллом я отправилась к теплицам. Тропинка вела мимо безмолвных холмов по окрестностям замка. Тишину нарушал лишь топот подошв о стылую землю – мы с Невиллом шли и молчали. Невилл заметил, что после каникул я вернулась сама не своя. Он чувствовал, что что-то случилось. Он пытался расспрашивать меня. Но тщетно. Я так и не смогла рассказать ему, что в момент нападения на мистера Боунса мы со Сьюзен прятались в доме и едва не погибли. Любви, невзаимно стучащей в сердце Невилла, было недостаточно, чтобы мы могли быть парой. Но чтобы вместо этого быть просто друзьями, её оказалось много... Когда-то я попросила Невилла оставить наши отношения как есть, и он вынужден был стоять на месте, я же делала шаги всё дальше и дальше от него. Расстояние постепенно, дюйм за дюймом росло между нами. Но моя замкнутость была не единственным, что волновало Невилла. Он очень переживал за Полумну. С тех пор, как Пожиратели смерти похитили её, о ней не было никаких новостей. – Я всё еще иногда пытаюсь связаться с Полумной с помощью зачарованного галлеона, – произнес Невилл, разрывая молчание. – Но еще ни разу она не ответила на мое сообщение. Наверняка же у нее отобрали волшебную палочку, поэтому она не может наколдовать ответ… Сказав это, Невилл вдруг остановился и сжал кулаки. – Вот же гады! – гневно воскликнул он, но через некоторое время, будто успокаивая самого себя, добавил: – Но ничего. Полумна только с виду слабая и беззащитная. А на самом деле она смелая. Она умеет за себя постоять! С ней все будет хорошо, я уверен! На травологии Невилл с таким неистовством принялся утрамбовывать компост в горшки, что сразу стало понятно – невозможность помочь Полумне злит его. Этим же вечером у него была назначена очередная отработка у Кэрроу. Подстёгнутые похищением Полумны, Невилл и Джинни всё больше и больше усилий прилагали, чтобы досадить Амикусу и Алекто. Они раз за разом срывали уроки магловедения и защиты от темных искусств, организовывая забастовки. Одно упрямство натыкалось на другое: каждая забастовка заканчивалась тем, что Кэрроу оставляли её участников после уроков и наказывали. За час до отбоя я пришла к кабинету Амикуса Кэрроу, чтобы дождаться Невилла и других наказанных ребят. У меня в кармане была припрятана заживляющая настойка бадьяна – я знала, что после отработки она им понадобится. Когда дверь открылась, из кабинета, поддерживая друг друга, вышли наказанные ученики. За их спинами я успела мельком заметить, как внутри кабинета рядом с Амикусом собрались несколько слизеринцев из Инспекционной дружины, среди которых получилось различить Крэбба и Гойла. – А что на отработке делали слизеринцы? – спросила я чуть позже, помогая Невиллу смочить кусочек бинта в настойке. На самом деле я обо всем догадалась сразу, но мне зачем-то было нужно услышать этому подтверждение. – Ну, Кэрроу, видимо, наскучило пытать нас, – хмыкнул Невилл, протирая ссадину на щеке. – В этот раз они решили предложить это слизеринцам. Достойная смена подрастает, ничего не скажешь. Хотя чего еще от них ждать? Страх, что среди них мог быть Теодор, холодной волной хлынул мне под ребра и сжал сердце. *** С приближением субботы учеников школы ждал неприятный сюрприз – традиционная прогулка в Хогсмид была отменена. На огромной доске объявлений около Большого зала появился пергамент с новым приказом директора. Северус Снейп счёл, что уровень дисциплины в школе падает, и поэтому решил подвергнуть всех учеников наказанию: отныне прогулки в Хогсмид строго возбранялись. Право на посещение деревни осталось лишь за старостами и членами Инспекционной дружины, но и то не по желанию и не ради праздного досуга. В специально отведенные дни старосты в сопровождении Инспекционной дружины должны были отправиться в Хогсмид и приобрести для своего факультета перья, чернильницы, свитки чистого пергамента, корм для сов и прочие необходимые для учебы вещи, которые имеют свойство заканчиваться. Поскольку первый такой день выпал на завтрашнюю субботу, всю пятницу на пару с Эрни Макмилланом я провела, собирая заявки пуффендуйцев. Нам сдавали деньги и отдавали бумажки со списком пожеланий. Суета отвлекала от грустных мыслей, но полностью сосредоточиться на своих обязанностях всё равно не выходило. В Большом зале и в коридорах я оборачивалась на слизеринцев, старшекурсников и младшекурсников – смотрела на них, и тело мое цепенело в тяжелой задумчивости. Кто из них способен пытать своих одноклассников? У скольких из них на руках черные метки – есть или будут в будущем? Что с ними не так, если души их наполнены этой алчной жестокостью? Вечерний обход школы перед комендантским часом мы с Эрни совершали молча, наговорившись за день, пока принимали заявки. К окнам льнула темнота, черные тучи прятали от взора звёзды. Звёзд не видно смутными ночами, но где-то они есть, и стоит только подождать, пока небо проясниться, как оно засияет, усыпанное крупинками далеких маяков. Но вокруг было так много плохого, что в добрый исход верилось с трудом. Казалось, что все звезды давно погасли, и следом за черными тучами придут другие черные тучи… На одном из этажей нас неожиданно нагнал Марти. По его встрёпанному виду я сразу заподозрила неладное и не ошиблась. Дело касалось нашего младшего брата Ника. – Ник пропал! – в неподдельной тревоге выпалил Марти. – Осталось полчаса до отбоя, а его нет ни в гостиной Когтеврана, ни в своей спальне! Ума не приложу, куда он мог деться! Я почувствовала, как от волнения быстро забилось сердце. Предположения смешались в кучу: от простых, что Ник мог просто засидеться в библиотеке, забыв про комендантский час, до ужасных и страшных – что с ним что-нибудь случилось! Эрни помчался проверять библиотеку, мы с Марти обежали несколько пустующих кабинетов. – Надо поискать в Больничном крыле! – хватая Марти за руку, крикнула я. Преодолев несколько лестничных площадок, мы быстро добрались до больничной палаты. Рванув на себя дверь, я остановилась на пороге и судорожно огляделась – и точно! На одной из коек сидел Ник, рядом с ним стояла мадам Помфри и обрабатывала ему рану на лице. – Боже мой, Ник! – бросилась я к нему и заключила брата в объятия. – Как ты нас напугал! Если не брать во внимание ранку, брат выглядел вполне целым и невредимым. Чувство облегчения, подобное тому, когда словно бы гора падает с плеч, затопило меня изнутри. – Что случилось? Почему ты здесь? – спросила я. – Простите меня… Пожалуйста, только не злитесь… – залепетал Ник, пока я обнимала его. – Я был на отработке у Кэрроу. Когда на магловедении Алекто стала кричать на Мию… девочку из моего класса… Я просто… я просто не смог промолчать! Мой маленький герой, заступившийся за девочку. Я ощутила гордость за Ника. Хоть он и повёл себя опрометчиво, в его поступке отразилась невероятная храбрость. А еще это было очень мило. – Тебе не за что просить прощения, глупыш, – прошептала я, заглядывая Нику в лицо. – Очень даже есть за что! – возмутился Марти, держась за сердце. – Я чуть не умер, волнуясь за тебя! Почему ты не сказал, что наказан? – Потому что ждал, что ты именно так и отреагируешь! – воскликнул Ник, глядя на Марти. – Я так и думал, что ты будешь ругаться! Возможно, спор мальчишек продолжился бы, если бы не вмешавшаяся мадам Помфри: – Так, ребята, вашему брату нужен отдых. Он еще слаб после Круциатуса… Мы с Марти разом охнули. – Круциатуса?.. – я почувствовала, как сердце проваливается вниз. – Тебя пытали? – голос мой ослаб и задрожал. – Кэрроу? Ник отрицательно покачал головой. – Кто-то из Слизерина? На этот раз младший брат кивнул… – Крэбб, – насупившись, буркнул он. Это не укладывалось в сознании… Ученики Хогвартса пытают других учеников! Покинув Больничное крыло и оставив там Ника, мы с Марти разошлись каждый по своим спальням. В комнате я села на кровать и обхватила голову. «Хватит... С меня хватит...» – повторяла я про себя, не зная даже, к кому обращаюсь, к каким высшим силам. Меня душила беспомощная злость, обращенная на весь Слизерин и на каждого человека в нем. На Винсента Крэбба, который пытал моего брата. На Снейпа и Кэрроу. На Теодора Нотта – потому что он был частью всего этого. Меня обжигало от мысли, что когда Ника мучили, Теодор мог стоять рядом и безучастно смотреть. *** Она снилась ему. В легком белом платье, с цветами, вплетенными в светлые, волнистые локоны. Чудесная, осенняя красота, ускользающая, воздушная, недосягаемая… Он шел к ней по дорожке, усыпанной опавшими листьями. Этот сад, однажды согретый светом ее души, тоже любил ее. Деревья увядали в прекрасной грусти, ласковым шелестом наполняя воздух. Он подошел к ней. Он очень боялся, что она вдруг исчезнет. – Постой… – прошептал он. – Дай хоть прикоснуться к тебе… Он вел пальцам по ее пшеничным волосам. Она принимала его касания, закрыв глаза. – Прости… – беззвучно шептал он, разлепив сухие губы. – Прости меня… – он не знал даже, за что просит прощения: за всю ли ту боль, которую причинил девушке, не заслуживающей этого, или за будущие свои грехи, на которые был обречен… Потом Теодор проснулся и долго смотрел в темный потолок. Словно невидимые узы привязывали его к Ханне – и он бессилен был их разорвать. Он любил ее. И он жил с ее именем в сердце. Теодор встал в мрачном, тоскливом настроении. Сегодня нужно было сопровождать старост в Хогсмид. Через пару часов он должен стоять у парадных дверей Хогвартса готовый, стойкий, безэмоциональный, будто ничего в этом мире не способно задеть его. По дороге от Хогвартса до Хогсмида он будет идти вслед за Ханной, старательно усмиряя бурю в душе. Он будет ледяным Теодором Ноттом. Он будет противен сам себе. Ему было гадко смотреть на собственное отражение. Теодор отвернулся от зеркала, с силой оттолкнувшись от умывальника, и направился обратно в спальню. В спальне он накинул на шею зеленый галстук и уже собирался идти в гостиную, но у двери остановился, так и не открыв ее, потому что его слуха достиг разговор, доносившийся из коридора. – Эти малявки так смешно верещат, когда их пытаешь! – гоготал Винсент Крэбб. Стоя за закрытой дверью, Теодор напрягся – он понял, что Крэбб хвалится вчерашними «подвигами» на вечерней отработке у Кэрроу, где те предлагают всем желающим слизеринцам отработать Круциатус на наказанных учениках. Теодор никогда не участвовал в этих пытках – ему претила сама идея этого. Кэрроу словно бы принимали всех кругом за животных, которые должны испытывать восторг от жестокости. – Самые смешные те, которые храбрятся, – подхватил Гойл. – Тот белобрысый малой из Когтеврана чуть не лопнул, стараясь не закричать, когда ты его пытал. Как там его звать? Норрсон? А нет! – перебил он себя. – Я вспомнил! Ник Норрингтон. Теодор услышал знакомое имя, и у него сами собой сжались кулаки. Выходит, вчера на отработке Крэбб с Гойлом издевались над младшим братом Ханны. Внезапный гнев затуманил Теодору рассудок. В этот момент дверь спальни отворилась. На пороге стоял Крэбб, чуть поодаль – Гойл. Оба явно намеревались зайти внутрь. Теодор, однако, не сдвинулся с места, упрямо загораживая проход. – Чё замер, Нотт? – нахмурил брови Крэбб. – Василиска увидел? – А я должен в сторону отпрыгивать, когда ты идёшь? – сквозь зубы спросил Теодор. Физиономия Крэбба выразила непонимание, смешанное со злобой. – Ты чё, Нотт? Нарываешься? – спросил он. Тяжелое молчание Теодора лишило его терпения. – Да уйди ты с дороги! – вспылил Крэбб, толкая Теодора. Теодор пошатнулся, теряя на миг равновесие, но уже через секунду выхватил волшебную палочку: – Импедимента! – выкрикнул он. Крэбба отбросило с порога в коридор. Пролетев пару метров, он врезался в стену. У Теодора в жилах клокотала ярость. Он отпихнул Гойла, пытавшегося его удержать, подлетел к лежавшему Крэббу и со всей силы врезал ему кулаком в лицо, вкладывая в удар всю ненависть, которую сейчас испытывал. Всю ненависть, которая рвалась наружу уже долгое время. Теодор занес кулак еще раз, но тут его настиг ответный удар Крэбба. Теодор почувствовал боль в челюсти. Потом кто-то стал оттягивать его назад. – Нотт, ты что с ума сошел? – услышал он голос Драко Малфоя. – Не трогай меня! – раздраженно ответил Теодор, отталкивая от себя Малфоя. Гойл в это время помогал подняться на ноги Крэббу. – Думаешь, метку получил – и крутой, да? – бросил Теодору Крэбб. – Как бы не так! Только сунься еще раз – мало не покажется! – В самом деле, Тео, что на тебя нашло? – спросил Блейз Забини, вопросительно изогнув бровь. Глядя на них, Теодор вдруг осознал, что никто из них ему не близкий друг. Никому из них он не мог рассказать всего, что творилось на душе. Он был один. – Да пошли вы все! – вытирая кровь с губы, вымолвил Теодор и, отодвинув плечом Малфоя, пошел прочь. *** Утром я навестила Ника в Больничном крыле, после чего присоединилась к Эрни и десятку других старост со всех факультетов. В сопровождении Инспекционной дружины мы выдвинулись в Хогсмид. Темные тучи, устилавшие небо, медленно тянулись за горизонт. Я шла, упрямо глядя себе под ноги и до боли впиваясь ногтями в ладони. Где-то позади шагал Теодор Нотт. Здесь же были и Крэбб с Гойлом. Очутившись в Хогсмиде, я сперва растерялась – настолько всё вокруг изменилось. Заброшенные дома, побитые витрины, слякоть и грязь. Невольно меня посетила мысль, что Снейп, пожалуй, очень правильно запретил сюда прогулки: нечего здесь делать школьникам. На лице Эрни читалось то же потрясение, которое испытала я. Чтобы быстро купить всё необходимое, мы с Эрни решили разделиться: он пошел в магазин за чернилами и пергаментами, я отправилась в лавку за углом, где продавали перья для письма и совиный корм. Путь мой лежал через центральную улицу, и посреди дороги я остановилась, охваченная нахлынувшими вдруг воспоминаниями. Когда-то на этом месте веселились и играли дети. Они катались на обледеневшей дороге. А теперь тут было безлюдно. Когда-то на этом месте меня спас Теодор. Всегда такая неуклюжая, я поскользнулась прямо на дороге, и в меня врезался бы мальчишка, катающийся на льду, но Теодор вовремя оттянул меня в сторону. Прежняя жизнь показалась вдруг такой далекой, а все её события такими нереальными. Я оглянулась вокруг себя, передо мной будто наяву растворялись картинки прошлого, оставляя меня в пустоте настоящего... В магазине я долго стояла у прилавка, невидящим взглядом уставившись на товар. Впрочем, покупателей практически не было, и продавец совсем не торопил меня. В какой-то момент звук дверного колокольчика напомнил мне, где я нахожусь. Я вяло встрепенулась. – Мне перья для письма, пожалуйста. Двадцать штук. И еще пару коробочек совиного корма. Рассчитавшись за всё, я спрятала покупки в сумку и собралась уходить. Взгляд мой упал в сторону стеклянной витрины, сквозь которую была видна улица, и я вдруг увидела, что рядом со входом в магазин стоит… Теодор. Кажется, он курил. Вряд ли он оказался у магазина случайно. Скорее всего, целенаправленно проследил, куда я пошла, и теперь караулил меня у выхода. А у меня не было никакого желания ни видеть его, ни тем более говорить с ним. Но не оставаться же в магазине. Поколебавшись с полминуты, я всё же подошла к двери и толкнула ее. Снова зазвенел колокольчик, морозный ветер ударил в лицо. Я хотела пройти мимо, но Теодор, стоило мне появиться в поле его зрения, быстро затушил окурок и увязался следом. – Ханна, постой! – позвал он. Я не остановилась. И с каждым шагом накручивала себя всё больше. Воображение упорно подкидывало мне сцены, в которых Ник корчится на полу в муках, а Теодор безразлично наблюдает за этим со стороны. Я снова до боли сжала кулаки, упрямо идя вдоль безлюдной улочки. – Сочувствую твоему брату, – произнес Теодор за моей спиной. – Надеюсь, с ним всё хорошо. Опешив, я не сдержалась и фыркнула. Спустя мгновение попытка убежать потерпела стремительный крах – Теодор догнал меня и развернул к себе, схватив за руку. – Ты злишься? – всмотрелся он мне в лицо. – Я серьезно. Мне жаль, что Ник пострадал… – Только не говори, что тебя там не было! – хмыкнула я, чувствуя, как к горлу подступают слезы обиды. – Стоял и смотрел, пока моего брата мучили Круциатусом? – Что? – не веря, переспросил Теодор. – Нет, конечно! Меня там не было! Несколько мгновений наши взгляды буравили друг друга. – Я тебе не верю, – надломленно промолвила я. И хотя Теодор выглядел довольно искренним, я просто не могла позволить себе довериться ему еще раз. Он стоял напротив, совсем-совсем близко. Я боялась дышать. Вдохнуть в легкие знакомый мятный запах и новый – горький запах сигарет. – Я не верю тебе, – едва слышно повторила я и, покачав головой, снова зашагала вперед. – Я не хожу на эти отработки! – выкрикнул он мне в спину, чуть ли не рыча. Вновь забилось, заныло израненное сердце. Я остановилась, обхватив себя руками. – Если не веришь, можешь спросить у Лонгботтома, – произнес Теодор, приблизившись и опять разворачивая меня к себе. – Он там частый гость. Он назовет тебе имена, и моего там не будет. Подняв глаза, я заметила, что у Теодора была рассечена губа в уголке рта. Совсем свежая рана... Пальто на нем было расстегнуто, волосы растрепаны, галстук болтался на шее не затянутым как следует, словно был ему удавкой… – Где бы ты ни появилась, всё время около тебя этот Лонгботтом, – тихо сказал Теодор, и в тоне его отголоском звучала досада. – Я постоянно вижу его около тебя. Ни за что не поверю, что он может тебе нравиться. Он же нелепый... – Зато всё это время он был рядом, а где был ты? – напомнила я слабым шепотом, уже чувствуя, как меня затягивает в бездну серо-голубых глаз Теодора... Мятный его аромат невесомо коснулся моих губ. Я не могла и не хотела противостоять этому притяжению… Теодор нагнулся и мягко поцеловал меня, и послушно поддаваясь, я вся задрожала в его руках. Как магнит, я тянулась к нему израненным сердцем. Мне было нечем дышать, словно во всем мире в одночасье выкачали воздух. – Прекрати, хватит… – задыхаясь, бессильно всхлипнула я ему в губы. Я аккуратно отстранилась и, оказавшись вне его рук, вдруг снова почувствовала ветер и холод. Пытаясь совладать с эмоциями, я зябко обняла себя. Мне так сильно хотелось, чтобы Теодор понял, как трудно мне было всё это время. – Ты соврал мне про метку, – цепляясь за свою обиду, прошептала я. – Ты так долго врал мне… А ведь всё, что мне было нужно, – это признание, Тео! Тебе надо было только сказать мне, что на самом деле ты на моей стороне! Что ты стал Пожирателем смерти вынужденно, что тебя заставил отец… Я бы всё поняла! Я бы поняла, что у тебя нет выбора, что обстоятельства против тебя… Но мы бы были вместе! И мы бы обязательно нашли выход... – Какой выход? Неужели ты не понимаешь, Ханна? – измученно вздохнул Теодор. – У меня действительно нет выбора!.. В этом-то и проблема! – Он на миг закрыл глаза, запрокидывая голову к небу, после чего взглянул прямо на меня: – Я не хотел становиться Пожирателем смерти, не хотел участвовать в нападении на дом твоей подруги, но меня никто и не спрашивал... А знаешь, в чем еще одна загвоздка? Даже если Поттер каким-то чудом победит, для меня ничего не закончится. Меня в тюрьму посадят, Ханна... Я так погряз в этом всем... – в отчаянии договорил Теодор. Я чувствовала, что слезы вот-вот потекут из моих глаз. Невыносимо и пугающе было думать, что всё так безнадежно. Теодор стоял в полушаге от меня. И всё, чего мне хотелось, – это обнять его и почувствовать, как бьется его сердце. Чувствовать его руки, смотреть в его глаза, знать, что он защитит, верить, что всё наладится… Главное только верить. Пока я молчала, Теодор взял мое лицо в свои ладони. Он был так близко впервые за столько долгих месяцев… Я прикрыла глаза, потерлась щекой о его руку. – Я совершил столько плохого... Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня за всё это? За всю ту ложь, за всю ту боль, что я тебе причинил, – на этих словах он крепко меня обнял. – Я бы очень хотел быть на твоей стороне, Ханна, только совсем не представляю, как это сделать... Я обняла его в ответ. С неба посыпался белый снег. Будто бы в знак надежды. *** По сути ничего не изменилось. Но идя в группе старост назад в замок, я чувствовала тот слабый огонек надежды, который загорелся во мне под нежданным снегопадом. Теперь я знала наверняка, что Теодор не рад быть Пожирателем смерти. Он не разделяет их взглядов. Он заложник обстоятельств. И это главное. И пускай сейчас выхода нет, пускай Теодор ничего мне не обещал, пускай он даже не верит, что можно что-то изменить… Мне всё равно стало легче. Его поцелуй сказал, что он любит меня. Его объятие на миг заслонило меня от всех невзгод мира. Оставалось кое-что еще. Мне нужно было понять, что я простила его. Для этого я отыскала Ника. Брат сидел в Большом зале и ел суп. Присев к нему поближе, я заглянула ему в глаза и, затаив дыхание, прямо спросила: – Ник, ответь мне, пожалуйста. Это очень важно. Когда ты был на отработке, среди слизеринцев, которые вместе с Кэрроу пытали наказанных, был Теодор Нотт? Я и так знала, что его там не было. Просто мне нужно было, чтобы Ник произнес это вслух. Это был рубеж, а за ним – прощение. Я готова была простить Теодору то, что он бросил меня когда-то. Я готова была простить ему даже то, что он Пожиратель смерти. – Не было, – ответил Ник, слегка удивившись моему вопросу. – Там были Крэбб, Гойл, Харпер, Булстроуд… Но я уже не слушала. – Хорошо, – поцеловала я Ника в макушку. – Как же это хорошо…