Мир тщеславия и разочарований

Парящие под заколдованным потолком свечи не горели. Большой зал освещали настенные факелы. Северус Снейп занимал центральное место за преподавательским столом. В привычной черной мантии, с привычным холодным выражением лица – он увенчивал собою царившую здесь полутьму. Пожиратель смерти в кресле директора… Похоронная атмосфера Большого зала вводила в состояние оцепенения, когда не покидает ощущение, что происходящее – это только иллюзия, которая всё никак не развеется. Если бы я была смелой, я бы взмахнула волшебной палочкой и зажгла бы все свечи под потолком. Но я не была смелой. Я смотрела на Теодора. Он сидел с самого краю слизеринского стола. На него падала ползущая из угла тень, и он почти сливался с ней. На станции Теодор не захотел показать мне руку. «Неужели ему было что скрывать?» – шептала я мысленно. Отворились двери – профессор Макгонагалл, строгая и вытянутая в струну, привела в зал вереницу перепуганных первокурсников. Пока я отыскивала среди них Ника, Макгонагалл подошла к табурету, стоявшему перед шеренгой новичков, и положила на него Распределяющую Шляпу. Некоторые традиции никогда не нарушаются. В абсолютной тишине Шляпа пропела: В этой жизни ты только пешка. Не сойдешь за доски границу, Пока жив, пока бьется сердце, Что оставил в тоске темницы. Сам избрал ты себе дорогу, Сам решил быть всегда ведомым. Покорился и страху, и мести, Потерялся в тщеславии, лести. Позабыл, что есть в мире солнце. Доброту навек счел за слабость. Что спасет твою душу от дебрей? Мой ответ – вера, надежда, храбрость. [1] Допев последнюю строчку столь философского послания, Шляпа затихла и обмякла безжизненным кулем. Со стороны гриффиндорского стола раздались короткие аплодисменты – львы среагировали на слово «храбрость». Снейп сохранил маску каменной невозмутимости на лице, но темные глаза его чуть сузились. Началась церемония распределения. Первокурсники в алфавитном порядке садились на табурет и узнавали свой факультет, а у меня в ушах всё звучали слова услышанной песни. Не было сомнений, что Шляпа обращалась в первую очередь к слизеринцам. Но и не только к ним – также к любому в Большом зале, кто в эти тяжелые времена поддался страху и начал терять надежду. Кто поверил, что бороться со злом бессмысленно, а значит, надо ему подчиниться. – Норрингтон, Никос! Ник вышел из шеренги. Подсвеченный слабым светом редких настенных факелов, братик почему-то показался мне таким маленьким, что у меня защемило сердце. – КОГТЕВРАН! – выкрикнула Распределяющая Шляпа. Когда я, будучи одиннадцатилетней девочкой, приехала в школу в первый раз, Макгонагалл говорила нам, что факультет станет для нас второй семьей, а Хогвартс – домом. Но разве мог такой Хогвартс стать домом для Ника? Я перевела взгляд на преподавательский стол. По левую и правую руки от Снейпа сидели незнакомые волшебник и колдунья. Оба коренастые и сутулые, с гаденькими, победными оскалами на некрасивых лицах. Меньше всего они походили на людей, способных воспитывать и обучать. – Попрошу тишины, – обратился к школьникам Северус Снейп, вставая со своего кресла, когда церемония распределения подошла к концу. Пожалуй, требовать тишины было лишним, все и так молчали. – В этом году Хогвартс подвергнется серьезным изменениям. Прежде всего, познакомьтесь с новыми преподавателями: профессор Амикус Кэрроу, – Снейп кивнул влево, – будет вести защиту от Темных искусств. Профессор Алекто Кэрроу, – Снейп совершил кратковременный кивок вправо, – обучит вас магловедению, которое в этом году относится к обязательным предметам. Кроме того, Амикус и Алекто будут следить за дисциплиной. Брат и сестра Кэрроу взглядами беспокойных, бегающих глазок шарили по ученикам, растягивали губы в кривых, не предвещающих ничего хорошего улыбках. Методичный голос Снейпа словно бы выкачивал силы. – Далее. Некоторые из вас, – Снейп посмотрел в сторону гриффиндорского стола, – считают, что правила существуют не для них. Это неверное и опасное убеждение. Советую от него отказаться. И последнее. Если я или кто-нибудь из профессоров Кэрроу узнаем, что среди вас есть кто-то, кто располагает сведениями о местонахождении Нежелательного лица № 1, известного вам как Гарри Поттер, и укрывает эти сведения от руководства школы, – Снейп выдержал угрожающую паузу, – то этот кто-то очень пожалеет, что не сообщил информацию добровольно и своевременно. Аппетита у меня и так не было, а после директорской речи от еды и вовсе стало мутить. Хотя эльфы постарались на славу – стол был завален яствами. Ничего не хотелось. Меня душила горечь и переполняла беспомощность – их въедливая тина была в каждой клеточке моего существа. *** Зеленоватая дымка стелилась по полу в школьных кабинетах, плесень облипала стены коридоров. Хогвартс погряз в сырости, полумраке и ауре зловещего предчувствия. Хогвартс попал под режим деспотичных и безжалостных Пожирателей смерти Кэрроу. Алекто Кэрроу – язык с трудом поворачивался называть её профессором – внешне была невысокая, грубая и чем-то смахивала на растолстевшего и уменьшившегося в росте Филча. – Мы на пороге нового порядка! – хрипло объявила Алекто на первом уроке магловедения, сверкая злобными, алчными глазками. – Наконец настал тот долгожданный час, когда не маглы будут управлять нами, а мы – маглами! На лицах большинства одноклассников сначала отразились недоумение и сомнения в адекватности… профессора. Но Алекто говорила дальше – и вот уже на нее смотрели со страхом и отвращением. Хотя в ряду слизеринцев некоторые одобрительно хмыкали. Крэбб и Гойл, например, сидели, вальяжно раскинувшись на стульях, Паркинсон и Булстроуд ядовито улыбались. В то же время Малфой был бледный как мел и будто кем-то обиженный. Нотт же взирал на Алекто сумрачным взглядом исподлобья, а что он при этом думал, было известно лишь ему одному… – Веками волшебников угнетали! Нас загнали в подполье! И кто? Кто это сделал, я вас спрашиваю? – с пугающей маниакальностью вопрошала Алекто Кэрроу и тут же сама ответила: – Маглы! Эти грязные свиньи, тупые животные, коварству которых нет границ! Но скоро всё изменится. Мерзкие маглы ответят за все свои злодеяния! Чем громче она распалялась, тем больший ужас охватывал меня. Что же ждет бедных маглов, когда «всё изменится»? Жуткие картины будущего возникали в моем воображении: измученные пытками, ни в чем не повинные люди стояли на коленях, складывали на груди ладони и молили о пощаде. И не получали ее… Пожиратели смерти не знали, что такое пощада. Если магловедение превратилось в смешивание маглов с грязью, то защита от Темных искусств – в изучение черной магии. Коренастый и сгорбленный Амикус посвящал занятия калечащим заклятиям, эффективным способам проклятий и созданию темных артефактов. Но Амикус не собирался особо углубляться в теорию – он требовал у учеников выполнять темные заклятия на практике. Ни у кого ничего не получалось: никто не хотел использовать черную магию. А если кто и считал подобное приемлемым, то все равно освоить тяжелое заклинание так быстро не мог. Амикус хрипло смеялся, но все школьники понимали, что скоро его начнет бесить огульная неспособность к темным искусствам. Лишь вопросом времени был также и тот факт, что слизеринцы вроде Крэбба и Гойла обязательно научатся всем тем заклинаниям, которые демонстрирует Кэрроу, и с удовольствие начнут применять их на каждом, кто попадется под руку… Спокойно смотреть на то, чем становится любимая школа, было невозможно. Но недовольство в основном оставалось немым. Лишь некоторые не боялись смело перечить Кэрроу. Чаще всех так поступал Невилл Лонгботтом. – Вы лжете! Вы ненавидите маглов и хотите заставить и нас их ненавидеть! – выкрикнул он на одном из первых уроков магловедения, сверля Алекто прямым взглядом. Класс оторопело замер, Алекто покраснела от гнева. Я зажала себе рот рукой, чтобы не вскрикнуть, когда Алекто взмахнула волшебной палочкой, словно плетью, и на щеке Невилла появился кровавый порез… …Вечерами расстроенные новой действительностью пуффендуйцы сидели у камина в общей гостиной, которая, кажется, осталась единственным местом во всем замке, где можно было согреться. Ребята жаловались на жизнь, с ненавистью обсуждали Снейпа, костерили Кэрроу, но всегда осторожным шепотом, будто стены могли подслушать. Никто не понимал, почему нет вестей о Гарри Поттере; версия о том, что он попросту сбежал и трусливо скрывается, приводила всех в уныние. Я чувствовала в себе смесь бессилия и возмущения. Творившееся в Хогвартсе казалось мне безумием. Кто же допустил такое? Как же так? Я была слабой и напуганной. А в мыслях всё время был Теодор. Мне не хотелось верить, что черная, уродливая метка в самом деле клеймит ему руку, но поведение Теодора на станции в Хогсмиде лишь усилило мои подозрения. Прошло две недели в школе, и я заново осознала, как сильно мы с Теодором отдалились друг от друга. Словно он всегда был тем мрачным Теодором Ноттом, который так и не успел разрешить мне называть себя коротко и ласково – Тео. Холодный, недосягаемый, он бросил меня, разбил мне сердце. Он причинил мне столько боли, что я до сих пор барахталась в ней. И сейчас, когда в Хогвартсе заправляли Кэрроу, когда за стенами замка разгоралась война, я приходила в отчаяние и злилась на Теодора, который выбрал другую сторону баррикад. Который предал нашу любовь. Но тяжело было не только мне. Сьюзен переживала за своего отца Эркюля Боунса. – Я так боюсь за него, Ханна. – Сьюзен сидела на своей постели, глядя в никуда. В глубине ее глаз застыл страх, и он подчинял ее. Желтый балдахин над кроватью отбрасывал тень, придавая ее коже болезненный оттенок. Такая подавленная, такая бесцветная… Куда делась всегда яркая и энергичная Сьюзен? Ее отец был членом судебной коллегии Визенгамота. Больше года назад он был среди тех, кто вынес обвинительный приговор пойманным в Зале Пророчеств Пожирателям смерти. Сейчас же, после смены политического курса, мистер Боунс оказался в очень сложной ситуации – из опасений за безопасность своей семьи он был вынужден участвовать в судилищах над «предателями крови» и «магловскими выродками». Естественно, такое положение дел претило принципам мистера Боунса… – Когда-нибудь он откажется, и… – Сьюзен почти плакала, а меня вновь разрывало от беспомощности. – Понимаешь, эти люди, которых он судит… они ведь ни в чем не виноваты. Но он не может иначе… И я чувствую себя страшным человеком, потому что из-за моего отца… из-за меня ломаются чьи-то судьбы. – Ты не ломаешь ни чьих судеб, Сьюзен… – только и могла ответить я, осознавая, что во всем мире не сыскать слов, которые бы ее утешили. И я чувствовала, что она уже не со мной. Сьюзен ушла в себя, отстранилась от всех, словно бы ощущая себя прокаженной. Она корила себя и своего отца за страх. Но бояться – это ведь не всегда стыдно. Особенно, когда твой враг очень силен. И особенно, когда ты боишься не за себя, а за дорогих и близких. Ведь только такой страх способен превратиться в храбрость. В ту самую, о которой пела Шляпа. *** Профессор Стебль с видом озабоченной матери оглядела класс, задержавшись взглядом на раненом лице Невилла. – Сегодня будем срезать плоды бадьяна, – сообщила она. – Бадьян обладает целебными свойствами. Мадам Помфри сможет приготовить из него сильный заживляющий раствор. Мисс Аббот, сходите, пожалуйста, в подсобку и принесите корзину побольше. Будем ссыпать в нее плоды. В подсобке пахло удобрениями. Полка, заставленная разнообразной хозяйственной утварью, обнаружилась быстро. Вот только корзины разместились на самом ее верху. Роста мне не хватало, и я решила применить магию. – Акцио, корзина! – и корзина просто свалилась с полки… Я была измотана переживаниями, и даже самое легкое волшебство давалось мне с трудом. Подобрав корзину, я пошла к выходу из подсобки и в дверях вдруг столкнулась с Невиллом. – Проходи, – с улыбкой сказал он и отступил, освобождая проход. Порез, который нанесла ему Алекто Кэрроу, уже успел покрыться бурой коркой и выделялся с такой болезненной четкостью, что на него не получалось не смотреть. – Спасибо, – выдавила я из себя ответную улыбку. Невилл впечатлял меня своей самоотверженностью. Он безрассудно бросал вызов тирании и вседозволенности Кэрроу и, несмотря ни на что, не терял веру в торжество добра. Кто бы мог подумать, что из неуклюжего мальчика вырастет настоящий гриффиндорец? Но какую же высокую цену он платил за то, что не пасовал перед Кэрроу! Невилл направился к ящикам, а я уже собиралась идти назад в теплицу, как вдруг передумала. – Невилл! – окликнула я его, делая шаг обратно в подсобку. Он повернулся ко мне, держа в руках небольшой ящик с садовыми ножницами. – Ты же совсем не обязан этого делать… Я имею в виду… перечить Кэрроу. Все равно ты их не остановишь… Невилл сдвинул брови. – Нет, обязан, – твердо сказал он. – Так бы сделал Гарри, и я так буду делать, потому что только так можно вселить во всех надежду. Я докажу, что Кэрроу и Снейпа не стоит бояться, и вместе мы будем бороться против их режима. – Просто… очень трудно смотреть на то, как они тебя наказывают, – тоненьким голосом призналась я. – Не переживай за меня, – смягчаясь, усмехнулся Невилл. – Видела бы ты меня в Отделе Тайн! Вот там было опасно. А Кэрроу… Ничего страшного они мне не сделают. Я же чистокровный, и вряд ли Сама-Знаешь-Кто похвалит их, если они начнут разбазаривать чистую кровь. Невилл подошел ко мне поближе, насколько позволяли ящик в его руках и корзина в моих. – Думал сказать тебе это после урока, но раз уж выдался удобный случай… – понизил он голос. – Мы с Джинни и Полумной решили снова собрать Отряд Дамблдора. У тебя остался фальшивый галлеон? Из тех, что Гермиона для нас сделала? – Да. Остался… – растерянно сказала я. – Это будет наш способ связи. С помощью галлеонов будем передавать сообщения друг другу. Вечером в это воскресенье в Выручай-комнате будет собрание. Надо обсудить, что конкретно мы предпримем против Кэрроу. Надеюсь, ты придешь… – добавил он, немного потупившись. – И передай своим: Сьюзен, Захарии и Эрни, ладно? Плоды бадьяна я срезала механически, думая не о них, а о разговоре с Невиллом. Невилл горел решительностью, пускай и по-гриффиндорски шальной. Неважно, насколько это было опрометчиво на первый взгляд. Главное, он не опускал руки, он верил. У него была надежда, которую он хотел вернуть и остальным. Надежду, что власти Того-Кого-Нельзя-Называть обязательно придет конец. *** Был вечер субботы, ужин подходил к концу. Я вышла из Большого зала, в холле меня догнал Марти. Он быстро огляделся по сторонам, явно опасаясь, чтобы нас никто не подслушал. – Майкл Корнер и Терри Бут шептались в гостиной Когтеврана о возрождении поттеровского отряда. Ты… вступишь туда? – как бы между прочим поинтересовался он. – Я еще не знаю, – ответила я. И это была правда. Между тем собрание ОД должно было состояться уже завтра. – Не вступай! – вдруг взволнованно выпалил Марти, но тут же спохватился: – То есть… я хотел сказать… Ник! Его очень пугают Кэрроу, и он переживает, что у тебя будут неприятности. Он сам говорил мне. И папа! Помнишь, он запретил тебе? Затем брат умолк, явно сконфуженный тем, что выдал свое волнение. – Марти, а ты боялся, что Ник попадет, например, в Гриффиндор, и ни ты, ни я не сможем его опекать? – спросила я, уставившись в пространство. – Я боялась. – Ну… – замялся Марти, слегка недоумевая. – Нет. Я был уверен, что он окажется в Когтевране, ведь в нашей семье все… – …в школьные годы носят синие галстуки. Я знаю, – договорила за него я. – Кроме меня, конечно. – Твой факультет тоже вполне… хороший, – подбирая слова, сказал Марти. – Уж лучше Слизерина, так это точно. Я тихо хмыкнула. На его месте так сказали бы многие. Ученики других факультетов всегда недолюбливали Слизерин, а в этом году слизеринцев и вовсе начали ненавидеть. – И на Слизерине есть хорошие люди. Их беда в том, что они заблудились, – ответила я, вгоняя Марти в еще большее недоумение. – Ладно, я пойду к себе, а то что-то голова болит. – Но ты так и не ответила ничего конкретного на мой вопрос! – крикнул мне в спину опомнившийся Марти. …В спальне я села на кровать. На ладони моей лежала золотая монета – фальшивый галлеон, и, глядя на него, я искала в себе силы сражаться. Я вдруг отчетливо поняла, что не хочу позволить страху и боли утянуть меня в свою трясину. Тебе не понравится мой выбор, Марти. ________________________________ [1] – Песню Шляпы я сочинила сама.