Санни навсегда?

Был уже поздний вечер, Санни сидела в кресле у камина, уютно устроившись под шерстяным пледом. В воздухе, прямо перед ней, достаточно близко, чтобы без проблем читать, замерла открытая книга. Страницы ее тихо шуршали, перелистываясь. — Заклинание «मिलाना», читается как «mi-laa-naa» (с долгой «а» в корне) является словом-связкой и позволяет соединить отдельные магические конструкты. Обладает слабой подчинительной коннотацией, — неотрывно глядя в книгу, перевела Санни и тут же добавила от себя. — Проверить сочетаемость с рунной цепочкой со стр. 387, если конфликтует — найти аналог на санскрите. Самопишущее перо послушно заскрипело, в точности записывая все, что продиктовала хозяйка. А едва поставив точку, спланировало на книгу, светлым кончиком указывая на короткий комментарий внизу страницы. Там автор описывал примеры использования слова-связки. Санни согласно кивнула — это могло ей сильно помочь в исследованиях. Перо самодовольно закружилось и будто даже распушилось от гордости, поспешив все тщательно законспектировать. Санни вздохнула и потерла лоб руками. Голова болела, на тело навалилась необычная усталость. Перо возбужденно приплясывало, требуя диктовать дальше. Его Басти подарил ей на первое Рождество в Англии. До этого вечно получалось так, что в ночь с двадцать четвертого на двадцать пятое декабря они оказывались вдали от дома: то в джунглях Амазонии, то — в песках пустыни Гоби. Один раз и вовсе застряли на Фарерских островах — вроде недалеко, а не аппарируешь. А все из-за того, что самолет в Лондон, на который они очень рассчитывали, отменили из-за шторма. Лишь когда Санни забеременела, лорд Лестрейндж — с видимым облегчением — приказал им с Басти перестать мотаться по всем уголкам света и обустроиться, наконец, в Британии. И потому, встретившись с семьей в ту зиму, она не баловала всех историями о дальних странах, а хвасталась, что вступила в гильдию, обойдя десяток конкурентов и заняв единственную свободную вакансию главы мастерской в отделении «Чародейства и волшбы стран Востока». Зная русский с детства и выучив хинди и санскрит во время путешествий по Индии, Санни стала почти что уникальным специалистом по восточным чарам. Ее предшественник — чароплет с, без малого, вековым стажем — был прекрасным специалистом, но бумажную работу явно недолюбливал. А потому, вместе с поздравлениями с получением новой должности, на Санни свалился целый ворох отчетов. И она работала день и ночь, пытаясь привести записи в порядок. А потому подарку мужа, который тот торжественно вручил ей в спальне после рождественского бала, была рада, как дару богов. Тем более, артефакт был действительно уникальным. Ведь писать формулы чар обычными самопишущими перьями — пустая затея, в конспекте не остается магической подписи мага, и поиск по записям не работает. Составлять же все от руки не хватило бы времени даже у Фламеля. Тут же полная привязка к личности владельца: подарок Басти даже кляксы ставил, как это иногда делала сама Санни, слишком надолго задумавшись об очередном заклинании. И самопишущее перо существенно облегчало ей жизнь, позволяя быстро и без устали надиктовывать перу бесконечные связки заклинаний, схемы артефактов и рунные цепочки. Лишь в последнее время она быстро утомлялась, с трудом концентрируясь на тексте. Вот и сейчас Санни вдруг почувствовала, как заболела голова, заставив поморщиться и прикрыть глаза. Надо было вернуться к книге. Главу она просмотрела только до половины, да и Рабастан еще пропадал в мастерской, потому поработать еще чуть-чуть казалось хорошей идеей. «Только чай попью — подожду, пока боль уляжется», — решила Санни. — Лакки, принеси, пожалуйста, чаю, — рассеянно позвала она, бегло просматривая следующую страницу. — Марокканский, хозяйка Санни? — переспросила тут же появившаяся домовушка. Санни кивнула, и на столике рядом тут же возник поднос с чайником и одинокой чашкой. Она взяла чашку и понюхала ароматный напиток, ожидая рвотных позывов. Но нет, даже непривычное для европейцев сочетание корицы, лайма, гвоздики, эстрагона и свежей мяты не вызывало отторжения. «Хоть что-то в этой третьей беременности проходит хорошо», — уныло подумала Санни, наконец отпив чай. Рабастан все не возвращался из мастерской, а недочитанная глава висела дамокловым мечом, давя на совесть. — Лакки! — снова позвала домовушку Санни, отпив еще чаю. — Как там Себастиан и Ульрика? Детей она уложила еще полчаса назад, и рассчитывала, что сейчас они видят уже десятый сон. Но подозрения оставались. — Маленькая хозяйка Ульрика спит, а маленький хозяин Себастиан никак не мог заснуть и хотел прийти сюда, — отрапортовала Лакки. — Ой, уже идет! — вдруг проговорила она и бесшумно исчезла. Будто в ответ на ее слова заскрипела дверь, отворяясь, и в комнату вошел мальчик лет десяти-одиннадцати. Несмело посмотрев на мать, он уже развернулся, чтобы уйти и не отвлекать ее от работы, когда Санни взмахом палочки подозвала из угла удобное кресло, точь-в-точь такое, как и у нее самой, и приглашающе улыбнулась. На столике сама собой возникла вторая чашка, но не с чаем, а с теплым молоком. И Санни, мысленно поблагодарив Лакки, что та так быстро сориентировалась, обратилась к сыну: — Что-то случилось? Тот лишь хмуро вздохнул, устраиваясь поудобнее. Даже на любимое молоко Себастиан смотрел с какой-то враждебностью. Руки сложены на груди, ноги скрещены, брови нахмурены — сразу было понятно, что что-то случилось. — Что тебя так беспокоит, дорогой? — решилась Санни спросить еще раз. И сын, посмотрев на нее исподлобья, заговорил. — Мам, а правда, что слизеринцы и гриффиндорцы ненавидят друг друга? — внимательно вглядываясь в ее лицо, спросил Себастиан. Санни стушевалась, не зная, что ответить. Уже в этом сентябре сын должен был отправиться в Хогвартс, и она, на личном опыте поняв, настолько неправильно недолюбливать одних студентов и превозносить других просто из-за факультета, всячески старалась уберечь Себастиана от подобной ошибки. Сейчас же он сам напрямую спрашивал ее об этом. — Почему ты так решил? — настороженно спросила Санни. — Растабан сказал, — ответил ребенок, и она на мгновение вздрогнула, запоздало соображая, что речь о старшем сыне Руди и Беллатрикс. Санни никогда не понимала, зачем выбирать настолько похожие имена, но Белле непременно хотелось назвать детей в честь звезд, а Руди согласился. Она подозревала, что тот просто слишком скучал по ставшему самостоятельным брату. — И ты считаешь, он прав? — поглядывая на облизывавшего молочные «усы» сына, поинтересовалась она. — Ну, он же уже первый курс закончил, — неуверенно начал Себастиан. — И друзья у него все слизеринцы. Он говорит, так не бывает, чтобы слизеринцы с гриффиндорцами общались. Санни, поставив чашку на столик, лишь усмехнулась. — Бывает. Например, бабушка Летиция заканчивала Гриффиндор, а дедушка Джейсон — Слизерин. И это не помешало им пожениться и прожить вместе много лет, — Санни тепло улыбнулась, но поняла, что сына не убедила. — Или твой отец и я. Он слизеринец, а я была на Гриффиндоре. И ничего, это нисколько не мешает нам общаться. — Но ты ведь Слизерин заканчивала! — тут же возразил сын. — Но училась-то на Гриффиндоре, — Санни попыталась вытянуть затекшие ноги, но помешал столик. Надо было пройтись. Себастиан недоверчиво взглянул на мать, нахмурился и вдруг посмотрел ей прямо в глаза. — Значит, вы не перестанете меня любить, если я попаду на Гриффиндор? — неуверенно спросил он, и Санни поняла, к чему были все эти вопросы. — Растабан вчера сказал, что я совсем как Гриффиндорец, вечно «приключения нахожу», — процитировал сын. — Конечно не перестанем, дорогой, — она рукой убрала ребенку челку со лба. И поцеловала бы, но мигрень и слабость все не отпускали, и тянутся через столик не было никаких сил. — Правда-правда? — он с надеждой посмотрел на мать, и едва она кивнула, тут же вскочил с кресла, чтобы обнять. Санни лишь охнула, когда ее сдавили маленькие цепкие ручки. — Правда, — она светло улыбнулась сыну и все же поцеловала его в лоб. Едва заметным движением наколдовав Темпус, Санни указала на время. — Пойдем я тебя лучше в твою спальню провожу, — ласково предложила она, с трудом поднимаясь из кресла. — А то поздно уже. — Ой, тебе же тяжело, — зачастил повеселевший сын. — Давай лучше я тебя в мою спальню провожу! Санни кивнула, стараясь скрыть смешок, и протянула сыну руку. Тот торжественно принял ее, и они прошли к соседней двери, на которой гордо красовалась мантикора. Картинка то и дело скалила пасть, и лишь завидев хозяина смиренно улеглась на спину, будто подставляя брюшко для почесывания. И Себастиан даже провел пару раз пальцем по изображению, погладил его, перед тем как с разбегу прыгнуть на кровать и сразу же закрыться одеялом с головой. — Все, мам, я спать! — крикнул он откуда-то из-под вороха подушек. — Спокойной ночи, дорогой, — улыбнулась Санни и прикрыла дверь. Хотела уже развернуться и отправиться обратно в комнату Рабастана — главу следовало дочитать и законспектировать сегодня, но в коридоре ее уже ждали. Санни со смесью умиления и отчаяния разглядывала дочку. Та стояла в полутемном коридоре в длинной, почти до самого пола, голубой ночнушке и с верным вязаным пегасом в руках. Игрушка была безумно милая, хоть и на настоящих летающих лошадей походила лишь наличием крыльев. Санни и сама не прочь была поставить к себе в спальню что-нибудь в таком же стиле, и Летиция даже предлагала ей выбрать игрушку на свой вкус. Ее, точнее сначала — ее личную домовушку, вязать научила Матти, эльфийка Ванессы Дэшвуд, когда женщины однажды встретились выпить вместе чаю. И уже у леди Прюэтт возникла идея вязать не шарфы и носки, а очаровательных зверьков. Сначала она стеснялась своего хобби, а после начала зачаровывать игрушки на спокойный сон или, например, концентрацию внимания — ведь маленькие хозяева зачастую таскали их повсюду, в том числе и на уроки. Получалось у нее здорово, хоть Летиция и ворчала, что до Джейсона или Санни ей далеко. Вязаных зверей обожали все знакомые, и, конечно, добрая бабушка задаривала ими внуков. Вот и Ульрика на прошлое Рождество получила такую. Летиция и до этого много раз хотела ей что-нибудь презентовать. В семье давно подозревали, что Уля, хоть и походила на бабушку и маму лишь ярко-голубыми глазами, все остальное заполучив от Лестрейнджей, была и оставалась любимицей леди Летиции. Вот только сама Ульрика гордо отказывалась от игрушек, считая, что ей «уже-почти-совсем семь лет», а играть в куклы — это для малышни. И только от двух вещей дочь была не в силах отказаться: от самого первого подарка бабушки — вязанного пегаса и… — Мама, расскажи мне сказку, — проговорило тоненьким голосочком грустное чудо, склонив голову на бок. Сна у дочери не было ни в одном глазу, и Санни прекрасно понимала, что они же сами ее и разбудили, рассуждая с Себастианом про Хогвартс и факультеты. Засыпать в одиночестве дочь не боялась уже давно, и сейчас лишь претворялась грустной и напуганной, но Санни не стала заострять на этом внимание. — Ну пойдем, — со вздохом ответила она, понимая, что дочитывать главу будет уже глубокой ночью. Толкнув дверь с оленем, Ульрика сама подбежала к высокому комоду и попыталась достать с него шкатулку с камнями. Санни не боялась, что дочь ее уронит — специально на такой случай вес был уменьшен, но все же поспешила вернуть шкатулку на комод, отодвинув подальше от края. Тем более, ей не нужны были все, а только один. — Что хочешь посмотреть? — спросила она с улыбкой. — Про лодку, мам, можно? — хитро улыбаясь, ответила вопросом на вопрос дочь. Санни лишь весело улыбнулась и кивнула, взяв из шкатулки самый крайний камень. Ей казалось, что он уже блестеть начал, так часто его брали в руки. Колдуя над камнем, Санни и предположить не могла, что история всем так понравится. В том числе — и ее собственной дочери. Сама же Ульрика, поняв, что сейчас будет ее любимая сказка, несмело улыбнулась и нырнула в постель. Санни примостилась на стуле рядом, поместив камень в специальное углубление на кровати и парой взмахов палочки запустив сказку. Кровать была специальная, с фабрики Алленов. Ларец с шарами продавался с ней в комплекте, и Санни, по контракту, получала процент с каждого купленного экземпляра. Сотрудничество с мебельной фабрикой было делом гораздо менее престижным, чем ее основной пост главы лаборатории, но именно такие сторонние заказы приносили основной доход. Да и нравилось Санни придумывать не только серьезные вещи, двигающие вперед фундаментальную науку, но и что-то милое и забавное. Кровать дочери тут же начала чуть покачиваться, а в комнате — самой обычной — вдруг появилась иллюзия реки, по которой кровать медленно «плыла», успокаивая и убаюкивая маленькую пассажирку. Вокруг тихо и дружелюбно зашумели листвой деревья, приветствуя лодку, а возникшие под потолком светлячки кружили по комнате, не давая испугаться. Ульрика восторженно наблюдала за ними, чуть не хлопая в ладоши. Из ниоткуда подул теплый ветерок, принося запах моря и пение неизвестных птиц. И зазвучал голос, рассказывая, как однажды бурные воды мелкой горной речушки унесли с пристани лодку с заснувшей в ней маленькой ведьмочкой. Она должна была повстречать и хитрую колдунью, что хотела обменять лодку девочки на трансфигурированную из кувшинки, и охотника с могущественным артефактом, что накормит ее ужином, когда она проголодается, и много кого еще. Лично Санни считала, что лучше всего удался принц на белом коне — точнее, на быстрой метле — и вспоминала, скольких расчетов ей стоило скоординировать движения лодки, слова сказки и многослойную иллюзию, которая буквально обволакивала комнату. Одно радовало — работали такие сказки всегда великолепно, и уже через каких-то десять минут Ульрика спала, подложив ладошки под голову и накрывшись одеялом по самый подбородок. Санни оставалось только убрать камень обратно в шкатулку и аккуратно, так, чтобы никого снова не разбудить, пробраться в спальню к Рабастану. Мужа все еще не было. Санни в растерянности присела на кресло, скупым движением приманив к себе книгу. Слабость, которую она старалась не демонстрировать перед детьми, вновь дала о себе знать. Казалось, у нее не было сил, даже чтобы пальцем пошевелить. Но надо было дождаться Рабастана. Она и так слишком долго откладывала разговор с ним, и ждать дольше не было никакого смысла. Вспомнив страшную, скручивающую боль, пронзившую ее с ног до головы не дале, как сегодня утром, примерно спустя час после того, как муж отправился «в Лондон по делам», она закусила губу. Хотелось расплакаться и сбежать, как в детстве, когда на седьмом курсе она аппарировала из Косой аллеи в Хогсмид. Вот только ей уже не восемнадцать лет, и Санни прекрасно понимала, что, откладывая проблему и стараясь не замечать ее, ничего не достигнет. А ведь когда невыносимая боль сковала ее в первый раз, она вообще подумала: «Показалось!». С тех пор прошло чуть меньше месяца, и с каждым разом Санни все больше убеждалась, что все взаправду, и подозрения ее не надуманы. Приступы учащались, и это значило… Нет, ей даже самой себе было страшно в этом признаться. Хуже всего, что Рабастан все время избегал ее, не давая поговорить. Утром уходил даже без завтрака, А то и вовсе до того, как она успевала проснуться, а вечером до самой ночи сидел в лаборатории, заперевшись изнутри. Говорил — проводит важные и опасные эксперименты и не хочет, чтобы дети сунулись под случайный ритуал. Вот только Санни подозревала, что основная причина не в детях, а в ней. «Куда катится мой брак?» — стараясь не впадать в истерику, подумала она и закрыла лицо руками. Голова болеть перестала, да и силы, кажется, чуть восстановилась, и Санни позвала Борги, хотела узнать, во сколько Рабастан планирует закончить. Эльф появился с легким хлопком. — Хозяин Робастан решил переночевать в мастерской, хозяйка Санни. Он просил передать, если Вы спросите, что беспокоить его не надо, а также пожелал Вам спокойной ночи. — Спокойно ночи, — в пустоту ответила Санни, когда домовик исчез. Недопереведенная книга так и лежала у нее на коленях, а на столике рядом покоилась стопка записей. Из-под нее-то Санни и вытянула несколько стандартных министерских бланков. Она сама не знала, зачем взяла их со стойки во время последнего визита в департамент правопорядка — ведь была там совсем по другому делу. Просто, едва отойдя от приступа боли, была настолько рассержена и расстроена, что нужные бумаги сами прыгнули в руку. И вот теперь Санни с грустью рассматривала заявление, не в силах поверить, что она действительно держит его в руках. В голову, измученную тяжелым днем и постоянными недомоганиями, ничего не шло. Потому, спрятав бумаги обратно под другие записи, приманив пергамент с заметками и самопишущее перо и заставив их плыть за собой по воздуху, Санни отправилась в спальню с изображенным на двери гарцующим единорогом. Сидеть в комнате мужа не хотелось, несмотря на все удобстве кресел. Да и закончить работу она вполне сможет у себя. *** — Миссис Лестрейндж? Как Вы себя чувствуете? — спросила целительница из отделения «Матери и ребенка», и тут же, не дожидаясь ответа, начала накладывать диагностирующие чары. — В целом вполне нормально, — Санни даже попыталась улыбнуться, хотя получилось это у нее с трудом. — Ничего не беспокоит? — продолжила стандартный опрос целительница. — Неделю назад у меня пропала магия, — все же решилась сказать Санни. — Мы обращались… — О, магия, не беспокойтесь, — попыталась утешить ее целительница. — У маглорожденных и полукровных рожениц часто пропадает магия. Ребенку требуется много сил, чтобы развиваться, а магия матери помогает им формировать магическое ядро и каналы. Чем сильнее будет ребенок, тем больше магии требуется. И иногда получается так, что на ранних сроках, когда давление на магическую систему матери особенно велико, на собственное колдовство не хватает сил. — На ранних сроках, — эхом повторила Санни. — А не за два месяца до родов. И я не маглорожденная и не полукровка, а сильная темная ведьма. Целительница посмотрела на нее удивленно, будто картинка, до того вполне ясная и четкая, начала разрушаться. Неуверенно оглянувшись на дверь, она предположила: — Просто Ваш муж, наверно, еще сильнее? Санни тоже взглянула на дверь — Рабастана видно не было, но она точно была уверена, что он где-то там. В Мунго они отправились вместе, предварительно переправив Ульрику в Лестрейндж-холл. Себастиан уже вторую неделю был в Хогвартсе, и лишь слал домой восторженные письма. Он заранее высчитал, что ребенок родится, когда он уже будет в школе, и очень расстроился по этому поводу. Вот и просил обязательно ему все написать самому первому. Ситуация была привычная — даже будь дети уже взрослыми, Санни предпочла бы, чтобы ее ждали дома, а не в коридорах больницы. Исключение было одно — Басти всегда находил время и силы, чтобы поддержать ее перед родами и обязательно приходил, когда все уже заканчивалось. Да и вообще — сопровождал и помогал на всех важных этапах беременности. Даже сейчас именно он настоял, чтобы Санни легла в Мунго «на сохранение». И потому было особенно обидно, что муж сейчас не с ней. Возможно, вдвоем они смогли бы убедить недоверчивую медсестру, что исчезновение магии — это ненормально. Только вот Рабастана рядом не было. Сразу, как они вошли, любимый поцеловал Санни и сообщил, что ему срочно надо увидеться с заведующей отделения. После чего убежал куда-то по коридору. Санни понимала, что муж, скорее всего, пошел договариваться о наилучших условиях для нее и ребенка. И слова целительницы лишний раз напомнили ей об этом, заставляя с грустью вздохнуть. Впрочем та, кажется, поняла вздох женщины как-то совсем по-другому, и добавила: — Просто диагностические чары ничего не выявили, — будто извиняясь, развела она руками. — Так что даже если какая-то проблема и есть, с беременностью и родами она не связана. Хотя, конечно, надо все перепроверить. Я позову целителя Кеденси, но скорее всего и он ничего… Что должен был не найти целитель Кеденси, Санни уже не слушала — начавшиеся схватки казались слишком болезненными для ложных. Во много раз хуже, чем в прошлые две беременности. *** Санни не знала, сколько времени наслаждалась долгожданным спокойствием. Минуту? Две? Но готова была раствориться в нем полностью и без остатка, так хорошо было наконец не чувствовать боли. Ей казалось, ничего не могло сделать этот момент лучше. И именно тогда она услышала его голос: самый родной, самый любимый, самый приятный. Улыбка сама собой появилась на лице, стоило только ему заговорить. — Сейчас я занят, но вот ближе к вечеру… — произнес Басти задумчиво. — О, я поняла, — ответил ему кто-то молодым женским голосом. — И миссис Лестрейндж еще будет здесь, так что ничего не должно помешать. Санни растерянно затихла. Миссис Лестрейндж будет здесь — и никто не помешает. Она может помешать? Да еще и не кому-то, а любимому мужу, которого всегда старалась во всем поддерживать. «Наверно, это целительница, которая меня ведет, и они говорят о процедурах», — решила она для себя. И все же, не выдержав, чуть приоткрыла один глаз, чтобы взглянуть на женщину. Они с Басти стояли в коридоре, совсем близко к ее палате. Женщина явно была целительницей — лимонная мантия с гербом: скрещенные волшебная палочка и кость, присутствовала. Но только вот Санни данную конкретную целительницу видела в первый раз. Ей было не больше двадцати пяти, и может быть, она и целительницей еще не была, а лишь стажеркой. О чем Басти мог разговаривать с ней? Подумать об этом она не успела, муж развернулся к ней, подошел и встал рядом. — Тебе легче, солнышко? — спросил он. — Да, еще пара минут у меня есть, а потом снова, — коротко объяснила она. Да он и знал — видел уже не раз. — Ты посидишь здесь со мной? — У меня дела, — со вздохом объяснил он. — А вечером? — Санни едва не заплакала, услышав отказ. С неожиданной госпитализации — когда схватки, самые настоящие, а не ложные, как показалось сначала, начались прямо во время осмотра, и целители велели остаться в больнице, прошло уже больше суток. Ребенок должен был родиться со дня на день — на два месяца раньше, чем планировалось. И все время, проведенное в больнице, ей было так невозможно больно! Хуже, гораздо хуже, чем два раза до этого. Она понимала, что муж не может сидеть здесь, с ней, постоянно, но, тем не менее, была безумно рада, когда он пришел. Сразу было понятно, что боль, и без того в эту беременность почти невозможная, усиливалась тем больше, чем меньше времени оставалось до родов. Скорее всего, к решающему моменту она вообще будет в беспомощном состоянии. И Санни так надеялась, что Рабастан придет поддержать ее. — И вечером тоже, — он покачал головой. Кажется, он говорил еще что-то, но Санни уже сковала боль. Неправильная, совсем другая, и будто парализовала с ног до головы. Хотелось выгнуться дугой и заорать что есть мочи, чтобы даже через заглушающие чары было слышно. Санни чудилось, что все это длится уже вечность, что тело сейчас не выдержит и просто развалится на множество мелких кусочков. Когда же боль ушла, палата была уже пуста. Рабастан ушел по своим таинственным делам, а к ней не вернется даже вечером, когда роды, скорее всего, уже начнутся. Сами собой вспомнились его слова молодой целительнице: «Сейчас я занят, но вот ближе к вечеру…» …свободен? Точнее, был свободен, потому что самой Санни он ответил отказом. Получалось, что вечером у Басти какие-то дела, более важные, чем встретиться с ней и подбодрить перед родами. И дела эти, судя по всему, с этой самой целительницей. И она, миссис Лестрейндж, им еще может помешать. Санни глубоко вздохнула. От затопившего тело отчаяния стало тяжело дышать. Неужели? Об этом не хотелось даже думать. Но подлые мысли всплывали сами. И ведь все это продолжалось уже несколько месяцев, почему она не могла признаться себе в этом раньше? То он вдруг, ни с того, ни с сего, задерживался у знакомого в Дувре, то с самого утра пропадал в Лондоне, возвращаясь домой неожиданно веселым, чтобы уже через мгновение — едва увидев ее, вдруг стать совершенно серьезным и даже мрачным. Иногда по приходе от него пахло алкоголем, иногда — и вовсе какой-то фривольной лавандовой отдушкой. Неужели он так скрывал чужие духи? И как они могли попасть на его одежду в таком количестве, что не справлялось обычное очищающее? Санни вздохнула и попыталась успокоиться. Она просто накручивала себя. Да, была боль. Приступы скручивали ее уже несколько месяцев. Да, они всегда происходили, когда Рабастана не было рядом. Но кто сказал, что в них виновны браслеты верности? Ведь она не знала, как будет ощущаться боль от измены, и не могла точно сказать, она это или не она. Рабастан много работал, и жизнь свободного артефактора предполагает некоторую непредсказуемость. Ведь раньше ей именно это и нравилось — отсутствие рутины, когда в шесть подъем, в двенадцать отбой и попробуй за это время выспаться. И пахло от него алкоголем, потому что до этого они встречались с Питером Алленом, и надо быть крайне наивной, чтобы всерьез думать, что пили они там сливочное пиво. Да и отдушку он использовал, чтобы пощадить ее чувства. Ведь она была беременна, и любой резкий запах мог спровоцировать тошноту. Она почти успокоилась, со слезами на глазах пережив минуты схваток. Боль отступила, и Санни снова стало блаженственно хорошо. Она и думать не хотела ни о чем грустном или пугающем. Но мысль, идея будто сама пробралась в голову, ломая все окклюментивные щиты. Почему он серьезнел, когда видел ее? И почему избегал? Ведь даже если она ждала его в спальне, Басти все равно находил способ уйти от серьезного разговора. Фактически, они виделись только за завтраком, когда он привычно выпивал утренний кофе и исчезал в пламени камина. А вечером, вернувшись домой, запирался в мастерской и что-то бесконечно делал и переделывал, не пуская ее и не рассказывая, в чем суть заказа. Санни вдруг стало страшно. Хотелось вернуть Рабастана и высказать ему все это в лицо. Но мужа рядом не было. Госпитализация произошла настолько внезапно, что у Санни даже половины необходимых вещей с собой не было. Из-за недостатка магии, она не могла позвать Лакки, и собранную в больницу сумку принес муж. Вот только поговорить с ним в перерывах между схватками так и не удалось. Неловко потянувшись, Санни достала из сумки бланки министерства. Еще каких-то три месяца назад, когда она смотрела на них, ожидая возвращения Басти из мастерской, Санни не понимала, зачем взяла их в Министерстве. Даже хотела сжечь за ненадобностью — ведь не собиралась же она всерьез их заполнять? Вот только с того времени все изменилось. И Санни взяла перо — обычное, на самопишущее не хватило бы сил — и принялась писать:

Заявление о расторжении брака»

Между: <i>Рабастаном Альваресом Лестрейндж и Александрой Мануэлой Лестрейндж.<i/> Роды должны были начаться вечером. Она должна была успеть заполнить все документы. А там просто положит их рядом, на тумбочку — даже если сама будет бес сознания и не сможет прокомментировать, Рабастан увидит, что ее половина уже заполнена и поймет, что надо сделать. *** Все тело горело, и Санни, сколько не старалась, была не в силах прекратить этот жар. Такое с ней однажды уже случалось — тогда она попала в силки Майя, и еле выжила. Выживет ли сейчас? Огонь будто выживал все: мысли, чувства, эмоции и даже память. Она с трудом могла понять, что вообще здесь делает и что от нее хотят целители в лимонных мантиях. Она слышала их голоса, ей что-то кричали, мерцали вспышки заклинаний и кто-то готовился ее куда-то перевозить. Куда? Зачем? Санни не могла понять, что происходит, и лишь из последних сил цеплялась за сознание. Концентрации это требовало неимоверной, но, кажется, работало. Она уже обрадовалась, что сможет понять, что с ней происходит, когда от новой вспышки боли тело вдруг неестественно выгнулось, и сознание провалилось в черноту. *** Кукарекал петух. Солнце било прямо в глаза, будто Лакки забыла задёрнуть шторы. Это казалось странным — домовушка всегда очень старалась, и за пятнадцать прошедших лет Санни не помнила ни одного раза, когда она забыла хоть что-то. Несмело пошевелив рукой, она попыталась закрыть глаза от солнца, и дать себе возможность поспать ещё хоть пару минуточек. Рука не болела. Вообще ничего не болело. Это было странно — в последнее время боль сопровождала Санни постоянно. Одна мысль, что ее нет, приносила огромное облегчение. И тем не менее, что-то мешало. Что-то было неправильно. Мысли ворочались в голове медленно и неторопливо, лишь через несколько минут Санни сообразила, что ее так беспокоило. Боль мучила ее не просто так — это были схватки. Она была беременна и должна была родить третьего ребенка. Воспоминания всплывали какими-то огрызками. Она помнила, как во время осмотра начались схватки, как подслушала разговор между Рабастаном и целительницей и как заполняла документы на развод. Зато сразу стало понятно, почему в глаза светит солнце — наверняка она очнулась среди дня, когда больничный домовики уже давно раззанавесили все окна. Вот только… почему она не помнила сам момент родов? Что с ребёнком? И Рабастан? Приходил ли он вообще? Едва она вспомнила о муже, как на душе сразу стало беспокойно и муторно. А еще — еще больше захотелось увидеть ребенка, убедиться, что со здоровьем малыша все в порядке, подержать на руках и узнать наконец, мальчик это или девочка. До этого Рабастан упорно отказывался рассказывать ей пол ребенка, постоянно отшучиваясь. Да и целительницы, вместо того, чтобы однозначно ответить, несли какую-то околесицу. Все это настораживало, а в сумме с внезапной потерей магии — еще и сильно пугало. И в такие моменты от безразличия мужа было особенно обидно. Ведь, в конце концов, это и его ребенок тоже, неужели Рабастан совсем о нем не беспокоится? Неужели разлюбил её? Ведь видел уже, как ей плохо, как тяжело проходила беременность. Но раз за разом избегал разговора, да и эти приступы боли… И ведь всегда случались, когда Рабастана не было рядом! С каждым разом Санни все больше убеждалась, что причина именно в изменах и реакции браслета верности на них. Раз за разом воскрешая в памяти, как все началось, Санни уже давно вспомнила тот вечер, когда Рабастан вдруг решил «доработать» браслеты. Она не возражала, удовлетворившись объяснением, что свойства будут «сюрпризом». У Санни даже дыхание перехватило от того, какой наивной и доверчивой она тогда была. Готова была полностью положиться на мужа, даже не потребовав схему изменений, не перепроверив расчеты. Теперь же Санни подозревала, что изменения были направлены на сокрытие измен. Значит, Рабастан уже тогда все решил и последовательно шел к новой жизни. Неужели он полюбил другую? Санни покусала губы, Вспоминаю, как он клялся ей в верности, как уверял её, что любит, что больше никто ему не нужен. Неужели все это было ложью? И дети. Себастиан и Ульрика, и третий, новорожденный малыш. Ведь в последний месяц Рабастан игнорировал не только ее, но и детей. Говорил, что дороже них у него никого нет… И при этом мог за день ни словом с детьми не перемолвиться. Санни в отчаянии чуть не расплакалась, и, чтобы слезы всё-таки не потекли, наконец открыла глаза. Она была не в Мунго. Некрашеный деревянный потолок, деревянные же стены с весёленькими магловскими обоями. Она с недоумением оглядела комнату. Та представляла из себя рай старьевщика. Вещи, слишком страшненькие, чтобы называться антиквариатом, или хотя бы винтажем, теснились на каждом углу, и свободного пространства оставалось едва-едва, чтобы пройти от кровати до двери. Но даже не это было самым странным. По-настоящему Санни испугалась, когда поняла, что рядом кто-то сопит в подушку. Это был не Рабастан. Рыжие волосы торчали во все стороны, а на обеих щеках виднелись веснушки. С некоторым запозданием Санни признала в лежащим на кровати мужчине Артура Уэсли. Остолбенев от недоумения, она как-то судорожно подумала о том, что могло случиться с Ритой? А в следующее мгновение поняла, что делает поспешные выводы. Во-первых, Артур был выше, и веснушек у него никаких не было. Да и видела она его совсем недавно, на традиционном летнем балу у Малфоев. Хоть Санни и пробыла там совсем недолго, но точно помнила, что никаких залысин у Артура не видела. Что же с ним могло случиться за прошедшие пару месяцев? И все же, поколебавшись, Санни решила, что это не он. Артур небедный человек, и даже если бы рассорился с Ритой и решил переночевать вне фамильного дворца, вряд ли выбрал бы эту странную комнату. Со все большим ужасом разглядывая обстановку, Санни поднялась с постели и выглянула в окно, благо, оно располагалось прямо у изголовья кровати. За тонким, много раз чиненным стеклом виднелась деревня в худшем ее проявлении. Непроезжая дорога, даже не дорога — колея, будто от магловских машин, вела к небольшому сарайчику на краю сада. Рядом стояла яблоня, и крупные, величиной с кулак яблоки валялись вокруг: на земле под яблоней, на крыше сарайчика, в небольшой, затянутом ряской прудике. Какие-то из них падали и на другие грядки, безвозвратно калеча тонкие расточки магической клубники. За садиком виднелось поле, а на самом горизонте, где торчали трубы, какой-то городишко, судя по всему — магловский. От этого стало особенно страшно. Комнату могла преобразить иллюзия, у неё уже как-то раз была ситуация, когда, из-за сильного магического поля, заклятия на одном из камней сбились, и он вдруг разом выплеснул наружу всю магию, превратив зал приемов Гринготтса в непроходимые джунгли. Другое дело, что ни одно соседнее помещение, а уж тем более — улица, не пострадало. Да и у кого хватило бы сил зачаровать разом весь Косой переулок? Мысль пришла внезапно. А вдруг иллюзия была наложена на само окно? Как в подземельях, в Хогвартсе? Санни даже улыбнулась. Это было бы логично. Просто кто-то наложил иллюзию на окно, посчитав картинку пасторальной. В таком случае, она легко в этом убедиться. «Финита» от мастера чар за пару мгновений развеет любую такую иллюзию. Санни оглянулась на тумбочку, куда обычно клала палочку перед сном, и выдохнула. Мир сошел с ума, но вколоченные с детства привычки не меняются. Палочка лежала на положенном ей месте. И это было бы замечательно, если бы не один простой факт — это была не неё палочка. Слишком слабая и своенравная, Санни она почти не слушалась. И тогда, побоявшись действовать непроверенным инструментом, она, как была, в ночнушке и с этой странной, чужой палочкой вылетела за дверь странной комнаты. Если она не может посмотреть на улицу через окно, то просто выйдет наружу и увидит все своими глазами. Чуть не сбив с ног встретившегося на лестнице ярко-рыжего подростка, Санни стрелой выбежала на первый этаж и открыла дверь на кухне, она как раз вела в маленький садик. Картинка не поменялось. Перед Санни была вся та же самая деревня, которую она видела первый раз в жизни. Едва осмотревшись, она с удивлением прижала руку к груди. Ей потребовалось не меньше минуты, чтобы отдышаться. И только тогда Санни поняла очевидное. Она — не она. В каком-то отчаянии развернувшись, Санни снова наткнулась взглядом на подростка, с недоумением рассматривающего её. Но ей сейчас было не до того. В углу комнаты, у камина, она заметила ростовое зеркало и немедленно подбежала к нему, с удивлением рассматривая себя. С каждым мгновением Санни все больше убеждаюсь, что произошло что-то страшное. Из очевидного было понятно одно — она больше не беременна. Но это как раз было логично. Да, она не помнила родов, но вечно беременным никто не остается, все когда-то да рожают. И сразу стало понятно, почему она не поняла этого с самого начала. Если представшее в зеркале лицо ещё и было похожа на лицо Санни Лестрейндж, хоть и постаревшей лет на десять, то фигура отличалась кардинально. Да, она знала, что многие женщины поправляются после родов, и она сама не избежала этой участи. Но тем не менее, уже два раза, консультируясь с целителями Мунго и тщательно выполняя их предписания, ей удавалось вернуть привычную фигуру. Что же пошло по-другому в третий раз? «Сколько времени прошло с родов? Почему я ничего не помню?» — Санни с ужасом смотрела на себя, тщетно пытаясь вспомнить, как здесь оказалось. Если предположить, что с того момента, как она родила третьего ребенка, прошел хотя бы год, а ей стерли об этом память, то она действительно вполне могла успеть развестись с Рабастаном. Это объясняло, почему она не в привычном замке, и что случилось с её внешностью — видимо, нервное перенапряжение и физическое истощение от выхода из рода было слишком велико, и она совсем себя запустила. Но кто тогда такой этот псевдо-Артур, что лежал с ней в одной постели? Её новый муж? С плохо скрываемым ужасом Санни посмотрела на запястье. Татуировки, что свидетельствовала бы о замужестве, не было, как и хотя бы помолвочного браслета. Да и рубца, который обязательно должен был остаться от разрыва предыдущего брака. Санни не верила своим глазам. От того самого, изящного и прекрасного, браслета «второй молодости», который Рабастан сделал еще на пятом курсе, и из-за которого его забрали на домашнее обучение, тоже не осталось и упоминания. Даже странно было, спустя столько лет прислушаться к чувствам и понять, что не ощущаешь никого, кроме себя. Это было странно, но зато она могла теперь с уверенностью сказать, что забыла лет пять, как минимум. Ведь именно столько должна была отрастать новая рука, а снять браслет верности по-другому не было никакой возможности. Вот только… Если кому-нибудь стереть пять лет жизни, то за его душевное здоровье и ломаного кната никто бы не дал. Это даже Санни понимала, хоть и не была магом разума. Слишком большой отрезок времени, слишком многое придется устранить, да еще из самых свежих воспоминаний. И все же, в мире магии ни об одной вещи нельзя было говорить, что она «полностью невозможна». Про ментальную мощь тех же Пьюси ходили крайне противоречивые слухи. Кто-то говорил, что это обычное темное семейство, а кто-то упоминал о подозрительной прозорливости и осведомленности магов из этой семьи. Поговаривали, что они могли и сквозь амулеты читать. Санни была склонна верить вторым, но даже представить не могла, под силу ли кому-нибудь из Пьюси настолько филигранный Обливейт. «Неужели кто-то справился и сотворил что-то подобное?» — Санни помотала головой — даже если Пьюси могли, с чего им было это делать? Она терялась в мыслях и догадках, никак не могла собраться и найти хоть одну версию, логично объясняющую происходящее. Даже очищение сознания не помогало — паника раз за разом накрывала с головой. И потому голос из-за спины прозвучал, как гром среди ясного неба. — Мам, с тобой всё в порядке? — спросил подросток, мимо которого она бегала туда-сюда на улицу. Санни оглянулась. Парню было около пятнадцати. Ей, если конечно отбросить ту дикую идею, что она забыла несколько лет жизни — тридцать три, через пару месяцев будет тридцать четыре. Это означало лишь одно — ощущения не подвели, и парень действительно был слишком взрослым для ее сына. Не в восемнадцать лет же она его родила? И как же Хогвартс? Санни вспомнила свой последний курс и чуть не расплылась в улыбке. Да, было сложно, много всего за тот год произошло, но она все равно считала его самым лучшим из всех. В конце концов, именно тогда она влюбилась в Рабастана, и до недавних пор один этот факт искупал все проблемы, что принёс сумасшедший седьмой курс. Подумать только, что было бы, не встреться они тогда в поезде? В кого она была влюблена до этого? В Магнуса Нотта или Артура Уизли? Тогда у него была ещё такая фамилия. Еще бы во Флинта влюбилась, честное слово! Даже не смешно. Санни впервые за утро светло улыбнулась. Сколько воды утекло, сейчас и представить трудно, что было бы, выйди она замуж за кого-то из них. На границе сознания забрезжила тень понимания, но тут подросток вновь заговорил: — Может в Мунго, мам? Я понимаю, денег нет, но вроде сиклей пятнадцать ещё должно было остаться от покупки учебников. Хотя бы посмотрят, скажут, что делать. Подросток стоял на другом конце комнаты, у самого окна. Гостиная, Санни отчего-то именно так представлялось предназначение этой комнаты, была захламлена настолько, что когда подросток захотел подойти к ней, вынужден был прежде обогнуть небольшой комодик и протиснуться между креслом и перилами лестницы. По-другому столб, который торчал прямо посреди комнаты и, видимо, поддерживал перекрытие, было не обойти. Именно у столба подросток и застыл, как вкопанный. Брови мгновенно приподнялись, он вдруг попятился, отчего-то взглянул на Санни… И вдруг отскочил, будто с той стороны столба притаился боггарт. Санни поспешила к нему, хотелось узнать, что же так удивило парня. И уже через мгновение с недоумением рассматривала часы, которые тетушка Мюриэль подарила ей на свадьбу. Вместо циферблата на них значилось: «Дом», «Работа», «Больница»… Часы были бы знакомы Санни до последней трещинки, если бы не стрелки, и странные имена и фотографии на них. Артур, Билл, Чарли, Перси, Фред и Джордж, разместившейся на одной стрелке. Санни помнила, что в детстве так изображались Гидеон и Фабиан. Неужели эти двое тоже были близнецами? Рон и Джинни — судя по миниатюре, совсем ещё малышка. Взглянув на часы еще раз, уже внимательнее, Санни поняла, чего так испугался подросток, назвавший ее мамой. Шесть стрелок дружно указывали на графу «Кровать». Одна, принадлежавшая Биллу — на графу «Дом». И только одна замерла строго вертикально, чуть не вибрируя от важности. Стрелка «Молли» стрелой указывала на «Смертельную опасность». «Молли?» — Санни судорожно размышляла. Как давно она придумала себе это прозвище. Тогда «Санни» казалось ей слишком детским и слащавым, хотелось, чтобы её уважали, а лучше — побаивались. Бунтовала, как многие подростки, хотела показать всем небо в горошек. Потом, конечно, она повзрослела и одумалась, справедливо решив, что такая слова ей ни к чему, а имя «Молли», которым до сих пор были подписаны некоторые ее школьные тетради, заботливо сохранённые в родительском доме, осталось досадным напоминанием о собственной ошибке. «Получается, я вернулась к тому образу? Или… не одумалась?» — сама себе не веря, подумала Санни. Ещё раз взглянув на часы, а потом оглядев с ног до головы «сына», она помчалась наверх, в ту самую спальню, в которой пришла в себя. Артур, теперь перепутать она просто не могла, это было именно он, всё также спал, уткнув лицо в подушку. Выхватив палочку, да, не ее, но другой все равно не было, Санни направила её прямо в грудь Артура. После чего потрясла его за плечо, чтобы проснулся. Её трясло уж ужаса и собственной наглости, но пятнадцать лет, проведённых в ковене боевых магов, и из флоббер-червя сделают бойца. Да и во время путешествий Санни успела много навидаться и многому научиться. Артур проснулся не сразу, и, наконец открыв глаза, ещё с полминуты недоуменно моргал ими. И Санни не выдержала раньше, чем он пришел в себя окончательно. — Ты Артур Уизли? — спросила она с нетерпением, и мужчина оторопело кивнул. — Молли, а что… — хотел было что-то спросить он, ну Санни направляла палочку точнехонько на впалую грудь, целясь прямо в солнечное сплетение. — Ты мой муж? — спросила она тут же, не давая ему опомниться. Тот снова кивнул и даже как-то неуверенно проблеял: — Муж. — Когда мы поженились? — задала Санни самый важный для неё вопрос. В голове так и боролись две теории: то ли она развелась с Рабастаном, отрезала себе руку с браслетом и каким-то образом попала к невероятно сильному менталисту, что было просто невероятно… То ли случилось вообще невозможное. Если она действительно не «вернулась к старому», а «так и не одумалась». Вполне может оказаться, что она действительно вышла замуж за Артура, причем еще в Хогвартсе. — На седьмом курсе, — разглядывая её с явной тревогой, объяснил «муж». — Ты же забеременела Биллом тогда, — пустился он в какие-то путанные объяснения. — Ну, я его признал, и Дамблдор тогда сказал ещё, что нехорошо будет, если сын не в браке родиться, и что твой отец поможет нам, скорее всего. Санни еще раз оглядела комнату, подмечая все новые и новые детали. Ответ был ясен ей с самого начала, но спросить все же стоило: — И как, помог? — прозвучало почти издевательством. По бедной обстановке в доме Санни уже успела понять, что Уизли не шиковали. Да и упоминание сына о том, что даже поход в Мунго может встать слишком дорого… Санни не винила в этом Артура, она прекрасно понимала, что такое большая семья. Но отчаянно не понимала, чем вообще она — или не она, а настоящая Молли Уизли? — занималась в доме. Еще до свадьбы — и сразу после нее — женщины ковена научили Санни прясть, кроить, шить, вязать и вышивать с помощью магии. И это только из самого банального! Дальше она экспериментировала уже сама, внезапно обнаружив, что на сотканное собственноручно полотно заклинания ложатся ничуть не хуже, чем на уже привычные камни. Местная же она даже яблоки из пруда почему-то не убирала, хотя Левиосой это мог сделать и первокурсник! — Ты же знаешь, что нет, — удивился Артур. — Тётка эта твоя сумасшедшая, Мюриэль, хоть часы прислала. С запиской: «Чтобы ты всегда помнила о семье». Было бы о чем помнить! — взвился Артур. — Тёмные маги поголовно. Как я радовался, когда тебя из рода выгнали. Услышав последние слова, Санни нервно сглотнула. Она и поверить не могла, что это правда. Но все складывалось один-к-одному. Слабая палочка, защиты на доме почти никакой, внешний вид чуть не на десять лет старше настоящего возраста. Она действительно была изгнана из рода. И хоть логика твердила, что это чистая правда, Санни просто не хотела верить. — И что, отец просто так взял и выгнал меня? — переспросила она неуверенно. — Ну, не сразу, — Уизли, нервно косясь на палочку, бочком вылез из-под нависающей над ним Санни и сел на кровати. — Только после того, как мы второго зачали, чтобы он тебя в мэнор не забрал. Санни уставилась на Артура с презрением. Заводить ребёнка не ради того, чтобы любить, холить и лелеять его, а для решения своих жизненных проблем всегда казалось ей низким. Да и сама проблема… Ей почему-то думалось, что вздумай отец воспротивиться её свадьбе с Рабастаном, тут просто выкрал бы ее из поместья, будь лорд Прюэтт хоть триста раз гроссмейстер проклятий. Обязательно придумал бы какой-нибудь артефакт, который не только Санни к нему бы доставил, но и Моргану к Мордреду. Она хотела ещё что-то спросить, но тут в небольшой люльке в углу заплакал ребёнок. Судя по одеяльцу, не слишком качественно перекрашенному из голубого в розовый — девочка, и ведь всего год, не больше. Как-то на автомате укачивая её, Санни даже не заметила, как спустилась вниз, на кухню, где нашла молоко и сотейник, чтобы его подогреть. А еще спустя каких-то десять минут туда сползлись и все члены семьи. Только самого младшего, Рона, где-то забыли, и лишь спустя еще пять минут Билл принёс его с чердака. Так выяснилось, что на чердаке у этой семейки, которую Санни даже под Империо не назвала бы своей, жил упырь. Вампиров из Лютного, лощеных и величавых, которые вдруг решили снять чердак в деревянной развалюхе многодетной магической семьи, она никак представить не могла. Но уже к обеду, послушав от сыновей о жизни, о семье и вообще о магической Великобритании, Санни поняла, что мир сошел с ума, и потому возможно всё, даже если представить это в здравом уме не смог бы ни один маг на свете. История с войной против Тома Реддла, который, конечно, имел некоторые своеобразные идеи, но в основном был прекрасным учёным, вызывала у Санни нервную оторопь. А уж то, чем она закончилась, она вообще сначала приняла за хорошую шутку, звонко расхохотавшись. К сожалению, «сыновья» шутку не поняли. А чтобы убедить в правдивости своих слов внезапно сошедшую с ума мать, даже притащили вставленный в рамку выпуск Ежедневного пророка. Из него Санни узнала много интересного. И если первую страницу просмотрела бегло — там говорилось о победе над Волдемортом, то открыв вторую, чуть не поседела. «На дом Лонгботтомов совершено нападение» гласило название статьи. Беллатрикс, за годы жизни в ковене Лестранджей ставшая одной из самых близких её подруг, ее маленький протеже Барти Крауч-младший, сын лучшей подруги леди Бастинды, Рудольфус, который всегда и во всём старался помочь и защитить, и, наконец, Рабастан. Ее Басти. На большом снимке, занимавшем чуть не полстраницы, все четверо сидели в креслах в большом зале Визенгамота, с примотанными цепями руками. Мужнино лицо — совсем еще молодое, привычно хмурилось. И Санни знала его до последней морщинки, и понимала, насколько Рабастан с колдографии в Пророке был взбешен. Да, она ненавидела его за то, что бросил ее в такой важный и тяжелый момент, как беременность, трудная беременность, в которой явно далеко не все шло по плану. Что, охладев, даже не попытался поговорить, возродить их отношения, а лишь избегал ее, отговариваясь общими фразами типа «мы со всем справимся» и «все будет хорошо». Санни едва могла сдерживать гнев пополам с отчаянием, представляя, что он сейчас с какой-то другой женщиной. Но сердце все равно делало кульбит, стоило ей взглянуть, как гордо и непримиримо кривятся его губы. В статье говорилось, что согласно приговору военного трибунала, все четыре преступника должны были отправиться на нижний этаж Азкабана на всю оставшуюся жизнь. Санни была в настолько растрепанных чувствах, что в какой-то момент у нее даже промелькнула мысль: почему бы не аппарировать к Азкабану, попытаться пробраться внутрь и поговорить с Рабастаном — вдруг он её тоже помнит? Ведь если мир сошел с ума, то почему бы и в магическую тюрьму должно быть сложно забраться? От одного взгляда на нахально кривящего губы Рабастана сжималось сердце. И ведь он, как раз, ничуть не изменился. Карие глаза с легкой хитринкой, светлая кожа, темные волосы. Волнистые, но слишком короткие, чтобы быть кудрявыми. Санни знала, что на большей длине они завьются в роскошные крупные кольца. Именно такая была прическа у Ульрики. Лишь через добрых тридцать минут, во всех подробностях разглядев фотографию, Санни смогла заставить себя прочитать и статью. В выдвинутые против Басти, Руди и Беллы обвинения не хотелось верить. Сам факт, что твои лучшие друзья пытают кого-то Круциатусом, казался чудовищным. В отчаянии, Санни еще раз вгляделась в любимое лицо. И вдруг поняла — он мог. Рабастан смотрел в камеру так бескомпромиссно, с явным вызовом, что Санни на мгновение даже страшно стало. Давно она не видела у Басти такого выражения лица, наверно, с самого их седьмого курса. Потом он, конечно, спокойнее не стал, но научился сдерживаться, эмоции контролировать. Антуан Робертс еще говорил, что это все заслуга Санни: «Она на него хорошо влияет». И леди Бастинда перед самой свадьбой сказала ей: «Басти рядом с тобой совсем изменился». Оказалось, каждый раз, желая вспылить и заварить какую-нибудь кашу, Рабастан вспоминал о ней, о своем Солнышке, и думал, что же об этом скажет она. И во многих случаях сдерживался, предпочитая решать проблемы переговорами, а не дуэлями. А так получалось, что из-за вспыльчивости, присущей всем Лестрейнджам, и лишенной хоть какого-либо сдерживания, он сначала оказался замешан во всей этой истории с Лонгботтамами, а потом и угодил в Азкабан. Казалось, «дети» окончательно решили, что она сумасшедшая. По крайней мере, когда она расплакалась над газетой, то и дело вновь и вновь разглядывая лицо мужа, они не сказали ей ни слова. Санни же просто поверить не могла, что это правда. И всего лишь какая глупость: ну не встретились два человека, мир большой. Встретят кого-нибудь другого и будут жить счастливо. «Но здесь, без моего «положительного влияния» он, похоже, впал в другую крайность…» — Санни зажмурилась на мгновение, не желая вновь смотреть на цепи, плотно оплетавшие руки Басти, и, наконец, протянула газету старшему сыну. В комнате тот остался один, скорее всего, велел младшим спрятаться по комнатам, опасаясь странного поведения матери. Санни вздохнула. Никакого смысла претворяться настоящей Молли она не видела — все равно не получится. Судя по некоторой запуганности мужа и детей, ее предшественница была такой же ригористичной и скорой на расправу, как сама Санни в подростковом возрасте. — Во-сколько у нас обычно ужин? — как бы невзначай спросила она у Билла. Тот был явно самым ответственным в семье. Даже утром, когда отец семейства уходил на работу, именно с Биллом он решил о чем-то поговорить. И потом, то и дело он исчезал, явно куда-то бегал, судя по сбившемуся дыханию. И именно Билл тщательнее всего следил за ней, когда Санни рассматривала газету. Что-то его удивило? Взволновало? Или же насторожило? Санни не могла понять. В любом случае, спрашивать больше было не у кого, а семью голодной она решила не оставлять. Да и просто не смогла бы. И потому когда, еще утром, потирая кулачками заспанные мордашки, близнецы спросили ее, нельзя ли взять с кухни печенье, если завтрака все равно не будет, мигом сориентировалась, довольно быстро приготовив вполне сносный омлет для старших и кашу для маленьких. С обедом ей повезло, на кухне под Стазисом обнаружилась каша с мясом. Ее хватило, чтобы досыта накормить всех отпрысков, но вот на ужин не осталось ровным счетом ничего. А значит, надо было заняться готовкой, не оставлять же детей голодными? — Полседьмого, мам, — тот настороженно посмотрел на нее и вдруг протянул фиал. — Может, успокоительного? Санни с благодарностью кивнула — успокоительное ей действительно не помешало бы. Принюхавшись и поняв, что оно довольно сносного качества, хоть и без этикетки, Санни выпила. В мозгу сразу прояснилось. С самого утра она бегала как заведенная, пугая и себя, и домочадцев, и все никак не могла сообразить, что ей делать. Успокоительное же будто пелену с глаз убрало, и Санни, кивнув самой себе и прикинув время, отправилась на кухню. В конце концов, за готовкой всегда хорошо думается. Судорожную мысль, где же ее собственные дети: Себастиан, Ульрика и третий малыш, у которого даже имени пока не было, Санни постаралась отбросить — иначе пришлось бы пить второй фиал успокоительного. На кухне нашлась и кукурузная крупа, и помидоры, и лук, и тушки куриц под Стазисом. Санни удовлетворенно вздохнула, одним четким заклинанием превращая целый пакет крупы в муку. И до чего ее довела жизнь с артефактором? Басти дробил этим заклятием драгоценные камни, если ему срочно требовалась, например, алмазная пыль. Но, как выяснилось в процессе жизни, с крупами и злаками тоже неплохо работало. Санни усмехнулась, вспоминая, как впервые догадалась так сделать. Это была их первая и единственная длительная поездка после рождения детей. Себастиану едва исполнилось шесть, а Ульрике — три, когда их позвали консультантами на раскопки в Теотиуакан — древний город в Мексике. Насколько затянется поездка, ни Басти, ни Санни даже предположить не могли, а потому оставлять детей с бабушками и дедушками не решились. Вместо этого договорились, что просто покомфортабельнее зачаруют палатку, а для детей смена обстановки будет полезна. Так все вчетвером и оказались в жаркой Мексике на долгих три месяца. Лагерь магов-археологов располагался, фактически, в чистом поле, и никакой централизованной столовой не предусматривал. Эльфов они с собой не брали — тем было бы не по себе без подпитки от магического источника. А с детьми в лагере археологов больше никого не было— не считать же почти взрослого — седьмой курс Ильверморни — сына главы экспедиции? Потому вопрос быта сразу встал достаточно остро. В особенности все, что касалось пропитания, Ведь еда из магловских ресторанчиков в округе еще в первый день показалась и самой Санни, и Себастиану с Ульрикой слишком острой. В результате за ту поездку Санни научилась готовить многие блюда местной кухни. Фактически, мексиканская кухня была и оставалась единственной, которую она могла с легкостью приготовить без малейшей помощи домовиков. Вот и сейчас решила сделать именно так, попутно вспоминая свою глупую подростковую влюбленность в Артура. Александра Прюэтт росла в лучших традициях старой богатой магической семьи: большой роскошный дом, деревня вассалов поблизости, всеобщая любовь и почтение и совершенный ноль социализации. Зачем уметь дружить, ценить мнение других людей и уважать их желания, если окружающие и так всегда рады угодить тебе? Сейчас-то Санни понимала, почему на первых курсах Хогвартса так страдала — дома-то она была принцессой, а в школе внезапно оказалось, что и не самая умная, и не самая красивая, и магических способностей тоже могло быть побольше. А тогда она просто взялась зарабатывать уважение сокурсников единственным доподлинно известным каждому на Гриффиндоре способом — запугиванием. В результате к четвертому курсу, когда все подруги внезапно начали получать от знакомых парней предложения прогуляться в Хогсмид в Три метлы — а то и в кафе Мадам Паддифут — Санни осталась одна, никому не нужная и ужасно одинокая. Ну да, не найдется такого парня, что в здравом уме пригласит на свидание девушку, на любое неосторожное слово отвечающую парой сглазов. А репутация приклеилась намертво, сколько она потом не пыталась доказать обратного. И потому Артур оказался единственным, кто решился стать парнем Молли Прюэтт. А она была согласна терпеть его со всеми недостатками, лишь бы не выглядеть среди подруг белой вороной. Санни уже и не помнила, чего было больше: комплексов, что большего она и не достойна, банального подросткового либидо или приворотных зелий, но результат оставался одинаковым — ведь шестой курс она буквально бредила идеей выйти за Артура Уизли замуж. Мозги на место ей вернула тетушка Мюриэль, забрав летом на два месяца к себе. Или это ритуал очищения помог? Но в школу Санни Прюэтт вернулась уже другим человеком. И внешне — все же тетушка Мюриэль всегда знала, как максимально выгодно подать свою внешность, и внутренне. Санни всегда была и оставалась ей благодарна за помощь и советы. Нарезав помидоры и одним экономным движением отлевитировав их с доски на тарелку она даже вздохнула с отчаянием, сожалея, что в этом странном мире нельзя посоветоваться с тетушкой. И тут же пропустила вздох, вспоминая. Ведь Мюриэль как раз тогда подарила ей эльфа. Она сначала гордо отказалась, сообщив про рабский труд, и необходимость выплачивать домовикам зарплату. Тетушка тогда лишь рассмеялась, спросив: «Чтобы они на ту зарплату накопители магии покупали, что ли?» И сказала, что если Санни таки передумает, то может просто позвать Лакки в любой момент. Помешав соус и проверив лепешки, она глубоко вздохнула и развернулась спиной ко входу. Так, даже если бы кто-то из детей решил зайти на кухню в неподходящий момент, эльфа он бы не увидел — Санни просто заслонила бы его своим телом. Иррационально нервничая, она наконец позвала: — Лакки! Добрых десять секунд ничего не происходило, и Санни уже начала беспокоиться, дарила ли тетушка ей эльфа в этом сумасшедшем мире. И только когда она уже решила, что дальше ждать бесполезно, раздался тихий хлопок. Лакки стояла перед ней в очень странном виде. Ободранное платьишко, давно потерявшее свой цвет, подпалины и дыры по подолу и завязанные на ногах старые носовые платки вместо привычных туфелек. Но больше Санни удивило выражение мордочки, на нем проступала смесь боли, отчаяния и затаенной надежды. — Хозяйка Молли звала Лакки? — как-то неуверенно, будто и не подозревала, что такое возможно, переспросила эльфийка. — Да, Лакки, — Санни пропустила все вопросы о самочувствии домовушки и ее благополучии, просто поделившись с ней магией. Та чуть воспрянула, но теперь смотрела на хозяйку с еще большим недоверием. Санни смутилась — Лакки было жаль, но решила не затягивать разговор — на часах было уже почти шесть, а значит, окончание рабочего дня в Министерстве не за горами. — Тетушка Мюриэль жива? — решила она начать с самого худшего. Лакки кивнула и тут же, спохватившись, добавила: — Хозяйка Мюриэль жива и здорова, хозяйка Молли. Санни счастливо улыбнулась и кивнула сама себе. — Тогда спроси ее, могу ли я заглянуть к ней, и если да — то когда. Едва дослушав приказ, Лакки исчезла, и не появлялась долгих десять минут, за которые Санни успела изругать себя на все лады. И зачем она решила обратиться к тетушке? Ведь не знала же, какие у настоящей Молли с ней были отношения. Да и что с самой Мюриэль случилось в этом странном мире — тоже слабо себе представляла. Когда же Лакки наконец появилась, Санни на всякий случай даже усилила окклюментивную защиту. Домовики волшебникам навредить не могли, но вот принести с собой портключ или зелье подчинения — запросто. — Хозяйка Мюриэль будет рада видеть хозяйку Молли сегодня, после ужина. Хозяйка Мюриэль велела Лакки перенести хозяйку Молли к ней, когда хозяйка Молли велит. Санни кивнула, соглашаясь. — Тогда я сейчас встречу Артура, мы поужинаем, а потом вернусь на кухню и позову тебя. Дослушав, Лакки исчезла, а Санни, быстро закончив с ужином, поспешила в гостиную, заодно являвшуюся и столовой, левитируя за собой вереницу тарелок и молоко для младшей дочери. Днем ее кормил Билл, но сейчас ему самому следовало поесть. Ее ждали уже почти все — разве что двое близнецов появились позже, таинственно переглядываясь и переговариваясь возбужденным шепотом. Санни насторожилась было, хотела спросить, что случилось, но не успела — в комнате появился патронус в виде ласки, голосом Артура пожаловавшийся, что задерживается в Министерстве. Санни лишь пожала плечами, позвав всех к столу. Она несколько нервничала, боялась, как дети примут ее готовку. Басти вроде нравилось, но тут ведь совсем другое. Оказалось, волновалась она зря — лишь Билл и Чарли настороженно переглянулись, остальные же, похоже, вообще не заметили ничего необычного. Младшие сыновья бурно переговаривались за столом, обсуждая последние новости. Так Санни узнала, что учебный год здесь, как и в ее настоящем, уже начался, а дети дома из-за случившейся в Хогвартсе эпидемии драконьей оспы. Дружелюбная, почти уютная атмосфера за столом дали Санни возможность сосредоточиться на маленькой Джинни. Мысли вновь и вновь сворачивали в сторону ее собственной семьи, и мысль посетить Рабастана в Азкабане с каждым разом казалась все менее и менее сумасшедшей. Санни слишком нужны были ответы. Они прожили вместе четырнадцать замечательных лет, и она хотела знать, что случилось в последний. Да и просто выговориться не помешало бы. Ей хотелось накричать, дать понять, что он ей нужен еще меньше, чем она ему, что если что-то и пошло не так в их отношениях, то виноват в этом лишь сам Рабастан. Сонно поморгав, наевшаяся Джинни уснула, и Молли отнесла ее обратно в кроватку в родительской спальне, оставив рядом бутылочку с молоком под Стазисом. Артур все не возвращался, и Санни с каждой минутой все более нервно поглядывала на часы, пытаясь понять, что случилось. Дети успели вновь сбежать в свои комнаты, сразу после ужина Билл строго велел им отправляться к себе и не показываться на глаза. А потом и сам скрылся где-то, перестав смотреть на нее из гостиной мрачной тенью. И тогда Санни решилась. Накинув на стоящую посреди кухонного стола порцию Артура Стазис, она нырнула на кухню и позвала Лакки, велев перенести себя в дом Мюриэль. Тетушка ее действительно ждала — на небольшом круглом столике Санни увидела чайник и две чашки. Непроизвольно принюхавшись, чуть не расплылась в довольной улыбке — чай был жасминовый. Сразу стало уютнее от того, что даже здесь вкусы тети остались неизменными. Да и сама она будто покоряла пространство и время, и выглядела, может, чуть старше, чем на седьмом курсе Санни. — Приветствую, Александра, — Мюриэль уже сидела за столом и рассматривала ее с легким прищуром. — Что заставило тебя поинтересоваться моим здоровьем? — Здравствуйте, тетушка, — Санни светло улыбнулась и присела на услужливо отодвинутый Кручеком стул. — Честно говоря, это был просто предлог, чтобы напроситься на встречу и спросить совета. — Моего совета?! Вот даже как, — Мюриэль вдруг развеселилась. — И с чем же я могу тебе помочь? Санни даже стушевалась от того, насколько внимательно рассматривала ее тетушка. Будто насквозь видела. Но Санни слишком нуждалась в информации, и осторожничать было уже поздно. — Я просто последнее время все пытаюсь понять, почему решила выйти замуж за Артура Уизли. Кажется, на седьмом курсе за мной ухаживали и другие парни… — Другие? Это какие же? — Мюриэль вдруг насторожилась. — Магнус Нотт, например, или Рабастан Лестрейндж. Мы даже танцевали с ним на балу, — уклончиво произнесла Санни. — Ты помнишь тот бал? — Конечно, тетушка, — Санни вновь улыбнулась. Не запомнить их с Басти первое танго было невозможно. Воспоминания о ней не портила даже злость на самого Рабастана. — Я была в зеленом платье, Валери Нотт его мне заказала, а ты согласилась оплатить, если скажу, с кем пойду на бал. — Да, — тетушка вдруг покивала, но настороженно взгляда с нее так и не свела. — Это был, наверно, мой самый дорогой подарок тебе за все семь лет Хогвартса. Или, ты помнишь то колье, которое ты у меня просила летом перед седьмым курсом? Санни кинула. Колье было потрясающим, оно до сих пор занимало почетное место в ее спальне в Рокки-Хилл. Они проговорили не меньше часа, успев вспомнить и Эжени с Робом, и Гидеона с Фабианом, и родителей, и даже старенькую няню Санни, что пела ей колыбельные на русском. Уже воспитывая своих детей, миссис Лестрейндж из-за этого постоянно чувствовала себя безумно глупо, ведь внезапно оказалось, что ни одной традиционной английской колыбельной она попросту не знает. Под конец Санни совсем расслабилась. Было так приятно вновь чувствовать почву под ногами и говорить с человеком, которого она понимает, что мысли о каком-либо подвохе просто исчезли из головы. — В какой области у тебя мастерство? — вдруг спросила Мюриэль, и Санни, не задумываясь, ответила: — В чарах. Лишь мгновение спустя, отхлебнув чаю и обдумав сказанное, она поняла, какую глупость совершила. Ведь Санни не знала, в какой сфере решила стать мастером настоящая Молли. Да и была ли она мастером принципе? Судя по насмешливому взгляду Мюриэль — у настоящей Молли даже мысли такой не возникало. — А теперь расстройте мне секрет, миссис… Нотт? — тетушка чуть задумалась. — Нет, все же миссис Лестрейндж, кто Вы такая и откуда взялись? Санни вздохнула и проговорила чуть неуверенно: — Меня зовут Александра Мануэла, и домовушка Лакки перенесла меня сюда из дома семьи Уизли. — Александра Мануэла? Вот даже как. Значит, мне не показалась, — тетя свела руки в замок и посмотрела на нее с прищуром. — Знаешь, дорогая племянница, что я бы сказала? Ты действительно Александра Мануэла, это лучшее определение. Только вот ты ни капельки не Молли Уизли. Если бы спросили меня, то я бы сказала, что ты — идеальная Александра Мануэла. Санни, в конец опешившая от пространных размышлений тетушки, посмотрела на нее с нескрываемым сомнением и, не в силах описать их все, спросила банальное: — Это как? — О, просто, — тетушка Мюриэль откинулась на спинку кресла, все еще не спуская с нее взгляда — но уже больше насмешливого, чем настороженного. — Каждый родитель, да и многие родственники, о чем-то мечтают, когда держат на руках новорожденного ребенка. Так вот, мне кажется ты — идеальная Александра Мануэла, квинтэссенция всего, что твой отец, Летиция или я вкладывали в тебя. — Нет, тетя, все проще, — Санни смутилась, похвала была приятна. Поняв, что без этого не обойтись, да и, если ее раскрыли, пути назад все равно нет, она кратко рассказала все свою жизнь, чуть подробнее остановившись только на третьей беременности и последних сутках в этом странном мире. — Занятно, — Мюриэль отпила чаю. — Я так понимаю, где настоящая Молли Уизли, ты понятия не имеешь? Санни тоже отпила чаю, стараясь не смотреть на тетушку. Что случилось с сознанием настоящей Молли, даже думать не хотелось. Но тетя и не продолжала эту тему, вдруг заговорив совсем другим тоном. — Ты знаешь, еще давно, когда ты еще в школе училась, у меня был ухажер. Он мне, конечно, напрямую этого не говорил, но я подозревала, и не напрасно, как оказалось, что он работал на Отдел Тайн. — Августус Руквуд? — тут же вставила Санни, желая подбодрить тетушку. Но та наоборот замолчала, взглянула на нее как-то странно, открыла рот, будто хотела что-то спросить, но, видимо передумав, лишь кивнула. — Он рассказывал мне про магловскую теорию множественности миров. Говорил, что они могут отличаться даже совсем незначительно. И то, что ты описала… Не могла ты перелететь из одного мира в другой? Санни задумалась. Она хотела было напрочь отвергнуть предположение тети, как вдруг вспомнила странный сон, будто о другой жизни, где она была маглой. Он приснился ей перед седьмым курсом, и был настолько ясным и четким, что Санни даже детали — вроде ее квартиры в том мире — хорошо запомнила. Даже случайно воспроизвела ее тогда в выручай комнате — все в точности, как во сне. И они с Руди и Беллой еще нашла там книги про их собственный, магический мир. Только вот он был будто из разбитого зеркала — похож, но совершенно другой. Она даже себя там с трудом узнала — ну как можно было превратиться в такое?! Санни хотела было в очередной раз рассмеяться, как делала это каждый раз, когда вспоминала о тех странных книгах, как вдруг поняла, что пусть Санни Лестрейндж не похожа ни на местную Молли Уизли, ни на Молли Уизли из книги, сами они — просто копия друг друга. И тогда слова тети обретали какой-то смысл. Помотав головой, Санни решила, что подумает об этом после. Сейчас были вопросы поважнее. — Как мама и отец? — спросила она с улыбкой. — Джейсон умер три года тому назад, — будто нехотя произнесла Мюриэль. Санни, отец которой был жив, здравствовал и даже недвусмысленно намекал, что трех внуков от любимой дочери ему мало, ощутимо вздрогнула. — А Летиция — почти сразу, как ты сбежала из дома. Очень переживала, что вы так и не смогли стать близки. Винила себя в твоем побеге. Точнее, в побеге Молли, — Мюриэль вздохнула. — Джейсон же после ее смерти сильно сдал. Уже не жил, казалось, а просто доживал, помогал сыновьям встать на ноги, но сам никуда не стремился. Когда же на войне убили твоих братьев… В нашей семье всегда все слишком любили друг друга. Слезы хлынули у Санни из глаз сплошным потоком. Она и не ожидала, что можно так резко расплакаться. В груди стало невыносимо жарко, а в горле — горько. Слова тетушки попросту не укладывались в голове. Лакки поднесла ей носовой платок и стакан воды, но это мало помогало, и все еще хлюпая носом, она произнесла: — Да, хотела бы я, чтобы и в моей семье все были так же близки, как у Прюэттов. Но чтобы без смертей. Тетушка Мюриэль посмотрела на нее с изумлением, будто она только что сказала самую главную нелепицу в мире. — А разве в твоей семье не так? Санни лишь покачала головой. Теперь она ненавидела Рабастана еще больше. Ведь у них было все так замечательно, зачем, ну зачем он все испортил? Они могли бы быть счастливы, а теперь она просто проклянет его при первой же встрече! — Нет, мой муж… — Санни помедлила. «Мой муж» звучало слишком ласково. — Я ненавижу Рабастана Лестрейнджа… «…за то, что он разрушил наш брак» Санни договорить не успела, тетушка Мюриэль расхохоталась, закрывая лицо руками. — Знаешь, дорогая племянница, обманывать себя — не лучшая тактика в любом деле. Гораздо продуктивнее признаться самой себе, что Рабастана Лестрейнджа ты любишь, и начинать думать, что ты будешь делать с этим фактом. — С чего Вы взяли, что я его люблю? Я ведь Вам рассказала, как он со мной поступал все эти месяцы! — произнесла Санни, с возмущением глядя на тетушку. — Именно поэтому я так и решила, — Мюриэль чуть усмехнулась. — В каждом твоем предложении, в каждом действии, в каждой эмоции был он. Не важно, рассматривала ли ты сегодня часы, готовила ужин или думала о браке с Уизли — все время вспомнила о нем. И даже мне сейчас ты изложила свою жизнь так, чтобы имя Рабастана Лестрейнджа прозвучало чуть не в каждом предложении. — И даже если я так много о нем думаю, — Санни поморщилась. — Все равно встречу — прокляну. И это уж любовью никак не назвать. — Ты на на него обижена, — тетушка кивнула. — Но по прежнему любишь. Ты ему нужна, а он нужен тебе. Санни вздохнула, спорить с тетушкой не было сил, но и соглашаться не хотелось. Она попыталась подобрать хоть один аргумент в свою защиту, когда поняла, что Мюриэль права. Она постоянно думала о Рабастане. Узнавала что-нибудь новое — и немедленно хотела написать об этом мужу. Оказывалась в интересном месте и невольно представляла, как здорово было бы, гуляй они там вместе с Басти. Даже просто заказывая кофе — сладкий и с молоком — вспоминала, что он тоже любит именно такой. Даже последние девять месяцев не поколебали этого чувства. Ей хотелось быть рядом с ним, просыпаться и засыпать в одной постели, делиться самыми сокровенными мыслями, растить вместе детей. Они сидели с Мюриэль в полной тишине, думая каждая о своем, и Санни вдруг поняла, что даже в этом сумасшедшем мире хочет быть с мужем. Иначе откуда бы у нее возникла сумасшедшая идея: «А не съездить ли мне к местному Рабастану Лестрейнджу в Азкабан?» Другое дело, что попасть в Азкабан действительно было бы очень и очень непросто. Но Санни помнила из тех книг, что в какой-то момент Вальпургиевы рыцари вырвутся на свободу. Ей всего-то и надо было дождаться. Едва подумав о Басти, Санни тут же вспомнила, что еще хотела спросить у тетушки. — Ты говорила, что Гидеон и Фабиан умерли на войне, и Басти в Азкабан тоже из-за нее посадили. Что это была за война? — Знаешь, я бы хотела побывать в твоем мире, — вдруг сказала тетушка. — Чувствую, это счастливое место, если вы не знаете этой дурацкой войны. — она отпила чай, готовясь к долгому рассказу, и заговорила вновь, уже совсем другим тоном. — Ты же знаешь о пророчестве, что станешь поводом к войне? Санни кивнула. — Так вот, когда ты сбежала с Уизли, Джейсон уже вел переговоры с лордом Ноттом о твоей свадьбе с его сыном, Магнусом. И побег восприняли не лучшим образом — как оскорбление чести и достоинства. Волна возмущения общественности была так велика, что высказался даже Нобби Лич — он был тогда премьер-министром магии, ты ведь помнишь? Санни кивнула, первого премьер-министра магии — маглорожденного в магическом мире знали все. — Вот он и написал в «Пророке», что-то вроде: «Не в средневековье живем, чтобы девушек насильно замуж выдавать». Воображаешь себе реакцию палаты лордов? — тетушка грустно улыбнулась. — Вот с этого все и началось. Чистокровные, во главе с Волдемортом — на одной стороне, маглорожденные и полукровки во главе с Дамблдором — на другой. Санни затихла. Стало страшно, что из-за нее разгорелась настоящая война, в которой гибли и страдали любимые люди. Тетушка тоже не горела желанием продолжать беседу, и Санни поняла, что разговор окончен, поспешно прощаясь. Но Мюриэль удивила, позвав Лакки. — Дорогая, ты можешь проверить, что сейчас происходит в доме Уизли? Домовушка кивнула, мгновенно исчезая, и появилась снова минуту спустя. — В доме Уизли много людей, хозяйка Мюриэль. Они пьют огневиски, а страшный человек с одной ногой рассуждает, какое темное проклятие могли наложить на хозяйку Молли. Мюриэль перевела взгляд на Санни, и та пояснила, понимая, что странные перешептывания Артура и Билла утром ей не показались: — Скорее всего, это Грюм. Я говорила Вам, что Артур задерживался с работы, возможно, это он их позвал. — В таком случае, переночуешь у меня. После твоего побега и смерти Летиции мне было не до ремонта, и твоя комната все еще ждет тебя, — заявила Мюриэль, вставая из-за стола. — Да и ради кого теперь менять? — закончила она тихо. — А Джейми? — Санни все же услышала и решила уточнить. — Уехал в Америку — там сквибам жить все же проще. Его дочь учится на втором курсе Ильверморни, — последние слова тетушка произнесла с легкой улыбкой. — А у вас не так? — Нет, совсем не так, — заверила ее Санни. — У нас он… — Стой, не говори, — запротестовала Мюриэль. — Просто ответь: у вас, там, Джейми счастлив? — Да, — Санни кивнула. Уж об этом она могла говорить с уверенностью. — Это главное, — Мюриэль улыбнулась уже открыто. — Теперь иди, уже слишком поздно. Санни не помнила, как дошла до комнаты. А, открыв дверь, будто попала в прошлое, на свой седьмой курс. На столе лежало письмо, в котором она отказывалась проходить тестирование на дары, а в кресле — аккуратно свернутая шаль с нитями из паутины акромантулов. Но придаваться воспоминаниям уже не было сил, этот день выпил из нее все до донышка. Быстро раздевшись, Санни легла в постель, мгновенно засыпая. *** Разбудил ее легкий ветерок. Он же разметал шторы и тяжелый, пропыленный балдахин над кроватью. В воздухе стразу запахло старой крепостью — и Санни поморщилась — этот запах не мог победить ни один сквозняк или очищающее заклинание. За окном кто-то вдумчиво матерился, сверкали вспышки заклятий, а Санни в который раз понимала, что она совершенно не представляет, где очутилась. Это точно был не дом Уизли, что радовало, но и не тетушкино поместье, и, к большому сожалению Санни, ни ее собственная спальня в Рокки-Хилл. Каменные стены, окна-бойницы и общая спартанская обстановка комнаты наводили мысли о ковене Ноттов. С Лестрейнджами их перепутать было невозможно, все же стараниями сначала леди Бастинды, а потом Беллы и самой Санни их ковен больше напоминал дом, чем твердыню среди диких земель. «Как же я могла оказаться у Ноттов? — Санни выглянула из окна и тут же снова вернулась на кровать. — И почему у меня такие плохие предчувствия?» Ночевала она в это раз, к счастью, одна, хоть и на двуспальной кровати. Понять, что рядом никого не было можно было легко — соседняя половина даже не была расправлена. Судорожно вздохнув и решив хоть на этот раз не впадать в панику, Санни вспомнила о гипотезе Мюриэль — что она «Александра Мануэла из другого мира». Получалось, теперь она попала в третий мир — не ее родной и не мир из книг про будущее. Понять, что сегодня она в очередной раз не она и даже не Молли Уизли оказалось на удивление легко. В углу, за шкафом, нашлось потемневшее от времени зеркало, из которого на Санни взглянула сильно замученная версия ее самой. Заострившиеся скулы, глубокие тени под глазами и потускневшие волосы буквально кричали о том, что жизнь в ковене Ноттов у Санни не сложилась. Но отчаяния не было, наоборот, на нее вдруг напала странная веселость. Ведь если ее так таскает между мирами, чем не повод расслабиться и поразвлекаться? Тем более, Санни прекрасно помнила, как бесился Басти каждый раз при упоминании Магнуса Нотта. Вот и отомстит неверному мужу! И пусть она любила его, но обида на предполагаемую измену была слишком велика. Схватив палочку с тумбочки у кровати и в очередной раз возблагодарив отца за то, что он велел всегда держать ее поблизости, Санни вновь метнулась к зеркалу. Заклинание, за пару секунд превращавшее любую нечесаную гриву в роскошную высокую прическу она придумала сама еще давно, и сейчас было самое время им воспользоваться. Один раз она уже очаровала Магнуса Нотта, сделает это и во второй. Красивое повседневное платье Санни тоже отыскала быстро — и парой заклинаний привела его в порядок. Жаль, услугами домовиков не воспользуешься. В ковене Ноттов, насколько она понимала, с этом было строго, почти как в Хогвартсе, разве что здесь все подчинялись лорду, а не директору. А потому эльфы запросто могли донести своему хозяину о какой-нибудь подозрительной активности. Санни же это нужно было меньше всего, а в свои способности актрисы она не верила. Если уж Артур Уизли что-то заподозрил, то боевики ее просто со свету сживут. Странности Санни заметила не сразу. После дома Уизли нормальная комната уже казалась даром небес. И только обыскав все комнату в поисках косметики поняла, что той просто нет. Не то, чтобы она сама обожала краситься, но пудра и бесцветная помада всегда присутствовали. Александра Нотт, как решила она называть настоящую владелицу комнаты, видимо, вообще не особо заботилась о своем внешнем виде. Да и из личных вещей в комнатке почти ничего не было. Разве что книги и… фамильные часы Прюэттов. Они висели в самом углу, будто спрятанные за массивной шторой. Стрелок было всего три, и на них значилось: Магнус, Теодор и Александра. Теодор — судя по портрету светловолосого мальчика лет двенадцати, их с Магнусом сын — был в школе, сам Магнус в постели, а стрелка Санни вновь замерла на отметке «Смертельная опасность». Никакой болезни или недомогания Санни не чувствовала, и потому лишь взглянула на часы с недоумением. Гораздо больший интерес у нее вызывал муж. Еще раз на всякий случай оглянувшись на постель, будто желая доподлинно убедиться, не появилось ли там заспанного боевика, Санни посмотрела на запястье. Свадебная татуировка присутствовала. Значит, он была замужем. Но тогда где муж? Единственным уголком в комнате, который остался неисследованным, был книжный шкаф. Едва взглянув на него, Санни поняла, что нашла бы в Александре Нотт родственную душу. Ведь шкаф, с верху до низу, оказался забит томами по чарам. У Санни зачесались руки. В правом углу она заметила фолиант, который уже давно хотела прочитать. По слухам, в нем месье Делакруа из Шармбатона развенчивал мифы касательно использования заклятий в связке с зельями и даже описывал серию собственных, довольно смелых экспериментов. К сожалению, месье Делакруа мыслил слишком дерзко для семнадцатого века, а потому научное сообщество того времени его работы не приняло и даже высмеяло. Это потом, уже к двадцатому веку, Селена Мари Лопес из Ильверморни доказала его гипотезу. Но к тому времени монографии самого Делакруа стали библиографической редкостью. Даже поздние, сокращенные перепечатки стоили баснословно дорого. Да и не продавал никто. Басти достал ей одну такую на день рождения — Санни тогда едва сдержалась, чтобы не отменить назначенный праздничный обед и не сесть сразу читать. Потому общие идеи она неплохо знала, хотя посмотреть оригинал, особенно если он, в каком-то смысле, тоже принадлежал ей, было интересно. Бегло осмотрев другие книги, Санни пришла к выводу, что Александра Нотт — одна из самых счастливых мастеров чар на свете. Что она мастер чар, не возникало тоже никаких сомнений, не мастер и пары страниц из всего этого богатства не понял бы. А еще Санни мучило любопытство. Если такое богатство лежит просто так, фактически в открытом доступе, всего под пятью охранными заклятиями, то что же Александра Нотт спрятала в потайном отделении? На одном дыхании проговорив собственную формулу открытия тайников и надеясь, что в этом мире она ее тоже придумала, Санни ничего не понимая уставилась на вылезший сбоку потайной ящик. Там лежала всего одна книга: «Дневник Александры Мануэлы Прюэтт», который она вела когда-то в школе, описывая все свои злоключения. Бегло пролистав первые страницы, Санни удостоверилась, что дневник именно тот самый, а не просто похожая книжица. Отличия от привычной ей реальности начинались примерно с сотой страницы. Будущая Александра Нотт описывала, как обидел ее Рабастан, поцеловавшись с Линдой Маршалл, что она не хочет иметь с ним ничего общего, и что, если Нотт предложит ей на свидании пожениться, то она немедленно согласится. Санни припомнила то свидание — с Магнусом, тетушкой Мюриэль и Августусом Руквудом — да, именно там мистер Нотт сделал ей предложение. Хотела посмотреть, что писала Александра про совместную жизнь с Магнусом, но не успела, в комнате появился незнакомый домовик. — Жена хозяина желает спуститься в столовую или будет завтракать в своей комнате? — проскрипел он. Санни, стоя вполоборота, подтвердила, что сейчас спустится в столовую, и попыталась быстро и незаметно убрать дневник обратно в тайник. Наверно, именно поэтому она не заметила шокированного выражения лица эльфа. — Завтрак начнется через пять минут, — как-то неуверенно добавил эльф и исчез. А Санни, наконец разобравшись с тайником и быстро оглядев себя в зеркало, вышла из комнаты. Столовую она нашла достаточно быстро — помнила планировку замка Ноттов по нескольким частным визитам — и, обворожительно улыбаясь открыла тяжелую дверь, за которой ее должен был ждать Магнус Нотт. «Что ему там нравилось?» — Санни тщетно пыталась вспомнить не менее тридцати секунд, но потом решила, что очаровать собственного мужа должно быть несложно. Тем более, он ее действительно ждал, откинувшись на высоком кресле с резной спинкой. А на Магнусе, недвусмысленно ерзая, восседала какая-то девица в ночнушке. Когда Санни вошла, она, заливисто хохоча, как раз пыталась накормить ее мужа с ложечки. Шокировано оглядев представшую перед ней картину, Санни все же нашла в себе силы поздороваться. Магнус Нотт кивнул в ответ, а девица, резко развернувшись, воззрилась на нее, как на привидение. Впрочем, уже через мгновение, согнанная с колен и получившая шлепок по заднице для ускорения, она побежала к двери, успев лишь злобно зыркнуть на Санни. Лишь когда Санни уже села за стол, рядом с Магнусом вдруг появился эльф, объявивший, что хозяйка изъявила желание позавтракать в столовой. — Я уже понял, иди, — небрежно кивнул Нотт, и перевел взгляд на Санни, неуверенно разглядывающую омлет. — Что-то случилось? — Все в порядке, — с той самой улыбкой, которая, по ее прогнозам, должна была очаровать Магнуса, ответила Санни. — А что? Вопрос был глупым, флоббер-червю понятно, что она, своим появлением, нарушила Магнусу планы на утренний секс, но Санни слишком хотелось посмотреть, как он будет выкручиваться. — Ты не спускалась завтракать в столовую уже больше десяти лет, — не поменявшись в лице, ответил ей Магнус. Поймав его внимательный взгляд, Санни чуть вздрогнула. Да, с такой точки зрения ее поведение смотрелось крайне странным. Просидев не меньше минуты в судорожных попытках придумать, почему же она вдруг решила встретиться с мужем, Санни решила, что шанс завязать нормальный разговор у нее один — сын. — Как Теодор? — попыталась спросить она как можно более безразлично. — Ты вспомнила о его существовании? — Магнус делано расхохотался. — Впервые за двенадцать лет. Прогресс, думал, ты и имени не знаешь. Сегодня какой-то день открытий! Санни захотелось спрятаться под стол. Ну кто же знал, что предшественница была настолько плохой матерью. Она все пыталась понять, как выбраться из ситуации, но Магнус уже позвал эльфа, а тот протянул Санни письмо. Буквы плясали на дешевом ученическом пергаменте, на краешке виднелась неаккуратная клякса и в каждом слове — по ошибке. И Санни невольно вспоминала Себастиана — вот уж у кого послания домой были идеальными. Ровный почерк, безупречная грамматика… Одно, правда, на обороте эссе написано, но в остальном — золото, а не сын. «Здравствуй, отец!» начиналось письмо. Санни просмотрела его целиком, невольно продолжая сравнивать их с Себастианом. С первого взгляда мальчишки казались безумно похожими: оба порывистые, чуточку резкие, может — слишком эмоциональные. Но Теодору не доставала какой-то ухоженности или домашнего тепла. Себастиан, хоть и пропадал на тренировках с утра до ночи и дрался с соседскими мальчишками до крови, никогда не был «волчонком». Знал, что может попросить совета или обратиться за защитой к родителям. Теодор же такой заботы был лишен, и Санни даже знала, почему. Перечитав письмо в третий раз и поняв, что ничего нового не узнает, Санни подняла взгляд на Магнуса, сидевшего по другую сторону стола. Тот протянул к ней руку. — Хватит претворяться, что тебе действительно интересно. Просто отдай мне письмо и уходи, — произнес он спокойно, но Санни всей кожей чувствовала, как нагрелся вокруг воздух. Пламя в свечах на люстре вдруг задергалось, а краешек письма начал тлеть. Испугавшись, Санни протянула письмо Нотту, а тот, с силой выдернув его у нее из рук, вдруг резко вскочил, и одним коротким броском оказался у выхода, скрываясь в коридорах замка. Санни попробовала было доесть омлет и попить сока, но еда комом встала в горле, а в кубок упали первые слезы. Резко поставив кубок на стол, она тоже метнулась к выходу, не понимая, что делать. Чувство вины за то, что не совершала, рвало изнутри, заставляя чуть не выть от отчаяния. На чистом упрямстве она прошла два пролета лестницы к своей комнате, как вдруг почувствовала, что кто-то схватил ее за запястье. Пальцы были тонкими, с длинными, ярко накрашенными ногтями, и значит, кандидатура могла быть только одна. Будь Санни чуть меньше расстроена, она, наверно, смогла бы вырваться и даже наложить на девицу какое-нибудь незаметное, но подлое проклятие. Но никуда бежать — да и вообще что-либо делать — не хотелось, и она с легкостью позволила затащить себя в какую-то кладовку. Там пахло старыми тряпками и плесенью, а Санни даже улыбнулась, рассматривая, насколько нелепо смотрится девица в коротеньком пеньюаре на таком прозаичном фоне. Но сама она не обращала внимания на такие глупости, яростно тыкая палочкой Санни в лицо. — Зачем он тебе понадобился? — зашипела она почти на парсалтанге, вглядываясь в лицо Санни. Но та не знала, что отвечать. Не говорить же: «Хочу очаровать и тем самым отомстить мужу из другого мира». Впрочем, девице ответ был, видимо, не особо и нужен, и она продолжила говорить сама. — Тебе пятнадцать лет на него плевать было! Пока я любила, страдала, — девица всплеснула руками, тем самым отводя палочку от Санни, но даже не заметила этого, — ты все время была рядом с ним, и тебе всегда было на него плевать. А теперь, когда я наконец добилась своего, и мы вместе, ты вдруг решила вспомнить о существовании мужа?! Наверно, не будь у нее до этого разговора с Магнусом, Санни рассмеялась бы девице в лицо, коротко объяснив зарвавшейся девочке, что ее муж не вещь и из рук в руки не передается. Рабастан умел быть очень галантен, очаровывая деловых партнеров, и некоторые воспринимали обычную вежливость слишком серьезно. Потому осаживать подобных барышень Санни научилась виртуозно. А ведь некоторые особо ушлые маглорожденные даже утверждали, что ждут от Басти ребенка! К счастью, диагностические чары с легкостью разубеждали их в этом. А уж как сам Рабастан любил посмеяться над подобными историями, словами и поцелуями убеждая ее, что никто на всем свете ему больше не нужен. Или не нужен был до последнего времени. Только вот тут ситуация была совсем другой. И Магнус Нотт явно по своей воле усадил на колени эту девицу. Да и в непростые отношения между Александрой Нотт и Магнусом с легкостью верилось, не зря же она игнорировала сына. — Да, я не могу выйти за него замуж, потому что у вас не существует разводов, а твою смерть не простил бы твой отец, но мы все равно будем вместе и будем семьей, — проговорила она яростно и зло прямо в лицо Санни. Та же замерла, медленно вынимая палочку из крепления на предплечье и благодаря Мерлина, что в ковене даже младенцы — боевики. Так просто достать оружие из пафосного чехольчика на поясе, в которых носили палочки обычные гражданские, у нее не получилось бы. — Так вот, знай! — девица уже плакала от переизбытка эмоций, тушь у нее потекла. — Он — мой. И мы будем счастливы! Да, из-за ваших дурацких традиций мои дети — а я рожу ему детей, обязательно! — будут бастардами, но именно их он будет любить, и именно они все унаследуют! Палочка у девицы в руках тряслась, и Санни поняла, что сейчас самое время. Одним взмахом палочки она обездвижила противницу. Та упала на грязные тряпки в углу, тело замерло в неудобной позе. Но Санни это не особо волновало. Ступефай у нее всегда получался слабенький, так что через какой-то час девица отойдет и примется жаловаться. Потому стоило поторопиться, но одной вещи Санни не сделать не могла. Слишком уж отчаянно прозвучало это «у вас» и «ваши дурацкие традиции» — девчонка явно была маглорожденной. — Не рожай от Нотта, не надо таких жертв. Он сильный чистокровный маг, его ребенок убьет тебя почти наверняка. Лучше будь рядом, если уж действительно любишь. Кажется, ты ему нравишься, — Санни попыталась улыбнуться, и, увидев, как бешено вращаются зрачки у девицы, выскочила за дверь, мгновенно запирая ту на несколько весьма любопытных заклятий. Сама девица их точно открыть не сможет, а Санни нужна была хоть какая-то фора. До комнаты она добралась быстро, тут же вновь достав и открыв личный дневник. Времени читать все с самого начала у нее теперь точно не было, и Санни перелистнула на последний год. Ей надо было разобраться, что произошло в семье Нотт и как теперь с этим быть. К счастью, писала Александра о своей жизни много, рассуждала о мыслях и чувствах, буквально разговаривая с дневником. Через пару страниц Санни поняла, почему — видимо, других собеседников в поместье Ноттов у женщины просто не было. Но действительно царским подарком стали три листа, посвященные пятнадцатилетию их с Магнусом брака. Там Александра кратко и очень емко объясняла, как же дошла до жизни такой. По ее мнению выходило, что во всех бедах в жизни была виновата мужская неверность. Началось все через каких-то полгода после свадьбы. Они с Магнусом ненадолго аппарировали в Хогсмит, хотели купить что-то веселое в «Зонко» на рождество. И именно тогда с Ноттом поздоровалась неизвестная Александре женщина. Приветливо улыбнувшись ее мужу, а на саму новоявленную миссис Нотт она глянула с нескрываемой неприязнью. А тем же вечером припертый к стенке Флинт рассказал о неистребимой любви Магнуса к молоденьким вдовушкам. С его слов выходило, что все это было еще до Александры, но та уже успела себе все представить. Именно тогда мистер и миссис Нотт и поругались в первый раз. Она обвиняла его в изменах, он говорил, что тогда они даже помолвлены не были. Закончилась ссора через три дня, когда Магнус, в извинение, притащил старинный манускрипт по чарам. Видимо, кто-то ему сказал, что книга — лучший подарок, а дар Александры подсказал и направление магической науки, которое с гарантией будет интересно девушке. Теперь Санни понимала, откуда в комнате такая коллекция редких фолиантов. Видимо, после каждой ссоры Нотт вручал ей новый, стремясь помириться. Следующие годы прошли в постоянных размолвках и ревности. Александра не доверяла мужу, а боевик, не привыкший к контролю, из-за этого бесился, будто громарог в клетке. Больше всего Санни удивил эпизод, когда Александра обвинила мужа в неверности, а тот притащил омут памяти, чтобы продемонстрировать, как все было на самом деле. Но миссис Нотт, вместе того, чтобы поверить в железный аргумент, сообщила мужу, что всегда знала, что тот силен магически. Достаточно силен, чтобы поменять воспоминания. Закончилось все плачевно. Когда Теодор еще жил в Нотт-меноре, родители пытались сдерживаться, ссорясь под тщательно навешанными заглушающими чарами. Но стоило тому два года назад уехать в школу, как Магнус Нотт сообщил жене, что больше так не может. И тогда в замок переселилась Маринетт, та самая девица, которую Санни не слишком вежливо заперла в кладовке. На последних страницах Александра постоянно винила во всем мужа, клялась, что если бы не он, то могла бы прожить счастливую жизнь. «Или ты сама ее себе испортила», — жестоко заключила Санни, захлопывая книгу. Перечитывая заметки Александры, она понимала, что все случаи «измены» Магнуса были неоднозначны. Да, он ни с того, ни с сего после переговоров с поставщиками ингредиентов решил задержаться на ночь в Дублине. Но может, действительно устал? Или выпил огневиски на встрече, а аппарация на дальние расстояния пьяным — удовольствие сильно ниже среднего. Но Александра Нотт устроила целую истерику из-за, якобы «измены». Санни даже начало казаться, что под конец избегал жену уже просто потому, что не хотел от нее в очередной раз выслушивать про предполагаемую неверность. «Будь я на ее месте, попыталась бы хотя бы поговорить с мужем, объяснить, почему так ревную», — решила для себя Санни и вдруг осеклась. Она и была на месте Александры. И собиралась встречать мужа, который, как ей казалось, ей изменял, проклятием в лоб, вместо того, чтобы еще раз попробовать все обсудить. Перенос отношений Александры с Магнусом на отношения Санни с Рабастаном чуть не погубил все логичные и четко выстроенные умозаключения. Обида бушевала внутри, и Санни никак не хотелось признавать, что причина постоянных задержек Басти на работе, ночных бдений в мастерской или нежелания подбодрить ее перед родами могла быть какой-то иной. В растерянности, Санни еще раз перелистала последние страницы дневника, не понимая, чего же не хватает. И тут ее будто током ударило. Она прочитала немаленькую часть дневника, но нигде, ни в одной строчке, не было упоминания о Басти. А ведь Александра Нотт была довольно общительной женщиной, особенно поначалу. Мучаясь смутными предчувствиями, Санни приложила палочку к обложке, запуская поиск по книге. Заклинание, сильно облегчающее работу с архивами, помогло и в этот раз. Уже через мгновение она сидела ни жива ни мертва, рассматривая аккуратную строчку заголовка: «Сегодня была дуэль между Магнусом и Рабастаном». Не помня себя от ужаса, Санни вчитывалась в предложения, уже без их помощи понимая простой факт. Да, теперь она знала, почему миссис Нотт не упоминала Рабастана, почему не видела его на балах, не отвергала его ухаживания. В этом мире Басти Лестрейнджа убили пятнадцать лет тому назад, на дуэли за руку Александры Прюэтт. А убийца — Магнус Нотт — стал ее мужем. У Санни даже слезы из глаз не лились, просто не было сил, чтобы плакать. В беспамятстве она просидела не меньше получаса, бездумно глядя в стену. А ведь будущая Александра Нотт отвергла ухаживания Рабастана тоже из-за ревности — к Линде Маршалл. Не то, чтобы Санни не понимала ее. Она и сама, как показала семейная жизнь, а до нее — та самая история с Линдой Маршалл, была жуткой собственницей. Да и Басти, если говорить начистоту, относился к любому мужчине в ее окружении с некоторой настороженностью, делая исключение, разве что, для братьев Санни. Даже Руди подвергался сомнениям, хоть и был беззаветно влюблен в Белль. Но их с Басти ревность не приводила к смертям, разве что к шутливым перепалкам в стиле: «— И кто была эта дамочка с ногами от ушей? — Новая секретарь Мальсибера. А ты что, ревнуешь? — Я? Ни за что! Просто думаю, на ком отпробовать проклятие выпадения волос». Оставляя после себя лишь понимание, что тебя действительно любят и не хотят делить ни с кем. Санни уже давно ходила в мыслях по кругу, то обвиняя Александру Нотт, то размышляя, почему сама хотела поступить так же. И лишь услышав голоса из-за двери поняла, что время у нее, вообще-то, ограничено. Рано или поздно Маринетт найдут, и еще неизвестно, как отреагирует Магнус на подобное святотатство в отношении своей пассии. Потому, уменьшив дневник и сунув его в карман мантии, Санни заторопилась на выход. Теперь она точно знала, что будет делать. Выбраться из комнаты удалось без проблем, те голоса, которые она слышала снаружи, принадлежали домовым эльфам. И Санни, претворяясь, что так оно и надо, и она не делает ничего необычного, направилась к аппарационной площадке ковена. Ей оставалась всего пара метров, когда ее заметили. Молнией к ней метнулся Флинт, Ургхарт и даже сам Магнус Нотт, чуть не пылающий от ярости. Но Санни это уже не волновало. В один прыжок она достигла площадки и исчезла в вихре аппарации. Санни была уверена, что отследить ее не смогут, ведь через какое-то мгновение, спустя полминуты, когда магия буквально расплющила ее и протащила через тонкую трубку, чтобы снова собрать на новом месте, она оказалась в Диком лесу. Слишком сильное магическое поле местности не давало даже зельем поиска воспользоваться, не то, что остаточный магический след считать. А логово пятиногов поблизости гарантировало, что неудачливый преследователь, решивший все-таки прыгнуть следом по координатам аппарации, не зная точного места, с гарантией попадет на ужин злобным тварям. Сама Санни этого не боялась, приземлившись точнехонько на узкий деревянный мостик над обрывом, внизу которого уже бесновались пятиноги, чувствуя добычу всем телом и не имея ни малейшей возможности ее достать. Не став искушать судьбу и нервировать зверушек, Санни быстрым шагом направилась вперед по заросшей тропинке. Об ее существовании она узнала как-то раз совершенно случайно, когда Руди дал заказ проверить и подновить защитные чары на границе территорий ковена. Тогда-то и оказалось, что в одном месте есть самый настоящий коридор, ведущий от основной территории к одинокой башне в чаще Дикого леса. Раньше ее использовали как перевалочный пункт на охоте, но потом, во время войны с Гриндевальдом, забросили — не было денег на подновление защитных чар. Выход же завесили небольшой «заплаткой» на основном контуре. Ох, и сколько страху Санни натерпелась, впервые взломав ее и отправившись на прогулку по импровизированному «коридору». Там-то защиту вообще никто десятилетиями не трогал, и она своими глазами видела зияющие дыры в охранных чарах. А как ругался потом Басти, спрашивая, чтобы он делал, сожри ее в лесу какая-нибудь мантикора?! Это потом они вдвоем с удовольствием пользовались проходом, стряхивая к пятиногам всевозможных проходимцев, решивших в последний момент перед аппарцией из Лютного уцепиться за мантию и таким образом попасть в Рокки-Хилл. А уж какой широкий у данных господ был спектр мотивов! Как-то раз Руди поймал одного такого и допросил с пристрастием. Выяснилось, что в Лютном про чету Лестрейнджей ходят презабавнейшие слухи. Например, чуть не половина местных жителей считала, что Рокки-Хилл, где они жили, от подвалов до самого верха башни забит могущественными артефактами. «Приходи — бери, сколько в карманы влезет — а потом живи безбедно всю оставшуюся жизнь!» — как выразился этот незадачливый воришка. А кто-то предполагал, что если похитить Себастиана или Ульрику, то родители, в виде выкупа, сварят им философский камень хоть в магловской кастрюльке. Тогда, помнится, Басти и Санни, знавшие алхимию лишь постольку поскольку, получили пять минут здорового смеха и паранойю относительно местонахождения детей. Вспоминая, как уже Себастиан, на спор с Растабаном, решил пройти ночью по этому проходу и как испугался идти обратно, просидев на башне до самого утра, Санни сама не заметила, как оказалась у самого защитного барьера ковена Лестрейнджей. Это было странно, ведь она готовилась убегать и прятаться от всевозможной живности, в изобилии населявшей Дикий лес, а та вся буквально разбегалась от защиты ковена. И лишь подойдя к барьеру вплотную, Санни поняла, почему. Барьер был напитан до предела, хоть плетение и не знало переделки уже многие годы. «Лестрейнджи готовятся к осаде?» — недоуменно подумала Санни, аккуратно пытаясь поддеть и распутать плетение «заплатки», загораживавшей ей вход на территорию родного ковена. Военное положение могло сильно помешать ее планам пробраться незамеченной. Но у Ноттов Санни не заметила ничего подобного. Хотя, она и не присматривалась, отметила лишь, что боевики на площадке тренировались. Так они всегда тренируются, ничего в этом необычного нет. Проскользнуть внутрь Санни удалось с четвертого раза, причем сил на незаметное вскрытие узлов заклинаний она потратила немеряно. Чего бы не опасались Лестрейнджи, но подготовились к нападению они старательно. Это было видно и по поведению вассалов. Не смотря на обеденный час, никто не спешил к соседу в гости, не торопился заскочить домой на пять минут, чтобы забрать что-то важное, и не слонялся без дела около речки. Санни даже стало страшно, что такое произошло, раз ковен перешел на военное положение? И будь у нее побольше времени, она наверняка решилась бы проследить за кем-нибудь и уточнить, с какой стороны ждать опасность. Но обезлюдевший ковен — слишком удобная оказия, чтобы упускать. И Санни, стараясь даже под заранее наложенными дезиллюминационными чарами казаться еще более незаметной, побрела по давно известной тропинке на самый край территорий Лестрейнджей. Там тоже было заметно, что что-то с ковеном происходит. Вроде, все тоже самое: каменная ограда, кованые, скрипучие ворота, только вот того, дальнего, ряда могил Санни, сколько не старалась, вспомнить не могла. Тяжело вздохнув и надеясь, что этого никто не услышал, она боком протиснулась между неплотно закрытых ворот и через каких-то пять минут уже нашла, что искала.

Рабастан Лестрейндж

1951 — 1967

Санни замерла, не в силах пошевелиться. От одного факта, что Басти, ее любимый Басти, действительно умер из-за нее, перехватывало дыхание. Она не понимала, зачем пришла сюда. Не верила, что он действительно умер? Возможно. А может, хотела хоть как-то загладить вину Александры Нотт? Она стояла перед могилой не шевелясь, казалось, даже не дыша. На кладбище было ветрено, накрапывал легкий дождик. Санни не знала, сколько времени провела перед могилой, но платье и легкая летняя мантия, впопыхах накинутая сверху, уже успели промокнуть. Впрочем, ей было все равно. Санни лишь вспоминала мужа и молила Мерлина, чтобы у нее была хоть еще одна возможность встретиться с Рабастаном. Тогда она бы все исправила, нашла способ, как наладить отношения. — Неожиданно, — произнес за спиной знакомый голос. Только услышав его и будто очнувшись, Санни поняла, что дезиллюминационное спало, и она стояла на кладбище совершенно открыто. — Зачем Вы сюда пришли, леди Нотт? — Рудольфус Лестрейндж, который, казалось, уже какое-то время стоял у нее за спиной, подошел ближе, тоже вставая перед могилой брата. Поднять взгляд на мужчину Санни не могла, ведь тогда пришлось бы оторвать его от могилы, а голос был так похож на голос Рудольфуса из их мира, что она не удержалась и дала себе возможность помечтать, что стоит рядом с их Руди, родным и любимым. Ему всегда можно было рассказать все на свете, попросить совета даже в самом щекотливом вопросе. И Санни не стала противиться себе, сказав чистую правду. — Хотела увидеться с Рабастаном. — Зачем? — будто не понимая, повторил вопрос он. — Попросить прощения, — Санни едва выговорила эти слова мигом пересохшим горлом. Рудольфус молчал целую минуту, тоже глядя на могилу, а потом вдруг спросил совсем другим тоном, вдруг перейдя на ты. — И ты думаешь, он бы тебя простил? — Я не знаю, — Санни едва могла говорить, настолько ей было плохо. Рабастан? О, казалось, он все мог ей простить. Другое дело, что она никогда не стремилась узнать, где предел его терпения. Да и дело было не в прощении Басти, даже если бы он согласился забыть о чем-то подобном, Санни сама себе бы этого не простила. — Ты жалеешь, что не выбрала его? — продолжал Руди свои странные вопросы. —Думаешь, вы могли быть счастливы вместе? — Могли, — Санни запоздало кивнула, в который раз вспоминая их с Басти семейную жизнь. — Тогда почему ты не остановила дуэль? Не было бы всей этой дурацкой войны, не гибли бы маги, — в голосе Рудольфуса чувствовалось раздражение. — И Басти бы не убили, — добавил он тихо. А Санни единственный раз смогла оторвать взгляд от надгробной плиты, чтобы взглянуть на «Рокки-Хилл», в этой реальности так и оставшийся разгромленным. Она не знала, о какой войне шла речь. Вряд ли, что о Волдеморте из мира Молли Уизли. Ведь та война к этому моменту уже год, как должна была закончится. Неужели, в этом мире есть какая-то другая, своя? Стоя под дождем, Санни все гадала, путаясь в мыслях и в исступлении глядя на надгробие. Лишь на границе слышимости она разобрала даже не шум, а едва заметный шорох, и через мгновение поняла, что Рудольфус стоит, направив на нее палочку. Санни не пошевелилась, будто такие мелочи, как собственная жизнь ее больше не интересовали. И все же он заставил ее обратить на себя внимание, подняв руками подбородок как, бывало, делал Том Реддл. — Знаешь, о чем я больше всего жалею? — Рудольфус сощурил глаза, от чего у Санни мурашки пробежали по коже. — Что помог тебе тогда с приворотным зельем, с «Дилигунтом». Лучше бы ты вышла замуж за Уизли, Прюэтт. — Не лучше, — в ужасе проговорила Санни, которая теперь доподлинно знала, что произошло бы, выйди она замуж за Уизли. — Басти оказался бы в Азкабане. — Но был бы жив, — усмехнулся Рудофус. Они так и стояли, молча. Санни, во все глаза разглядывавшая Рудольфуса, и Рудольфус с направленной на нее палочкой. — Я люблю его, — вдруг сказала она вслух, чтобы прервать затянувшееся молчание и одновременно попытаться объяснить все свои действия разом. — Ступефай, — проговорил он в ответ почти по слогам, но Санни и не думала сопротивляться. — Тебе повезло, Прюэтт, что нам нужен рычаг шантажа на лорда Нотта, — Рудольфус склонившись над ней. — Иначе я бы тебя прямо здесь убил. За брата. Он сам обыскал ее, изымая палочку и те из амулетов, которые можно было снять. А затем Санни подхватил вызванный из Лестрейндж-менора домовик, перенося в подвал, к длинному ряду камер, каждая из стен которых была буквально испещрена рунами, создающими антимагическое поле. Санни знала, что будет дальше. Ежась от недостатка магии вокруг, эльф довольно быстро запер ее в одной из них, а после — растворился в воздухе, издав издевательский хлопок напоследок. Чары обездвиживания в помещении, настолько лишенном магии, слетели быстро. А встав с жесткого топчана, заменявшего арестантам Лестрейндж-менора кровать, поняла, что не только они. Карман мантии был буквально распорот железными уголками дневника, который лишился уменьшающих чар. Было странно, что Рудольфус его не забрал. Или, может, ему было просто противно знать ее мысли? В любом случае, других занятий в темнице не было, да и пробовать сбежать Санни не хотела — просто не было моральных сил, и она села читать все подряд, пытаясь найти информацию про ту войну, о которой говорил Рудольфус. Как оказалось, началась она с той самой дуэли между Рабастаном и Магнусом. Дуэль была, естественно, несогласованной и незаконной, да никто бы нечто подобное и не разрешил. После того, как Нотт убил Басти, семья Лестрейнджей объявила вендетту, а еще спустя два месяца от неизвестных причин скончалась Валери Нотт. Последовавшие стычки между ковенами, сначала мелкие, но с каждым разом все более подлые и продуманные, очень быстро переросли в самую настоящую войну. Санни, сидя в темнице, в ужасе разглядывала исписанные собственным почерком страницы. Счет погибшим уже шел уже на сотни, что для магического мира означало полномасштабные военные действия. Закончилось все ничем — точнее, все еще не закончилось. Когда были убиты оба старых лорда: Теодор Нотт и Ричард Лестрейндж, война попросту превратилась в партизанскую. Больше не было полномасштабных стычек и громких сражений. Бойцов обоих ковенов попросту подкарауливали и выбивали поодиночке. Слезы катились из глаз Санни, она отстранилась, не желая продолжать читать. Понимание приходило медленно и будто нехотя. Она стала причиной этой войны. Она стала причиной еще одной войны, и это из-за нее погибли все эти люди в разных мирах. Подвал был тих и гулок, никто не слышал ни ее слез, ни даже ее дыхания. А Санни лежала на топчане в углу своей камеры, жалея, что Руди не убил ее там, на могиле Рабастана. Она сама не поняла, как забылась тревожным, безрадостным сном. *** Будильные чары нещадно орали над ухом. Схватив с тумбочки палочку, Санни кинула на них Финиту, не открывая глаз. Не помогло. Лишь с третьего раза она поняла, в чем проблема, наконец деактивировав противный звон контрзаклятием и бегло оглядев комнату. Та была незнакомой, что уже начинало входить в дурную привычку. «Интересно, а если бы Руди меня вчера все-таки убил, я бы тоже в другой мир переместилась? Или действительно умерла бы?» — с горечью подумала она и слезла с кровати, внимательно разглядывая холщовые занавески, дубовую кровать и крепкий деревянный стол в углу. Тело слушалось не слишком хорошо, левая рука и нога двигались будто рывками, и Санни потребовались некоторые усилия, чтобы выпрямить спину и не горбиться. Казалось, кто-то надел на нее корсет, заставляющий постоянно ходить с согнутой спиной. Все это выглядело крайне странным, но Санни не собиралась сдаваться, и уже через каких-то полминуты гордо вскинула подбородок. Надо было понять, куда она так боялась опоздать, если завела настолько заковыристые будильные чары, которые даже Финита не берет. Вдруг, это было действительно важно? Мужа рядом, к счастью, не наблюдалась, хотя татуировка обманывать не могла — она замужем. Только вот за кем на этот раз? Два предыдущих дня чуть не настоящую стратегию по ориентированию в чужих мирах дали, и Санни уяснила, что лучший способ понять состав семьи — взглянуть на семейные часы Прюэттов. От чего-то в других трех реальностях тетушка неизменно дарила ей их на свадьбу. Может, и в этой поступила так же? Осторожно оглядев комнату еще раз, Санни попыталась отвлечься. В голову лезли воспоминания о вчерашнем дне, о могиле Рабастана и разрушенном «Рокки-Хилл». План, что делать в случае, если она встретит мужа, составился в голове сам собой. Нет, она не собиралась его безоговорочно прощать или, тем более, бросаться на шею с извинениями. В конце концов, в разных мирах живут разные Рабастаны Лестиейнджи, и чувство вины перед одним не оправдывает другого. И хоть Санни и считала теперь, что погорячилась, решив развестись до того, как обсудила ситуацию с мужем, были и объективно странные поступки. Почему он, например, игнорировал детей? Не пошел первого сентября на Кингс-Кросс провожать Себастиана и не хотел говорить ей пол третьего малыша? Санни хмурилась, углубляясь в самоедство, и через пять минут поймала себя на том, что ходит туда-сюда по комнате и раз за разом обдумывала одно и тоже, не приходя, в результате, ни к какому конкретному выводу. Спохватившись и вызвав Темпус, она наконец вспомнила, что хотела сделать, и кинулась искать по всей комнате фамильные часы. Те нашлись достаточно быстро — висели над тумбочкой около зеркала. Стрелок на них было четыре, и почти все они вызывали вопросы. Во-первых, конечно, сама Санни. Уже привычно стрелка с ее изображением замерла на «Смертельной опасности», и она даже внимания на это не обратила бы, если бы не имя. В этом мире ее почему-то звали Хель. Не знать, кто такая «Хель» Санни не могла, не зря же называла мужа, хоть и в шутку, викингом. Только вот совершенно не представляла, почему превратилась из «Солнышка» в скандиндинавскую богиню смерти. Зато мигом стало понятно, почему так странно ведет себя левая половина тела. У Хель из легенд она, кажется, отвечала за загробную жизнь. Хорошо хоть, кожа не посинела и рост нормальным остался. Чтобы убедиться в этом, Санни взглянула в случившееся рядом зеркало и чуть не разбила его от испуга. Рано она обрадовалась. Пусть кожа не посинела, но вот волосы — вполне. Причем ровно наполовину, справа — привычно рыжие, а слева — ярко синие. Вздохнув несколько раз и попытавшись успокоиться, Санни вернулась к часам. Тем более, посмотреть там было на что, не только ее стрелка вызывала вопросы. И если две маленьких дружно указывали на «Кровать» и принадлежали, видимо, сыновьям, то вот имя мужа… — Квин?! — в полном шоке заорала Санни, в каком-то трансе разглядывая часы. И быстро зажала рот руками, будто хотела притвориться, что это совершенно не она. Но было уже поздно. — Я и так слышу, зачем кричать-то? — послышалось откуда-то сбоку, судя по всему, из другой комнаты. А спустя пару мгновений дверь открылась, и к Санни в комнату ввалился Квинтус Флинт собственной персоной. Из одежды на нем были только штаны, темно-синие, даже на вид очень удобные и практичные, и Санни могла видеть, как сильно он загорел за лето. Да и сразу становилось понятно, что широкие плечи и мускулистый торс — не из-за ухищрений с подбором одежды, а благодаря каждодневным физическим нагрузкам. Лишь шрамы — широкие, неровные, несводимые, явно от темно магических тварей — портили идеальность представшей перед Санни картинки. Басти всегда был более тонким и гибким, хотя и тренировками не пренебрегал — боевик же, в конце концов. Квин же оказался настоящим богатырем, будто из тех самых русских сказок, что читала Санни на ночь няня. Чудилось, будто он одной рукой мог ее подхватить и закружить, как куклу. — Если будешь дальше так меня рассматривать, никуда не отпущу, — проговорил он куда-то ей в волосы, неслышно приблизившись. А потом поцеловал. Не в губы, в лоб, но Санни все равно замерла, не дыша. — А то ходит тут по моему дому в ночнушке, — он грустно усмехнулся. Санни же нахмурилась, претензия была ей непонятна. — Я, вообще-то, все еще твоя жена, — как-то неуверенно возмутилась она, намекая на часы, но Квин понял все как-то по своему. — Ой, да освобожу я тебя, обещал же. Или передумала и решила остаться? — с горечью произнес он, а Санни лишь неуверенно помотала головой. Вопрос, зачем она решила вскочить ни свет ни заря, кажется, решился — она куда-то собиралась. Только вот взамен появилось еще больше, ведь, как оказалось, Квинтус Флинт, ее муж, мог ее туда не пустить. И отношения у них, почему-то, были скорее дружеские, несмотря на наличие двоих общих детей. Ничего не понимая, Санни на автомате переоделась и заплела разноцветные волосы в две косички по бокам. Квинтус, уже давно исчезнувший где-то в глубине дома, предупредил, чтобы она приходила на завтрак минут через десять. «Заодно все и обсудим», — спокойно объявил он. Из отпущенного времени еще оставалась почти половина, и Санни решила еще раз взглянуть на фамильные часы, вдруг она что-то пропустила в первый раз? Ее и Квинтуса стрелки так и оставались на своих местах, а вот сыновья, видимо, успели проснуться. По крайней мере, имя старшего, Маркуса, теперь красовалось около деления «Школа». У второго же сына она завалилась и смотрела прямо на «Лес». Санни помотала головой. Не из-за «Леса», хотя сына и следовало отругать, что тот по утрам занимается непонятно чем, а из-за имени и миниатюры на стрелке. Поняв, что не поверит своим глазам, пока не убедится во всем доподлинно, Санни схватила с тумбочки под часами семейный портрет и буквально впилась в него взглядом. Ошибки быть не могло. Помимо Квина и его точной копии — старшего сына Хель, рядом стоял Себастиан. Санни судорожно провела пальцем по стеклу рамки. Как она скучала по детям, и как рада была видеть хотя бы сына. Он казался на фото чуть строже, чем она привыкла. Мальчишки шутливо толкали друг друга, явно перешучивались и выглядели, как родные братья. Санни неверяще разглядывала колдографию, буквально впитывая черты сына. Отвлек ее сигнал сообщения, кто-то написал ей в двойном блокноте. И Санни кинулась искать заветную тетрадь, подозревая, что там может быть что-то интересное. Блокнот попался под руку почти сразу — лежал на письменном столе вместе с парочкой других книг. В недоумении оглядев привычную белую обложку, Санни даже струсила — открывать ей его или нет? Ведь блокнот был тот самый, что ей подарил Рабастан на седьмом курсе, и она подозревала, что и сообщение пришло именно от него. В конце концов, блокнот же на кровь настраивается. Внутри было лишь одно короткое сообщение: «Сегодня, в 13:45. Не опоздай, Солнышко!» Но Санни аж вздрогнула всем телом, прочитав его. Почерк не узнать было невозможно. В «Рокки-Хилл» он был везде: на вставленных в книги закладках, в подписях к артефактам в мастерской и даже в списке продуктов для домовиков. Почерк ее мужа, который где-то ждет ее сегодня в 13:45. Быстро написав: «Не опоздаю», Санни чуть не минуту ждала ответа, но чернила впитались в тетради бесследно. С легкой грустью на рассматривала пустую страницу, пока не заметила закрепленные на форзаце листки. Один — явно сложенное письмо. Держа его в руках, Санни буквально дежавю испытала: утро, странные разговоры и дешевый ученический пергамент заботливо сохраненного письма. Развернуть его она не решилась, и так поняв, что послание не короткое, и вместо этого прочитала вырванный из блокнота клочок. «Hell по-немецки значит «светлый, ясный», а потому ты всегда будешь моим Солнышком, даже в образе…» «…повелительницы загробного мира» было явно оторвано, видимо, Хель Флинт не пожелала вспоминать о своей сущности. А Санни, сама не желая того, улыбнулась. Рабастан в этом мире явно заботился о ней, даже не смотря на подозрительную связь со скандинавской богиней. Ох, как бы ей хотелось понять, что здесь происходит! Или, хотя бы, прочитать письмо сына. Но время, которое ей дал Квин, уже подходило к концу, и надо было идти завтракать. Кухню Санни нашла сразу, из нее можно было пройти в столовую с длинным деревянным столом, чистым и хорошо выскобленным. Там по утреннему часу было пусто, зато открывался роскошный вид на двор Северной цитадели. «Похоже, я сегодня снова у Ноттов, хоть и не в главном поместье», — подумала Санни и резко развернулась — сзади раздался громогласный бас. — Ты к Гриндевальду податься решила, что ли? — подошедший сзади Квин дернул ее за синюю косичку. — А то в Дурмстранге такую прическу точно не оценят. Санни несмело запротестовала, но прическу исправила. Квин оглядел ее подозрительным взглядом, вздохнул, и уже добрее проговорил. — Не волнуйся ты так, все у вас получится. И проживешь ты со своим бессовестным Рабастаном всю оставшуюся жизнь, позабыв о добром друге Квинутусе, — он смотрел на Санни серьезно, но глаза смеялись, и она тоже несмело улыбнулась. — Не забуду, — Санни вдруг крепко обняла Квинтуса, а тот подхватил и закружил ее по комнате. Совсем, как представлялось еще несколько минут назад. — Женихов у меня всегда было много, а лучший друг — один. — Только Маркусу… — он помедлил, а Санни кивнула, соглашаясь со всем, чтобы Квинтус не попросил. Но тот и не стал продолжать, вдруг резко развернувшись. — Так, ты вчера говорила, что заранее приготовила завтрак. И где он? Санни пожала было плечами, а потом метнулась к большому деревянному коробу у окна. В реальности Молли Уизли, именно в таком она нашла кашу под Стазисом. Хель Флинт предпочитала классический английский завтрак, и Санни порадовалась, что ей не придется его готовить. Оказалось, за пятнадцать лет с личной домовушкой отвыкаешь от всякой готовки. — Во сколько Рабастан написал, что заберет тебя? — спросил Квинтус, едва они начали завтракать. — Без пятнадцати два, — Санни вспомнила сообщение в блокноте. — Сразу после обеда, отлично, — Квинтус кивнул. — Тогда на обеде и сниму с тебя браслет. Сейчас не могу, боюсь, из парней кто-нибудь заметить может. А ты, Хель, лучше вещи в дорогу поближе положи и постарайся вести себя как обычно, а то с самого утра сама не своя. — Страшно, — попыталась Санни придумать ультимативную причину, почему так странно себя ведет. — Гриндевальда боишься? — Квинтус хмыкнул. — Зря, думаю. Он уже сделал с тобой все, что хотел, еще тогда, когда украл, пятнадцать лет назад. Жаль, что ковены передрались. Не обвиняй мы тогда друг друга, успели бы тебя спасти. И не было бы у Гриндевальда такой силищи, а значит — и второй войны с ним. Санни кивнула, соглашаясь и пытаясь скрыть бушевавшее внутри волнение. И в этом мире тоже бушевала война. На этот раз — с Гриндевальдом, и снова она как-то замешана! Квинтус еще раз оглядел ее, не то пытался понять, что случилось, не то запомнить на всю оставшуюся жизнь. Но едва Санни вернула ему взгляд, вышел в столовую, а через нее — к Загону. Бойцы еще спали, и Санни решила, что пока прочитает письмо сына. В блокноте ничего нового не появилась, и она, сгорая от любопытства, развернула послание. Казалось, писал его самый настоящий Себастиан, меньше недели назад отправившийся в Хогвартс. То же оформление, те же обороты речи, даже буквы «I» и «r» такие же неправильные, на немецкий манер. «Здравствуй, мама, ты себе даже не представляешь, тут столько всего случилось! Ты только не ругайся. Папа — лучший на свете, даже лучше Квинтуса. Он меня забрал из Хогвартс-экспресса прямо. Все из купе вдруг вышли, зашел он, рассказал, что он действительно мой папа и сказал, что нам надо торопиться. Мам, я знаю, что неправильно так верить и все такое, но я правда был сразу уверен, что он хороший. И амулет не треснул, значит никакой менталки. В общем, он перенес меня на какой-то остров в Северном мире. Я сначала испугался, но он сказал, что мы около Дурмстранга, что учиться я буду там и что он там профессор артефакторики. Мам, папа такой крутой артефактор! Он мне подарил браслет, который от перемещений защищает, если я этого не хочу, и брошь со щитом. Но в Дурмстранге, правда, ее носить нельзя, преподаватели говорят, что сам должен драться уметь. У меня, правда, пока не получается, но я еще покажу этому Домбровски, вот увидишь. Но мне здесь очень нравится. Правда, мы когда первый раз пришли, я расстроился. Хогвартс ведь — настоящий замок, а тут обычные корпуса и казармы. Но потом оказалось, что весь остров наш! Мы каждый день в лесу бегаем и купаемся в озере. Мам, папа сказал, что тебя к нам звал, и что ты может быть скоро приедешь. Ты приезжай, хорошо? Я буду очень тебя ждать. И папа тоже. Себастиан» На обратной стороне письма была еще одна короткая записка: «Солнышко, я его нашел. Это ритуал призыва воплощения божества в нашем мире. Только Гриндевальд забрал всю силу себе, оставив тебе лишь внешнюю атрибутику. Вообще, ему нужны были еще Фрейя и Один. Но мне кажется, с ними у Гриндевальда что-то не получилось. Впрочем, на всякий случай, уточни, нет ли в Британии кого-то с такими именами? Твой Р. А. Л.» Едва дыша, Санни замерла, раз за разом перечитывая послание. Теперь все становилось почти понятно. Она уже успела аккуратно сложить письмо обратно в блокнот и хотела поискать собранные в поездку вещи, когда из кухни, а может, и из столовой, кто-то крикнул: — Миссис Флинт, все в порядке? Санни немедленно помчалась на голос, запоздало соображая, что и кому могло от нее понадобиться. Лишь оказавшись в столовой поняла, что комната, еще каких-то десять минут назад буквально светившаяся пустотой и умиротворением, вдруг заполнилась людьми. Парни, некоторые совсем еще молодые, едва закончившие школу, сидели по обе стороны длинного стола и весело переговаривались, явно ожидая завтрака. А завтрак, судя по всему, им всегда готовила Хель Флинт. Санни чуть не поседела обеими сторонами своей неординарной шевелюры, пытаясь придумать, как ей накормить такую ораву боевиков, пока не заметила в углу еще один шкаф со Стазисом. Хель, видимо, тщательно готовилась к побегу — в шкафу нашлось место провианту на маленькую армию. Другое дело, что надо было все это сервировать, и как можно быстрее. Оказалось, очередь к столовой у боевиков почти что живая, едва одна компания, улыбаясь, прощалась с «драгоценной миссис Флинт», тут же заявлялась следующая. Через каких-то пятнадцать минут Санни уже полностью освоилась, на автомате раскладывая по тарелкам омлет и сосиски. Кофе, как и молоко, боевики разливали себе сами. Она же могла наконец сосредоточиться и попытаться понять, что с ней случилось в этом мире. Санни нахмурилась — даже сам факт, что она «Хель Флинт» вызывал не мало вопросов. И ладно, с именем, благодаря записка Рабастана, все стало более-менее понятно. Им ее наградил Гриндевальд. Когда? Тоже объяснило, как раз в зимние каникулы седьмого курса он похитил ее, хотел что-то сделать, но не успел — Санни сбежала, воспользовавшись портключем в Мунго. Здесь же она, судя по всему, сбежать не успела, да еще и ковены передрались за право поиска, вместо того, чтобы работать сообща. Это тоже вызывало вопросы — ведь в собственном мире Санни Лестрейндж такого вопроса не стояло, к тому моменту она уже выбрала Рабастана и успела заключить помолвку с ним. Вытащив из шкафа со Стазисом овсянку и украсив орехами и настоящей лесной ежевикой, она протянула аккуратные белые тарелочки прибежавшим детям. А через мгновение, оглядев их с ног до головы, заставила кашу взмыть в воздух, строго пригрозив, что если они снова явятся перепачканными с ног до головы, то не получат даже чая. Дети убежали умываться и мыть руки, а Санни взглянула на ситуацию с другой стороны. Что, если в этом мире она гораздо дольше не могла решиться? Так и не смогла сделать выбор между Рабастаном и Магнусом, и, в результате, в момент похищения между ними еще сохранялась напряженность? Тогда понятна и конкуренция между ковенами, и почему Хель не смогла сбежать. Ведь если не было помолвки с Рабастаном, значит не было и свидания в Ирландии, а значит — и многоразового портала в Мунго, с помощью которого, в результате, она и выбралась из заточения. И тогда Гриндевальд провел этот «ритуал призыва воплощения божества в нашем мире», о котором говорилось в записка Рабастана. Насколько Санни помнила, богиня «Хель» у древних скандинавских магов отвечала за, так называемую, неправедную смерть. То есть, не в бою, как положено викингу, а от болезни, старости и голода. Падших же во время битвы делили между между собой «Фрейя» и «Один». Гриндевальду же потребовались в этом мире все трое, причем божественные силы он решил замкнуть лишь на себе. Санни поморщилась. Логика Гриндевальда ей была ясна, как белый день, но менее мерзкой от этого не становилась. Неограниченная мощь трех божеств, ответственных в том числе и за упокоение усопших, могла запугать кого угодно. Ну да, Гриндевальду было все равно, погибнешь ты в бою или от банальной драконьей оспы, гораздо важнее для него был тот факт, что скрыться от его силы не получится. Да и прочие «бонусы» он, наверняка, не проигнорировал. Подумать только: войско инферналов, к которому примыкают все убитые тобой, возможность насылать любовь лучше любой амортенции и неограниченный метаморфизм! Санни была безумно рада, что с «Фрейей» и «Одином» у Гриндевальда ничего не получилось. И даже предполагала, почему. В Британии она знала лишь одну Фрейю — Линду Маршалл, после замужества — Гонт. И та была сильной темной ведьмой. Санни вздохнула. Ох уж этот маятник общественного мнения! То маги восхищались способностями темных, то яро ненавидели за «инаковость». Но это было единственное объяснение. Если упомянутый Басти ритуал был создан в X–XI веках, когда на севере Европы уже активно распространялось Христианство, новая мораль могла повлиять на ограничения при подборе «сосудов» для божеств. Богиня же «Фрейя» относилась относилась к Ванам, — более привилегированной части пантеона — которых скандинавские маги вряд ли могли представить темными. Соответственно, Линда Маршалл, сколь бы сильной не была, просто не подходила по характеристикам под ритуал, и, получив имя, не обрела способностей богини. То же самое, скорее всего, произошло и с самим Гриндевальдом, не сочетавшимся, по мнению викингов, с сущностью «Одина». Ну а кого еще он мог попытаться наградить такой силой? Налив кофе и себе — из-за раннего подъема сосредоточиться удавалось с трудом — Санни грустно хмыкнула. Богиню «Хель» никакими положительными качествами никто и не пытался наделять, она же дочь Локи, в конце концов! Потому на ее роль подошла и темная мисс Прюэтт. Гриндевальд же получил лишь треть от мощи, которую пожелал. Но это ему не помешало — он все равно, если судить по словам Квина, смог развязать в Европе вторую кровавую баню. «Итого, я снова стала поводом для начала войны, — подумала Санни, делая большой глоток. — В третий раз уже!» К девяти часам утра поток бойцов, которые хотели позавтракать у миссис Флинт в Северной цитадели, постепенно иссяк, и Санни уже хотела было вернуться в дом и все-таки найти вещи, которые собрала в дорогу. Но буквально кожей почувствовала подозрительное шевеление снаружи. Хотела пойти, проверить, даже шагнула к двери — чтобы через мгновение застыть в оцепенении. Ведь в опустевшую столовую зашел Магнус Нотт в букетом огненных роз. Санни чуть не расхохоталась в голос. Видел бы вчерашний Магнус Нотт, проживший с ней пятнадцать лет в «счастливом» браке, сегодняшнего! — Доброе утро, миссис Флинт, — произнес он чуть хрипловатым голосом. — Дорогая Хель… — Мистер Нотт, — вырвалось у нее непроизвольно. А в следующую секунду Санни уже жалела, что вообще открыла рот. Вдруг он уже лорд Нотт? Но, кажется, старик Теодор еще был жив — незваный ухажер лишь весело и беззаботно улыбнулся. — Сколько раз я просил называть меня «Магнус»? — Ну, Вы же мой сюзерен, — Санни постаралась притвориться, что у нее неотложные дела, площадным Эванеско уничтожая со стола крошки и капли соуса. — Как же я могу называть Вас по имени? — А можешь стать гораздо ближе, — Магнус подошел сзади, Санни как раз развернулась к стойке, где продолжала остывать ее чашка с кофе. Чтобы хоть как-то отгородиться от него, она немедленно схватила ее и, развернувшись, держала чуть не на вытянутых руках. Так между ними сохранялось хоть какое-то пространство. — Подогреть? — неверно понял ее жест Магнус. — Нет, не надо, — Санни помотала головой. — Вы хотели что-то у меня узнать? Она отчаянно пыталась придумать хоть один предлог, из-за которого можно было выставить сюзерена за дверь. — Да, — Магнус не растерялся. — Когда ты наконец сдашься и согласишься стать моей любовницей? Произнес он это с легкой улыбкой, и Санни безумно хотелось верить, что это была всего лишь шутка. — Мне стоит бояться за свою жизнь? — от двери послышался столь же веселый и беззаботный голос Квинутуса. — Потому как лорд-дракон пришел к моей матери с таким предложением лишь после смерти моего отца. Магнус рассмеялся тепло и заливисто, щелчком пальцев развеивая цветы. — Что ты, Квинтус, просто шутка для бывшей невесты, — он обернулся к Флинту. — Ты же знаешь, я женат, и сыну уже семь. Они еще о чем-то разговаривали в столовой, но Санни даже прислушиваться не хотела, и, едва представилась возможность, сбежала через кухню в дом. Разговор с Магнусом вызывал смешанные чувства. Хотелось немедленно забыть о нем, но Санни прекрасно понимала, что нельзя, он может быть слишком важен для понимания всего, что произошло с ней в этом мире. И хотя главная загадка: почему она вдруг стала Хель, уже решилась, оставалось еще узнать, зачем она вышла замуж за Флинта? И в этом Санни как раз мог помочь разговор с Ноттом. Подобные подозрения закрадывалась и раньше, но Магнус одним словом «любовница» подтвердил все догадки. «Значит, ковены действительно испугались, — Санни усмехнулась и тут же сжала губы в ниточку, запоздало подумав, что ее могли услышать. — Ну конечно, ведь если я так и осталась Хель, отец не смог снять последствия ритуала или как-то обратить его». А зачем ковенам «порченная» невеста? Ведь совершенно непонятно, каких детей она родит, и не отразится ли на них эксперимент Гриндевальда. Невеселые мысли обуревали Санни, она раз за разом представляла себе картину, как выходит из Мунго, чтобы доучиться последние пол года в Хогвартсе, и все понимают, что с ней произошло. Интересно, как отреагировал Басти? Фантазия пасовала. Но судя по тому, что он вдруг оказался профессором аж в Дурмстранге, отношения с семьей испортить успел. Да и Магнус не отступился, даже спустя столько лет зазывал в любовницы. Санни бросила быстрый взгляд на зеркало в углу и задорно улыбнулась. Было понятно, почему — сущность богини явно замедляла старение. Даже для волшебницы она смотрелась очень свежо и молодо, хоть в ковене вряд ли было много времени на уход за собой. Если бы еще левая половина тела не вела себя так странно, Санни даже поблагодарила бы Гриндевальда. Но не смотря на привлекательную и запоминающуюся — с синей-то половиной волос — внешность, выйти за Рабастана или Магнуса ей больше не предлагали. Вроде как она не могла решиться, а тут решили за нее. В таком свете брак с Флинтом даже получал некоторое логическое объяснение. Скорее всего, Хель вышла замуж за Маркуса по дружбе, просто как за самого приятного из знакомых парней. И сразу становилось понятно, что Хель, все же, не Санни. Миссис Лестрейндж как-то, болтая в токийском ресторане с профессором из Махотокоро, своей давней подругой, чуть не час проспорила о важности любви для магического брака. В шутку, конечно, Накамура Томо, хоть и вышла замуж по настоянию родителей, мужа своего нежно любила и, что важнее, поддерживала теорию, что при более сильных эмоциях, к которым относится и любовь, и заклинания, и ритуалы получаются более мощными. Потому Санни брак по дружбе понимала, но для себя не желала. Тем более Хель, судя по подготовленному побегу из ковена, пришла к тому же выводу. И ее сын… Себастиан был самым сложным вопросом во всей истории миссис Флинт. Что ребенок был от Рабастана, у Санни никаких сомнений не осталось с того самого момента, как она увидела семейную колдографию. И судя по тому, что Хель не была сквибом, Басти о ребенке знал с самого начала. Да и сам факт «перевода» из Хогвартса в Дурмстранг прямо первого сентября говорил о многом. Неужели ждал, готовился, когда контроль ковена над ребенком хоть чуть-чуть ослабнет, чтобы забрать его себе? Санни нахмурилась, вспомнился ее собственного сына Себастиана, оставшегося в далеком родном мире. Его на платформе провожали Руди и Белла, а не родной отец. Картинка не складывалась. Одни и те же люди в разных мирах поступали по-разному, но в соответствии с внутренней логикой. Ведь Рудольфус как защищал брата в родном мире Санни, так и продолжал защищать в реальности Александры Нотт. И Мюриэль не изменила отношения к Августу Руквуду. Думая обо всем этом, Санни не понимала, что же тогда не так с ее собственной семьей? Ведь один Рабастан любил сына, которого, похоже, и не видел никогда, достаточно, чтобы устроить целую спецоперацию по его похищению. Мог ли второй при этом просто проигнорировать важный для ребенка день, оставив на попечении тети и дяди? Ей безумно хотелось поговорить хоть с каким-нибудь Басти и узнать наконец, зачем и почему он с ней так поступил. Ведь они были счастливы вместе, Санни очень хотелось в это верить тогда — и она знала это на сто процентов сейчас. Все миры, раз за разом, показывали ужасающую картину: войны, смерти, несчастливые семьи… Вспоминалось пророчество из юности, она была тогда им так очарована. Ну как же, ведь про нее, Санни Прюэтт, есть настоящее пророчество! Она прекрасно помнила и слова отца, что то развеялось в день помолвки с Рабастаном. Уж не потому ли, что она выбрала единственный верный путь? «Сегодня же вечером увижусь с Басти и поговорю с ним», — решила для себя Санни и, наконец, расслабилась. Жгучая обида наконец прошла, уступая место любопытству. Было немного страшно, но, решив для себя, что она не книзл, которого любопытство сгубило, и опасаться нечего, Санни Лестрейндж наконец сконцентрировалась на поставленной цели. До назначенного времени оставалось еще три часа, за которые она успела вдоволь намахаться палочкой, вылечить от сильных порезов и одного вывиха — а потом и строго отчитать — ковенских детей, угнать всех незанятых в мыльню и даже ни разу не попасться Магнусу Нотту. Квин нашел ее, левитирующую большой чан для кипячения. Отругал за глупую растрату сил, подхватил чан руками и доволок так. А потом увлек Санни в дом, на кухню. — Полтора часа осталось, — произнес он с грустной улыбкой. — Не передумала? Санни помотала головой, говорить вслух она не решилась, боялась выдать нетерпение. Но Квин и так все понял, и просто принял ее руку. — Освобождаю тебя от данных мне обещаний. Будь счастлива, Хель Прюэтт, — произнес он церемониальную фразу, глядя ей в глаза. Браслет, давно впитавшийся в кожу, вдруг вспыхнул и вновь проступил. Квин аккуратно снял его, и Санни с удивлением и трепетом осмотрела совершенно чистую кожу. Ни рубцов, ни шрамов на запястье не было. Значить это могло только одно — желание отпустить было искренним. Она потянулась за рукой Квинтуса, чтобы проделать все тоже самое, но тот лишь нахмурился и помотал головой. — Не надо, пусть останется на память, — он потрогал свой браслет, тоже проявившийся. — Но ты тогда не сможешь жениться еще раз! — Санни всплеснула руками, объясняя очевидное. — А я, может, и не хочу еще раз? — Квин оставался все также спокоен. И Санни стало стыдно. Ведь он любил ее, а она даже не пыталась скрыть, что относится к Флинту, лишь как к хорошему другу. И это в реальности Санни Лестрейндж. А у Хель Флинт все оказалось еще хуже! Он стерпел от нее даже бастарда, готов был поддержать побег… Санни затопило чувство вины. Да, она не любила Квина, сердцу не прикажешь, но как же хотелось извиниться и искупить свою вину перед ним. Да хотя бы просто подсказать, с кем рядом он мог бы быть счастлив. — А Шани Честершир хочет, — сказала она тихо, изо всех сил надеясь, что в этом мире маленькая изобретательница тоже без ума от Квинтуса. — Шани? — Флинт посмотрел на нее с удивлением и недоверием. — Хель, она же вообще не хочет семейной жизни. Ты же сама патрона чуть не полчаса уговаривала, когда тот решил ее за Бойла выдать. — Потому и не хочет, что единственный, кого она любит — занят, — Санни посмотрела на него свирепо, от чего Квин немедленно рассмеялся, и пригрозила. — Давай сюда руку! Он протянул, а Санни, точно так же, как он за пару минут до этого, глядя в глаза, проговорила формулу и сняла браслет. Шрамов не было, и она счастливо улыбнулась. — Что я теперь сыну скажу? — проворчал Флинт, оглядывая пустое запястье. — Скажи, что мама его любит, и чтобы он не забывал писать мне письма, — произнесла Санни, и, не удержавшись, поцеловала его в щеку. Квинтус еще поворчал, но беззлобно, даже не автомате, будто мысли его были где-то далеко. Санни оставалось лишь надеяться, что ее слова про Шани он не пропустил мимо ушей, и действительно обратит на нее внимание. Сама же она буквально с ума сходила от ощущения скорой встречи с Рабастаном. И ведь прошло всего три дня с их последнего разговора в Мунго. За годы семейной жизни бывало разное, далеко не раз и он, и она уезжали по делам в гордом одиночестве. На стажировке в Конго, помнится, она месяц жила без Басти и детей. Санни усмехнулась, перед внутренним взором, будто настоящие, встали широкие улицы Киншасы. Они пробыли там всего пару дней, познакомились с профессором Чомбе и отправились в джунгли, в небольшую деревеньку на вершине горы. Ох, как же Санни любила по утрам ходить к водопаду неподалеку, наслаждаться еще ласковым солнцем! Тем более, это был единственный отдых, который она могла себе позволить. Все остальное время Санни старалась уделять работе над артефактом — очень хотела закончить его побыстрее и, наконец, вернуться к семье. Может, именно поэтому из их группы справилась первая? И, с блеском защитив проект, сразу аппарировала в аэропорт — долететь до Брюсселя на самолете было легче и дешевле, чем ждать одобрения международного портключа в местном министерстве магии. Так торопилась домой, к семье, что даже попрощаться толком успела только с соседкой по комнате, Чжао Шу Лан. Та с самого начала, когда только узнала, что Санни специализируется на исследовании чар востока, звала ее к себе, в Китай, в провинцию Гуандун. Говорила, что у них и горы не менее живописные, хоть и совсем другие. Китайская магия манила иероглификой вместо рун и тонами при произнесении заклинаний — подумать только, чуть-чуть изменить интонацию, и смысл совсем другой! Санни согласилась бы не думая, не понимай она, что в Китае придется прожить не один год, как до этого они прожили в Индии, изучая хинди, санскрит и, что самое важное, индийскую магию. А столько времени без Басти, Себастиана и Ульрики она просто не выдержала бы. Вот и сейчас же даже сама мысль, что встречу с семьей придется отложить еще хоть на пару часов, вызывала физический дискомфорт. Как же Санни по ним скучала! Квин, минут пятнадцать наблюдавший ее невнятные метания по комнате, вдруг вышел, проворчав что-то про Рабастана, который как был бессовестным, так таким и остался. И в ту же секунду в окно влетел… снитч? Санни удивленно посмотрела на маленький черный комочек с крылышками. Тот успел приблизиться к ней вплотную, и лишь тогда начал увеличиваться, превращаясь в огромного лощеного ворона. Санни удивленно посмотрела на его лапы — привязано ничего не было, лишь на правой поблескивало аккуратное серебряное колечко. Разглядывать странную птицу дальше ей не дали — ворон вдруг заговорил человеческим голосом. — Я не ношу почту, — проскрипел он, укоризненно глядя на нее круглым черным глазом — правым — проскрипела птица. И тут же повернула голову, чтобы оценить еще и левым. К нему было прикреплено тонкое золотистое кольцо, от чего казалось, что птица носит монокль. — Кольцо на лапке — портключ, сработает ровно в час сорок пять. А в два у Вас встреча с господином директором, хозяин представил Вас соискательницей на должность преподавателя чар у младших курсов. Под грозным взглядом птицы Санни кивнула. Хозяин — наверняка Басти, а он ей как-то рассказывал про такой вид магических птиц. Правда говорил, что они вымерли, но, прожив с Басти пятнадцати лет, Санни разучилась удивляться. Директор же — наверняка Дурмстранга. Волнение, и так переполнявшее ее полностью, еще больше усилилось. Детей Санни любила, и возиться с младшекурсниками, да еще и объяснять им основы любимого предмета, казалось прекрасной альтернативой жизни в ковене. Даже в родном мире она временами подумывала, не променять ли родную лабораторию на должность профессора в Хогвартсе, Робертс приглашал. Но пришлось бы постоянно жить в замке, и с маленькими детьми было бы неудобно. И Санни лишь с усмешкой думала о том времени, когда они подрастут. Возвращаясь мыслями к новостям от ворона, она кивнула сама себе — хорошо, что Рабастан предупредил про собеседование — Санни-то хотела надеть удобную повседневную мантию. Но если сейчас придется производить впечатление на неизвестного мага, то лучше было выбрать что-то более строгое и официальное. Переодевшись и подхватив сумку с расширением пространства, ровно без пятнадцати два Санни взялась за колечко. Мир вытянулся в дугу, саму ее будто сплющили и скатали в тонкую трубочку. Впрочем, прекратилось все довольно быстро. И уже через какое-то мгновение она стояла на берегу бушующего моря, прямо перед узеньким каменным мостом. Он несколькими полукругами тянулся к следующему острову. А на нем, даже сквозь мерцание защитного барьера было видно, Санни ждали две разновеликие фигуры. Они ежились от мелкого противного дождика, ветер разметал темные кудрявые волосы, но глаза, совершенно одинаково оттенка — светло-карие, Санни даже иногда казалось, что рыжие — смотрели прямо на нее. — Мама, иди к нам! — закричал Себастиан, помахав ей правой рукой. И Санни, через мгновение опомнившись, вступила на мостик. Земля под ногами тут же покачнулась, будто норовила куда-то опрокинуться, и она даже на секунду притормозила, пытаясь понять, все ли с ней хорошо. Все вокруг успокоилось, и Санни продолжила путь. «Видимо, от нервного перенапряжения», — решила она про себя, и продолжила идти вперед. Безумно хотелось побежать по мосту со всех ног, обнять Басти и зацеловать его с ног до головы. Но реальность вносила свои коррективы, мир, вдруг, снова покачнулся, и Санни чуть не упала прямо на мостик от пережитого ужаса. Ей вдруг на мгновение показалось, что все вокруг тает, растворяясь в дыму. «Скоро я буду с семьей и в безопасном месте, — тут же решила она для себя. — Там и пойму, что происходит». Санни уже почти дошла до купола, почти дотронулась до руки Басти, который хотел помочь ей взобраться на небольшой приступок. Но мир вдруг снова закружился. Все, что раньше стояло так стабильно и неподвижно: камни на берегу, деревья, дома вдалеке, вдруг закружило неведомой силой вокруг Санни. Но больше она испугалась, когда все вокруг действительно начало исчезать. Хотела запаниковать, позвать на помощь, но тусклый свет северного солнца вдруг померк, и Санни провалилась в черноту. *** Болело все тело. Санни чувствовала, что плавится, как жир джарви, брошенный в пустой котел. Когда последний раз она ощущала нечто подобное? Вроде на седьмом курсе, из-за силков майя. Или нет? Там она вроде сгорала, а здесь боль совсем другая, хотя и также жарко. Но что-то знакомое, она точно уже чувствовала подобное раньше. Нечто похожее, наверно, ощущало мороженое, забытое на солнышке в жаркий день. Санни будто медленно плавилась, испаряясь и исчезая в небытие. Клеточки тела, казалось, отрывались и уносились вдаль, вверх, в неизвестность. И каждый разрыв приносил нестерпимую боль, будто на его месте появлялся крошечный ожог. Мысли ворочались медленно, приходилось по кусочкам собирать действительность, чтобы хотя бы отдаленно понять, что происходит. Когда мир начал рушиться, Санни шла по мосту на встречу мужу и сыну. Что могло произойти? Точно не обычная буря или землетрясение, скорее уж — от этой мысли она пропустила вдох — переход в другой мир случился раньше. Тогда почему все тал болело? Санни не понимала. Ведь в прошлые три раза она чувствовала себя отлично. Даже неприятные ощущения в образе Хель были какими-то притупленными, тут же, наоборот, все чувствовалось ужасно ярко. Санни постепенно приходила в себя. Дышать становилось все легче, она вновь почувствовала руки и ноги — целиком, до самых кончиков пальцев. И главное, они не норовили исчезнуть, испариться или распасться на кусочки! Хотелось просто полежать с закрытыми глазами, наслаждаясь долгожданным спокойствием. Но с успокоением пришли и другие, более человеческие потребности. Тягуче и монотонно, как бывает от долгого сидения в душной комнате, болела голова. Правый бок замерз — с него сползло одеяло. А еще ужасно хотелось есть! Санни даже подумала, что если бы сейчас ей предложили копченые куриные лапки —китайскую закуску, которую так расхваливала Шу Лан, и от которой Санни тогда пыталась как можно вежливее отказаться — то съела бы и их. В сущности, именно голод заставил ее открыть глаза. Она лежала в палате в Мунго. И, как поняла, едва оглянувшись по сторонам, совершенно одна. Сразу вспомнилось, как после похищения Гриндевальда Басти сидел рядом с ней, оберегая. Захотелось, чтобы и сейчас он тоже вдруг оказался в кресле рядом, взглянул на нее с улыбкой и сказал, что все хорошо. Санни нехотя вернулась в воспоминаниям об их последнем разговоре. Казалось, это было вечность назад, хотя прошло чуть больше, чем трое суток. С тревогой она взглянула на запястья — она написала заявление о разводе, но брачный браслет даже не пробовала снять. Сейчас он тоже был на ней. От пристального взгляда — а может, от мыслей о разводе — они даже проявились оба. И брачный браслет, и браслет верности. И превращаться обратно в татуировку не спешили. Будто знали, что конфликт не решен. Санни мгновение рассматривала брачный, затаив дыхание. А потом несмело перевела взгляд, одновременно неистово желая и страшась. Браслет верности, все такой же легкий и прекрасный, как и в первый день, невозможно было ни с чем перепутать. Он присутствовал на запястье, хоть и почти не чувствовался — будто был создан специально для нее. Впрочем, почему будто? Санни остолбенела. «Неужели я дома?» — несмело подумала она. И тут же отвергла эту мысль. Если бы она действительно была в родном мире, то лежала бы в родильном отделении, а не у Сметвика. Ведь она же была беременна, а не проклята. А в том, что лежала она именно в отделении недугов от проклятий, сомнений не возникало. Окно с горным пейзажем, картины на стенах, неудобное кресло рядом — то самое, на котором спал Басти пятнадцать лет назад — и столик, явно трансфигурированный, а на нем забытая кем-то книга. Еще раз оглядев комнату, чтобы удостовериться, Санни вдруг заметила одно существенное отличие. Разглядела бы и раньше, если бы так не болела голова. Да и слабость с каждой минутой усиливалась. У противоположной стены стояла небольшая кроватка на высоких ножках — именно такая, как и в прошлые разы, когда она рожала Себастиана и Ульрику. На высоком бортике висело полотенце, и заглянуть внутрь, сидя на кровати, было невозможно, но уже сам факт наличия дарил радость. «Значит, роды прошли хорошо, — от осознания этого простого факта у Санни будто камень с сердца упал. — А еще, я скорее всего дома». С некоторым усилием, опираясь на мелко подрагивающие руки, она заставила себя сесть на кровати. Как же она хотела дотронуться до своего ребенка, взять его на руки, поцеловать! Да просто хотя бы узнать: сын или дочь? Санни кусала губы от нетерпения, но не успела даже встать — как раз когда босые ноги коснулись холодного пола, дверь в палату отворилась, пропуская Рабастана. На лице его застыло нечитаемое выражение, так хорошо знакомое всем, кто хоть пару раз общался с ее мужем или свекром. И все как один, даже обожавший Басти Антуан Роберт, эту мину ненавидели. А Санни лишь думала: «Холодный и прекрасный». Да и знала она, что стоит любимому перевести взгляд на нее, как глаза немедленно просветлеют, и губы изогнутся в лукавой улыбке. Вот только в этот раз ничего подобного не произошло. Лишь благодаря браслету Санни чувствовала, как он волнуется. — Целитель Сметвик запретил тебе вставать, — сказал Басти вместо приветствия, но тут же смягчился. — Как ты себя чувствуешь? «…Солнышко», — про себя закончила Санни. Без привычного обращения вопрос казался будто неполным, или обращенным не к ней. — В порядке, — она неуверенно кивнула. — Только слабость. — Это из-за недостатка магии, — Рабастан кивнул сам себе. — Давай я с тобой поделюсь, и сразу станет легче. С этими словами он шагнул ближе, протягивая ей руку. Санни посмотрела с благодарностью — встать самостоятельно у нее вряд ли получилось бы, теперь она отчетливо это понимала — и обхватила его пальцы своими. Думала, он сейчас потянет вверх, подхватит ее за талию и страстно поцелует. Ведь поцелуй — самый распространенный, да и эффективный, способ передачи магии между супругами. Но нет, магия заскользила через руки, и Санни лишь вздохнула, принимая ее с благодарностью и некоторым разочарованием. Что же она наделала? Что он решил? И, главное, как теперь все исправить? Через каких-то пять минут Санни почувствовала себя уже лучше, наверно, даже щеки разрумянились. И она бы порадовалась, не оставайся взгляд Рабастана все таким же суровым и холодным. — Я хотела посмотреть… — Санни недоговорила, вдруг стушевавшись. Но взгляд, брошенный в сторону детской кроватки, видимо был достаточно красноречив. По крайней мере, Рабастан все понял и, осторожно забрав малыша из кроватки, протянул ей аккуратно спеленатый сверток. Санни осторожно потянула за ленточку, и, расположив малыша поверх одеяла, развернула пеленки. «Девочка!» — она улыбнулась, дотронувшись до нежной, чуть красноватой кожи дочери и тут же пораженно замерла, увидев написанные прямо у солнечного сплетения руны. Переведя взгляд на одеяло, в которое еще минуту назад была завернула ее дочь, Санни и вовсе испугалась — оно все было испещрено вышивкой из рунических цепочек, а в мягкой пряже, из которой было соткано полотно для одеяла, явно нашлось место не только шелку акромантула, но и пуху новорожденных фестралов. У взрослых животных его никогда не бывало — выпадал уже спустя пару недель, оставляя лишь гладкую темную кожу. А по краям… Санни присмотрелась и даже недоверчиво провела пальцами, вмиг почувствовав тепло и успокоение. Сомнения быть не могло, кайма у одеяла была из волоса единорога. «Накопление магии, блок оттока, еще и связь со стационарным накопителем… Не удивлюсь, если Джейми его опять зарядил», — Санни в смятении рассматривала испещренную рунами ткань. Лишь сейчас она ее узнала — сама ведь делала, хоть и давно. Рабастан тогда, помнится, сказал, что в нее труп завернуть можно, и тот оживет, а она лишь рассмеялась в ответ. И сейчас бы улыбнулась, если бы не знала, что именно в этом одеяле спала ее новорожденная дочь. — Что произошло? Наша, — на этом слове Санни чуть споткнулась, будто ждала, что Рабастан ее поправит, — дочь чем-то больна? Муж замер на полушаге. Кажется, он хотел вернуться к детской кроватке, но теперь встал перед ней, как вкопанный. Он явно пребывал в замешательстве, и это было странно, Рабастан обычно не терялся даже в самых сложных ситуациях. Но Санни даже не обратила внимание, дрожащими пальцами ощупывая дочку. Внешне все было в порядке, но беспокойство не желало отступать, плескаясь в груди, будто напиток живой смерти в котле. — Да, то есть нет… — Рабастан вдруг взлохматил волосы. — Уже нет. Санни выдохнула в облегчением и прижала к себе дочку. Как же долго она этого ждала! Малышка спала, сыто улыбаясь. Кусая губы от запоздалых переживаний, Санни с нежностью погладила ее по маленькой ручке. Уже от одного факта, что с девочкой все в порядке, стало тепло на душе. Вновь запеленав дочку и повязав ленточку, Санни аккуратно поцеловала ее в носик, заодно потрогав пушок на голове. Рыжий! Ну, по крайней мере, не ярко-выраженно темный. Но лишь когда маленькая ручка ухватила ее за палец, она окончательно успокоилась и подняла взгляд на Рабастана. Тот продолжал стоять у кровати, глядя на нее и дочурку с легкой, какой-то грустной улыбкой. Санни тут же насторожилась. Басти всегда улыбался открыто и нахально, чем постоянно ее смущал. Что же случилось сейчас? И эта заминка с «уже не больна»… Санни чуть нахмурилась. — Нам надо поговорить, — наконец произнес очевидное Рабастан. — И прежде всего — извини меня, — непонятно начал он. — Извини меня, Солнышко, — повторил он, и голос прозвучал так хрипло и глухо, что Санни вновь испугалась. За что он извинялся? На ум немедленно пришли бесконечные вечера, когда она ждала его прихода, сидя в кресле в его спальне. Тогда она резко отвергала любые подозрения, но упорно лезущие в голову мысли подтачивали уверенность, как древоточцы могучий некогда ствол. Эти же извинения… Значит, было за что извиняться. Санни вздохнула, время разговора пришло. Любил ли они друг друга? Когда-то — точно. Иначе данная после дуэли с Монтегю клятва просто не позволила бы им пожениться. А сейчас? Еще три дня назад Санни была уверена, что нет. Вот только другие миры очень доходчиво показали и вызванную магией «любовь» Уизли, и безразличие Ноттов, и хорошую дружбу — любви, по крайней мере с ее стороны, там никогда не было — у Флинтов. На этом фоне становилось хорошо понятно, что с Басти у них все по-другому. Что чувства с ним намного глубже, чем были, да и могли бы быть с кем-нибудь другим. Вот только оставалась обида — та самая, про которую говорила Мюриэль. Тогда Санни ей не верила и еще готова была разозлиться и прогнать Рабастана. Переосмысление далось нелегко, но теперь она была готова его слушать. Чтобы он не сказал, как бы не объяснил свои действия, Санни знала, что дослушает до конца и лишь тогда примет решение. — За что ты извиняешься? — спросила она, глядя на мужа прямо и открыто. Санни старалась выглядеть максимально бесстрастно, чтобы случайно не спугнуть его. — В основном за то, что не мог тебе ничего рассказать, — Рабастан оглядел ее с ног до головы. — Боялся, что будешь волноваться, и это плохо скажется на беременности. — Но сейчас уже можешь? — взгляд Санни стал требовательным. — Могу, — Рабастан вздохнул, бросил какой-то непонятный взгляд на детскую кроватку и приманил кресло, усаживаясь напротив нее. — Все началось с письма… Знаешь такие: серый пергамент и имя на конверте печатными буквами? Санни кивнула. Конечно она знала, как выглядят письма из Отдела тайн. Ей и самой нередко приходили подобные заказы. Неприметный конверт, безликий почерк стандартного самопишущего пира и вмонтированный в пергамент маячок — не примешь предложение в течении пяти минут после получения и потом не найдешь даже пепла. Сама Санни всегда их принимала — заказы от Отдела Тайн были безумно интересными, хоть зачастую и непростыми в исполнении. Это тебе не бесконечные учебные мультфильмы для Хогвартса зачаровывать! А еще она знала, что Басти сотрудничал с типами в серых мантиях гораздо более плотно. Вряд ли он работал в самом отделе, муж слишком ценил свободу, чтобы согласиться на подобное, но задачи выполнял самый разные, даже в командировки ездил. — Так что на Сулавеси в феврале мы полетели не просто так, — веско произнес он. — У тебя там были дела? Какие-то эксперименты в пещерах древних магов? Хотели понять, были ли магические способности у Homo floresiensis? — Санни нахмурилась, вопросы были интересными. Отдел тайн давно работал над теориями появления магии, и Санни подозревала, что не безуспешно. Да и наличие задания от господ в серых мантиях объясняло бы такой необычный выбор курорта. Все же Сулавеси — не какие-нибудь Багамы, и даже не Бали. — Не было, это уже давно понятно, — ответил Басти как-то задумчиво. — Как и Homo erectus, ни слишком примитивны. И дела у меня были не на самом Сулавеси, а по пути. Он нахмурился и схватился за горло, и через мгновение Санни поняла, что дальше говорить ему мешает клятва. Впрочем, ей и так все уже было понятно. Отделу тайн зачем-то понадобилась Малайзия, а именно — Куала-Лумпур, где у них с Басти была пересадка с магловского самолета на запряженную двумя птицами-гаруда летающую рикшу. Местные разумные — примерно на уровне кентавров — гиппогрифы Санни понравились. Впечатлений же от полета над океаном было настолько много, что прошлый день, проведенный на скучноватых улицах малайской столицы, почти забылся. В Куала-Лумпуре они должны были провести всего одни сутки. Даже в отеле решили остановиться лишь из-за того, что самолет прилетел глубокой ночью. Впрочем, Санни об этом не жалела. Тринадцать часов в летающей железной конструкции — и ведь без капли магии! — вымотали бы кого угодно. Наверно, именно поэтому на следующее утро она проснулась довольно поздно — ближе к десяти. Басти уже успел куда-то собраться, и на прощание лишь страстно поцеловал ее, прижал к себе крепко-крепко и прошептал в макушку, что «вид ее слишком соблазнительный, и ему безумно жаль, что сейчас совсем нет времени. Но вот когда он вечером вернется…» Но вечером тоже не получилось. Без четверти восемь, когда Санни уже вовсю переживала, куда подевался муж, и отправятся ли ни сегодня на Сулавеси, Басти прислал патронус и попросил ждать его прямо у стоянки летающих рикш. Туда он и аппарировал за каких-то пару минут до назначенного времени. Даже в сумерках было видно, что вид у мужа какой-то слишком бледный, и Санни уже хотела спросить, не нужна ли ее помощь, когда просьба самой отлевитировать багаж поставила все на свои места. — Где ты так потратился? — спросила она тихо и лаского, едва они сели в рикшу. Санни млела в объятиях мужа, успевшего во время поцелуя усадить ее к себе на колени. В поцелуе она пыталась передать ему хоть чуточку магии. И судя по тому, что Рабастан, плюнув на гордость, ее принял, колдовать ему и впрямь пришлось немало. Только вот рассказывать ничего не хотел, лишь покачал головой, взглядом указывая на гаруда. Те же чуть не сворачивали шеи в попытках разобрать, о чем они говорят. Видимо, заглушки на этих разумных птиц действовали, а вот иллюзия мирного разговора — нет. Или они просто не знали английского? Потом же, за впечатлениями от долгожданного отпуска, таинственные дела Басти в Куала-Лумпуре просто забылись. Но, видимо, только для Санни. Для Рабастана это, скорее всего, и была главная цель поездки. И не собственная задумка, а заказ Отдела тайн, а значит — особо опасный и сложный. И пошло все не совсем по намеченному плану, раз вернулся позже и без сил. — Так получилось, что мы не поладили с одним наемником. Он провалил заказ, и поделать с этим уже ничего не мог, — Басти старательно подбирал слова, обходя клятву. — Но решил отомстить мне. — Через меня? — Санни показалось, что она начала понимать. — Да, — Рабастан кивнул, грустно усмехнувшись. — После ритуала Обливейт должен был спасть, так что попробуй вспомнить сама. Предпоследний день, когда мы ходили в пещеры. При мыслях о пещерах сразу пришла боль — те самые приступы, которые она чувствовала все девять месяцев беременности и списывала на браслеты. Теперь Санни понимала, что первый раз ощутила ее именно на Сулавеси. Вообще, на острове было хорошо. Они с Басти предпочти смену обстановки комфорту и сняли дом на сваях. Хозяйка за дополнительную плату в несколько сиклей готовила им завтраки, обеды и ужины. Так что можно было целыми днями купаться и ходить в горы — ведь там так много прекрасных видов. Или бродить по Макассару — крупнейшему городу на острове — наслаждаясь обычным азиатским столпотворением на торговых улочках. Санни усмехнулась. Да, Сулавеси, тропический остров с роскошными пляжами и живописными джунглями. Только вот они с Басти за всю неделю увидели и то, и другое всего пару раз. А в Массакр и вовсе так и не попали! Вместо этого почти все время проводили в домике, любуясь, преимущественно, друг другом. Ну и еще чуть-чуть — тропическими фруктами. В эту неделю Басти был нежен, как никогда, и от воспоминаний у Санни даже уши заалели. Поездки они с мужем ждали с нетерпением — уж очень хотелось отдохнуть после нескольких сложных заказов. Лорд и леди Прюэтт тогда забрали Себастиана и Ульрику в Прюэтт-холл, а им дали возможность попутешествовать только вдвоем, насладится «вторым медовым месяцем». Ну они и насладились. Так, что по приезде Санни поняла, что в третий раз беременна. Может, ее родители на это и рассчитывали? Перебирая в голове детали, Санни все больше уверялась в том, что поездка проходила просто замечательно. И все же, что-то на Сулавеси вызвало эту безумную боль. Даже сейчас, исчезнув, на помнилась отчетливо и ярко. «Басти говорил про предпоследний день и пещеры…» — Санни задумалась, нужные воспоминания ускользали, как сны после пробуждения. И все же, спустя дюжину попыток, очистив сознание, она прорвалась через остатки Обливейта. Перед внутренним взором встала темная пещера, иссушенная временем колдунья — из местных, Санни хорошо ее помнила, она проводила им экскурсию — и узкое европейское лицо. Будто наяву она ощутила колючий взгляд белесых глаз и услышала тихий мужской голос: «— …его жена? — мужчина плотоядно осмотрел ее, и Санни тогда пожалела, что решила одеться на прогулку по магловской моде. Он нависал над каменным постаментом, холодным и узким, и рассматривал ее с видом таксидермиста. Мужчина достал палочку, и Санни тут же сжалась, будто пыталась провалиться сквозь камень. Но не получилось даже пошевелиться — и руки, и ноги были будто приклеены к постаменту. На самом деле, ей просто расслабили некоторые мышцы, а потом зафиксировали в таком положении Ступефаем. Из-за расслабляющего заклинания снять Ступефай не получалось, и Санни уже пять минут мучалась, соображая, как же ей выбраться из такой ситуации. Закричала бы, но Силенцио на нее тоже наложить не забыли, как и отобрать палочку. От пешеходного маршрута ее отлевитировали куда-то вглубь, в темную каморку, где и положили на каменный постамент. А затем появился европеец, с ходу начав рассуждать о Рабастане. Ее мужем незнакомец был явно недоволен. Санни ожидала боевого заклинания, пыток, наконец, на всякий случай приготовилась сопротивляться Империо, но мужчина лишь кинул в нее обычными распознающими, видимо, хотел удостовериться, что перед ним именно Санни Лестрейндж, а не кто-нибудь под обороткой. Получив результат, он нахмурился, и следующими чарами стали диагностические. А через мгновение жуткий незнакомец расхохотался, покрепче взял в руку палочку и вдруг обратился к Санни, хотя раньше относился к ней, как к безмолвной кукле. — Ваш муж сделал нам настоящий подарок, — он хрюкнул, пытаясь подавить смех, и вдруг направил палочку прямо Санни в лицо. — Соппоро! Обливиэйт!» Санни уснула, а воспоминания о мужчине послушно исчезли. Она не представляла, что происходило с ней дальше, лишь ощущала всепоглощающую боль, странную и ни на что не похожую, будто заставлявшую ее распадаться на атомы. Очнулась она, вновь шагая по пещере рядом с экскурсоводом. Басти был невдалеке — отвлекся, рассматривал наскальные рисунки. Говорил, кажется, что именно в этой пещере обнаружили окаменевшие яйца первых драконов. Потом, уже в Англии, она вновь ощутила себя тающим на солнце мороженым. А через пару дней после этого узнала от довольно щурящейся Сольвейг, что «беременность протекает нормально, зелья я сама Эйлин скажу, какие надо». Санни еще помнила, миссис Гамп потом долго шепталась с Рабастаном, и тот ходил злой, как дромарог, хоть и пытался при жене улыбаться. «С этого-то все и началось. И Басти стал пропадать неизвестно где, и я сходить с ума от странной беременности», — подумала Санни. — Вижу, ты вспомнила? — спросил Рабастан. — Да, — Санни кивнула. — Этот мужчина, наемник, что он сделал? И кто он вообще? — Кто он — уже не важно, — Рабастан тепло улыбнулся, а Санни поежилась от ужаса. Ну да, ну да, а чего она хотела? — Он наложил одно очень неприятное проклятие. Не буду вдаваться в подробности, если хочешь узнать, дома есть книги с подробными объяснениями. Смысл в том, что накладывают его на нерожденного ребенка. Оно высасывает из него магию. Ребенок, чтобы компенсировать недостаток, забирает магию у матери. На первых неделях это не слишком заметно, но со временем ребенок растет, магии требуется все больше, и магическое ядро у матери начинает работать на износ. — И что потом? — в ужасе переспросила Санни. Некоторые подозрения у нее были. Дочку она прижимала к себе, будто пытаясь спрятать от всего мира, защитить и обогреть. Подумать только, что той пришлось перенести! — Зависит от ведьмы, на ребенка которой проклятие наложили. Если полукровка или даже чистокровная без поддержки рода — умрет сразу от недостатка магии. А если родовая магия все же есть, то появится побочный эффект — жуткая боль от отравления магией. Такая, знаешь… — Рабастан взмахнул рукой, пытаясь подыскать слово. — Будто тебя бросили растворяться в кислоте? — Санни припомнила свои недавние ощущения. — Да, именно, — Рабастан кивнул. — Но ты сильная ведьма, тебе это было не так уж и страшно. Да и я нашел выход из ситуации — изменил твой браслет так, чтобы он не транслировал эмоции, а делил их. В итоге тебе доставалась лишь половина боли. Он нахально заулыбался, предлагая оценить задумку, и Санни сперва даже потянулась поцеловать мужа, благодаря за то, что согласился испытывать боль вместе с ней, лишь бы спасти. Но тут же насторожилась. — А твой браслет? Твои эмоции ведь не делятся пополам. Иногда я их вообще не чувствую, — с нотками обвинения произнесла Санни, вглядываясь в светло-карие глаза мужа. — Да, не чувствуешь. Но только когда я злюсь, или, скажем, паникую, — Рабастан вновь стал серьезным. — Не хотел тебя волновать. Все же, проклятие не отменяет обычных опасностей беременности, вроде выкидыша. Вот и оградил тебя от неприятных эмоций. Надо было и от трудоголизма оградить, а то ты до самого конца допоздна сидела за книгами и расчетами, я уже и не знал, что делать! Он посмотрел на нее с наигранным возмущением, а у Санни заалели щеки. Не рассказывать же теперь, что сидя за работой, она дожидалась его. — Как домой вернемся, верну все, как было, — заверил Рабастан, опережая ее просьбу. И Санни решила спросить о другом. — А отец? Если это проклятие просто поглощало магию, неужели он не мог его как-то снять? — Не мог, — Рабастан нахмурился. — Он мне первый все и рассказал, и назвал главную опасность. Потом я еще к знакомым с континента обращался… так, для перепроверки, но они лишь подтвердили его слова, — он был серьезен и суров, и Санни невольно залюбовалась. Как же она соскучилась, как же была рада встрече! Хотелось кинуться на шею и обнять крепко-крепко, поцеловать в манящие губы. С каждым его словом, с каждым следующим объяснением становилось безумно стыдно за глупую ревность и необоснованные подозрения. Но Рабастан продолжал говорить, твердо и четко, раскладывая по полочкам все детали. — Боль была ужасна, мы оба это успели понять. Но, как я уже сказал, ты сильная ведьма, отравление магией для тебя не смертельно. У тебя всегда было много магии, организм привык к этому. Для тебя самое ужасное в этом проклятии — роды. — Из-за того, что во время них случается всплеск вырабатываемой магии? Такой магический выброс длиной в несколько часов, — Санни нахмурилась и пожалела, что когда-то, двенадцать лет назад, только забеременев в первый раз, слушала всю эту теорию не слишком внимательно. Считала, что ей, как сильной ведьме и законной жене волновать не о чем. — Только вот магическое ядро уже истощено и сил на это не остается. А без магического ядра… Мать умирает? — Это первый вариант, — Басти вновь кивнул, а Санни спешно попыталась сосредоточиться и перестать кусать губы. — Еще можно попытаться стабилизировать магическое ядро матери и накачать его магией извне. — Но тогда умрет ребенок, ведь всплеска магии не произойдет, ведь ядро матери будет занято перерабатыванием чужой магии, и его ядро ребенка не запустится! — поняла Санни. Рабастан молчал, всем своим видом подтверждая правильность догадки. Санни же, немея от счастья и растерянности, рассматривала дочь. Ведь если она жива, да и сама Санни не в загробном мире, то Рабастан каким-то образом умудрился совершить чудо. А ведь их, и ведьма это знала как никто, и в магическом мире не бывает. — Я ведь правильно понимаю, что надо было сделать выбор? Либо спасать мать, либо — ребенка? — Да, так говорили все целители, — Рабастан кивнул, — но мы решили попробовать другой вариант. Если начать стабилизировать магическое ядро заранее, еще до начала родов, примерно за три дня, но при этом не заполнять его чужой магией, то чисто теоретически роды оно могло бы выдержать практически до конца. По крайней мере, запустило бы магические ядра детей. — Почти? — уловила ключевое слово Санни. — Да, почти. Необратимые повреждения сделали бы мать сквибом, — последнее слово Рабастан произнес, глядя ей прямо в глаза. И Санни тут же заозиралась, желая немедленно схватить палочку и сотворить какое-нибудь заклинание. Да хотя бы Люмос зажечь! — Собственно, именно решение этой проблемы я и искал большую часть времени, — Рабастан продолжал рассуждать как ни в чем ни бывало, будто и не замечая ее паники. — Надо быть как-либо минимизировать повреждение магического ядра. — И ты смог найти выход? — в раз потускневшим голосом спросила Санни. Она ругала себя последними словами, пытаясь сосредоточиться на главном: они живы. И дочка, и она сама. А что там какая-то магия? Подумаешь, глупости. Но тут же видела, как Себастиан просит помощи с домашней работой по чарам, а она лишь смущенно улыбается, отвечая, что надо подождать возвращения домой отца. Или Ульрика просит рассказать сказку, а Санни в ответ действительно только и может, что рассказывать, без всяких иллюзий и спецэффектов. А если малышке что-то понадобится, вроде тех же одеял? А она даже сделать их не сможет! — Только замедлить неизбежное, — хмуро произнес Рабастан, и у Санни сердце ухнуло в пятки. — Выход предложила твоя тетушка, миссис Руквуд. — Мюриэль? — Санни изумленно воззрилась на мужа, не понимая, что та могла посоветовать. — Да. Ты должна помнить, перед седьмым курсом Хогвартса она провела над тобой ритуал Очищения. Причем особый, модифицированный Прюэттами, — Рабастан удовлетворенно кивнул, увидев понимание в глазах Санни. — По ее словам, он оказывает хорошее восстанавливающее воздействие. Конечно, нам пришлось изменить его еще раз, все же ты уже не Прюэтт, а Лестрейндж, но суть осталась той же. Думаю, ты и сама это почувствовала. Санни ничего не оставалось, как еще раз кивнуть. Да, ее последние три дня, проведенные не то в других мирах, не то в длинном, бесконечно ярком сне, чем-то напоминали жизнь Саньки Осинкиной, далекую, и, за долгие годы, почти забывшуюся. Тогда, по возвращении, ей так же казались сущим бредом прошлые поступки и решения. Казалось, за короткое время ритуала она полностью переосмыслила свою жизнь. И точно так же представлявшиеся реальными картины мира вдруг стали неумолимо стираться из памяти, стоило ей вернуться домой. Вот и сейчас Уизли, Нотт и Флинт забывались страшным сном, оставляя место в мыслях лишь для Рабастана и немыслимого облегчения. — Восстанавливающее воздействие? — решила переспросить Санни. — Так значит, я смогу колдовать? — Не уверен, — Рабастан развел руками. — Даже Сметвик, когда мы вернули тебя в Мунго после ритуала… Ты тогда никак не выходила из комы, — пояснил он на недоуменный взгляд Санни. — Так вот, даже Сметвик не давал точных прогнозов. Так и сказал: «Снаружи все отлично, но не произошло ли каких-то фатальных изменений внутри — сам Мордред не знает». Думаю, ты знаешь, магическое ядро — субстанция крайне хрупкая. Впрочем, теперь ты очнулась, и уже можно проверить. Он протянул Санни одну из ее палочек — любимую, которую прислала когда-то тетушка Мюриэль. И она, переложив дочь головой на левую руку, взяла ее правой почти с уверенностью. Только в конце рука предательски дрогнула, выдавая волнение. А палочка, будто желая подбодрить хозяйку, чуть потеплела в руках. — Люмос! — Санни легко взмахнула и чуть не заплакала от счастья, когда на кончике засветился большой и яркий огонек. Лишь через полминуты она смогла справиться с собой, вернуть палочку Рабастану и переложить малышку поудобнее. Да, такого счастья от банального Люмоса Санни давно не испытывала. Ей даже показалось, что Басти наконец улыбнулся, глядя, как она радуется. Несмело подняв взгляд на него, она уже надеялась разглядеть хотя бы самоуверенную ухмылку: ну как же, он ведь только что убедился, что совершил невозможное! Но вместо этого наткнулась лишь на безразличный взгляд. Даже слова благодарности застряли где-то в горле. Тем более, он ее опередил, произнеся: — И последнее… — Рабастан посмотрел на нее свысока. И без того до боли серьезный, он вдруг вовсе стал походить на Ричарда Лестрейнджа в гневе. Санни нервно сжала край одеяла дочери. Всем естеством она почувствовала, что они подошли к главному. Эйфория от того, что все живы, что она осталась волшебницей и все обошлось схлынули мгновенно, оставляя место лишь тоске и беспокойству. Ах, как же Санни надеялась, что он забудет об этом! Хоть и безосновательно, это понятно. — Да? Что еще ты хотел обсудить? — она постаралась разрядить обстановку, улыбнувшись, но муж ее веселости явно не разделял. — Перед родами ты оставила мне кое-какие бумаги, — он достал из кармана пергамент и подвесил его в воздухе перед Санни легким взмахом палочки. — Я заполнил и подписал заявление, как ты и хотела. Рабастан выжидающе смотрел на нее, и Санни ничего больше не оставалось, как, пристроив дочку рядом с собой на кровати, протянуть руки к пергаменту. Заявление о разводе, которое она так долго осмысливала и обдумывала, в котором знала каждую запятую, сейчас казалось совершенно чужим и чуждым. Санни в ужасе вспоминала, почему и когда ей вообще пришла в голову сумасшедшая мысль — развестись с Рабастаном? Ведь она любила его всем сердцем, еще с седьмого курса. — Дети остаются со мной, они члены рода Лестрейнджей, и в ковене им будет лучше. Но ты сможешь их посещать, — произнес Басти, ее родной Басти, спокойно, как нечто само собой разумеющееся. — Раза в неделю хватит? — Раза в неделю? — не веря своим ушам, повторила Санни каким-то не своим голосом. Она все еще, не отрываясь, смотрела на пергамент. — Ну или двух, — смилостивился Рабастан. — И кормилицу я уже нашел, если ты об этом. Так что, можешь не переживать. Он смотрел на нее спокойно, даже лениво, будто она решала не судьбу, а какое платье надеть на семейный ужин. И точно так же, не на мгновение не сомневаясь, протянул ей перо. Санни пропустила вдох. Еще каких-то три дня назад она думала, что это будет счастливым мигом для них обоих: Рабастан, явно живший последние девять месяцев какими-то иными ценностями, и она, уставшая терпеть его вечную занятость и скрытность. Только вот за эти три дня, а больше — за последние полчаса, что они говорили, все изменилось. Теперь-то она знала, что он не прятался от нее, а всеми силами хотел помочь, спасти. Что совершил невозможное, лишь бы и Санни, и их дочь остались живы. Даже настройки браслетов верности Рабастан поменял не просто так! Эта мысль в особенности терзала Санни, ведь раньше именно она была ее главным доказательством. «А теперь оказывается, что Басти не хотел меня волновать», — с отчаянием подумала она, и вдруг вся встрепенулась. Она не чувствовала его эмоций. Совсем. Ни одной. И это могло означать только одно — ничего положительного — или даже нейтрального — Рабастан сейчас не ощущал. Сердился? Злился? Волновался? Санни украдкой взглянула на пока-еще-мужа и поняла, что по лицу этого понять было совершенно невозможно. И даже если она права, в чем причина недовольства мужа? Что она решила подписать документы на развод? Или что тянет, перечитывая, и все еще не подписывает? С каким-то садистским чувством Санни взяла перо из его рук и потянулась к пергаменту. Браслет все еще молчал. «Если бы он хотел развода, то обрадовался бы, что я все-таки решила подписать бумагу», — больше успокаивая себя, чем рассуждая логически, подумала Санни. Подтянула заявление к себе… и несколькими резкими движениями разорвала его на мелкие кусочки. — Я передумала разводиться, — делано-бодрым голосом сказала она, вновь подняв взгляд на Рабастана. Тот продолжал изображать из себя ледяную статую. Только вот Санни видела и его мгновенно потемневшие глаза, и затрепетавшие от глубокого вздоха крылья носа. А еще она чувствовала волну — или даже лавину — облегчения, накрывшую Басти. Одним движением он сдернул ее с кровати. Ноги Санни не держали, и она, чтобы устоять, схватила мужа за шею. — Какое мудрое решение с твоей стороны, — произнес Басти хрипло, будто голос его не слушался. — И почему? — спросил он небрежно. Только вот Санни понимала, что вопрос для него безумно важен. И ответила незамедлительно: — Потому что хочу быть рядом с тобой, — он поднял бровь, все еще не желая ей верить, и Санни решила во что бы ты ни стало расшевелить его, привести в чувство. А потому добавила. — И ты хочешь. Вряд ли бы ты так отчаянно меня спасал, если бы действительно собрался разводиться. — Я просто не мог позволить, чтобы в нашу последнюю встречу мы говорили о разводе, — Рабастан прижал ее к себе и уткнулся носом в макушку. Санни замерла. Какой он все же высокий и сильный, и как ей нравилось растворяться в его объятиях, прячась от всего мира. — Я люблю тебя, слышишь? И только твой, навсегда. — А я твоя. Навсегда, — Санни повторила слова клятвы чуть отстраняясь. И Басти тут же воспользовался этим, нежно и осторожно, будто в первый раз, коснувшись ее губ своими. Поцелуй продлился, казалось, одно мгновение, но у Санни будто кровь вскипела внутри от страсти и желания. А может, от того, как Рабастан смотрел на нее? И он бы увлек ее в этот бесконечный водоворот чувств, если бы по палате не разнесся тихий плач, заставивший обоих немедленно отвлечься. Санни развернулась, бросаясь к дочери, но та спокойно спала. Она даже растерялась на мгновение, не понимая, кто тогда может плакать? А потом краем глаза заметила Рабастана. Тот подошел к детской кроватке и аккуратно достал оттуда еще одно одеялко. А в следующую секунду, когда Басти подошел и сел на кровать рядом с ней, Санни не поверила своим глазам. Закутанный в испещренное рунами одеяло, перед ней, хмурясь, лежал ее маленький сын. — Двое? — она даже дар речи потеряла, каким-то излишне медленным движением принимая у мужа сверток. Тот держать детей, судя по всему, вообще побаивался — да и слишком хрупкими они смотрелись в его руках. Следом Басти протянул призванную из шкафа бутылочку с единорожьим молоком и водрузил на стол целую батарею фиалов с зельями. Санни с ужасом посмотрела на разноцветные колбочки, но кивнула с пониманием. И лишь покормив сына, продолжила разговор: — Почему мне никто не сказал, что детей будет двое? Все еще не веря в происходящее, Санни растерянно переводила взгляд с мужа на детей, пытаясь собрать в голове хоть какие-то разумные мысли. Получалось слабо, и думалось в основном лишь о том, что вторая детская не готова, и надо срочно позвать Лакки и Борги, чтобы те начали переделывать одну из гостевых… — Тебе правду или успокоить? — вдруг спросил Басти. Глаза его потемнели, а вид вновь стал ледяным. Санни ощутимо напряглась, но все же твердо произнесла: — Правду. — Никто до последнего не был уверен, как все пройдет. Даже когда мы решились на авантюру со стабилизацией магического ядра без вливания дополнительной магии, было не понятно, выживут ли дети. И решили, что даже если выживет один — это уже будет счастье. И зачем счастливой матери говорить, что второй ребенок умер? — А про пол будущего ребенка ты мне говорил, потому что дети разного пола, и вы не были уверены, кто сможет выкарабкаться… — закончила за него Санни. Ей хотелось вскочить и закружиться с детьми, целовать их и гладить, укачивать и смотреть до бесконечности, как они спят. Но вместо этого из глаз как-то сами собой покатились слезы. Счастья? Радости? Или, может, просто обычного облегчения от того, что обе ее крохи живы. — Как оказалось, именно то, что родилась двойня, вас всех и спасло. Но это Сметвик только потом понял, обследовав детей после рождения, — Рабастан улыбнулся тепло и по-домашнему, и потянулся к ней, сцеловывая со щек слезы. И казалось таким логичным и правильным, что он сидит рядом, что прошлые три дня, на которые Басти исчез из ее жизни, воспринимались не иначе, как с ужасом. Она бы еще помолчала, но муж уже отстранился, начав объяснять. — Келлер… — произнес было Рабастан фамилию, но тут же пояснил для Санни. — Тот наемник, он не понял, что детей будет двое. И проклятие как бы разделилось, потому забирало у каждого ребенка лишь половину объема магии. А вот родовая магия ошибиться не могла, полноценно поддерживая обоих малышей. Потому и нагрузка на твой очаг, скорее всего, вышла меньше, и к моменту родов он был в более хорошем состоянии. Да и роды преждевременные случились тоже как раз из-за того, что детей было двое. Но и это было нам на руку, ведь самые сильные нагрузки на ядро были бы как раз в последний месяц. — Значит, все закончилось хорошо? — Санни улыбнулась. — Все живы и даже при магии? — Еще не закончилось, — шутливо сказал Рабастан и взмахом палочки распахнул дверь. — Тебя кое-кто очень ждет. В палату тут же двумя ураганами влетели Себастиан с Ульрикой. — Мам, мама, а я все-таки на Слизерин поступил! — мальчишка в форменной мантии с зеленой оторочкой подскочил прямо к кровати и замер, разглядывая лицо закутанного в одеяло брата. Кажется, он хотел что-то спросить, и Санни уже готовилась сдерживать смех когда услышит что-то вроде: «А почему он такой красный и сморщенный?» или «А он точно человек?», когда заговорила Ульрика. Она остановилась у столика, с ужасом — совсем как Санни недавно — разглядывая фиалы с зельями и судорожно прижимая к себе любимого пегаса. И наконец решительно шагнула вперед, на вытянутых руках протягивая игрушку матери. — Мама, братик и сестренка болеют, он им нужен, — сказала она серьезно, будто решаясь на ответственный и благородный поступок. И Санни нежно улыбнулась, рассматривая сжатые в нитку губы и гордо вздернутый носик дочери. — А как же ты? — спросила она ласково. — А я уже взрослая, — заверила ее Ульрика. — И даже уснуть могу без сказок. Наоборот, сама буду им, — она ткнула пальцем в сестру и брата, — сказки рассказывать, — и тут же сменила тему. — А как их зовут? — Пока никак, — пояснил Рабастан. И Санни вздохнула. Ну да, с этой эпопеей с проклятием им было как-то не до имен. — Будем придумывать все вместе? — предложил он, и Санни стало страшно от того, как загорелись глаза у старших детей. А в следующую секунду Басти обнял ее за плечи, поцеловал в висок, и любые страхи мгновенно исчезли. Их заменило счастье.