Последствия огня и мяты

Напиток дымится, остывая, в стаканах на окне. С летних каникул Гермиона привезла целую банку шоколадного порошка. Аромат какао заполняет спальню, смешиваясь с запахом свежей тыквы. – Да уж. Твоими страшилками только Браун пугать. Ставлю десять кнатов на то, что она испугается собственного отражения! – Принимаю. Если она завизжит, и мы услышим это – ты выиграла. Гермиона жмёт протянутую Джинни руку, и Луна, стоящая рядом, разбивает спор. Подойдя к зеркалу, когтевранка давит на заколдованное лезвие, прикреплённое к щеке, чтобы убедиться в работе заклинания. – Ты уверена, что Гринграсс не обманула тебя? – Джинни недоверчиво уставилась на белое лицо в зеркале. – Да. Я помогла ей с котлами, а она мне с костюмом. Ей показалось, что образ привидения будет самый простой в исполнении. И она рассказала мне об этом заклинании. – А я бы скорее выцарапала себе глаза, чем доверилась слизням. Джинни переходит на соседнюю кровать и откидывается на подушки. Окидывает взглядом комнату. Спальни в этом году украшены худо-бедно, зато над Большим залом старосты славно поработали. Вообще-то ученикам запрещалось входить в Большой зал после обеда. Но стравив Макгонагалл байку о том, какую помощь окажет Джиневра в украшении зала, Гермиона провела подругу внутрь. – До бала осталось сорок минут. Без пятнадцати семь мне нужно удостовериться, что с залом все в порядке, а в семь… Что ты делаешь? – прерывается Гермиона, повернув голову к Джинни, с кровати которой, доносятся скрип и свист. Отдышавшись, Уизли резко отдергивает балдахин, загораживающий обзор и показывает надутый красный шарик, перевязанный у основания белой ниткой. Она не додумалась стереть помаду! Алый след стремится от уголка губ вверх по скуле. – Напомни-ка, кто я? – Безумный клоун, герой магловского романа. Хотя мне казалось, романы – это книжки о любви… Зато Хэллоуин – это про любовь! – беспечно произносит Луна. Раздаётся хохот. С наигранной злостью Луна подходит к Джинни и пальцем смазывает помаду, рисуя линию по другой щеке. «Так намного лучше!» – скандирует когтевранка, прежде чем отбежать к кровати Гермионы. * * – Тео, я когда-нибудь говорил, что ты придурок? – Ты повторяешь это каждый день, милый, – елейным голосом откликается слизеринец, и его худощавая фигура показывается из-за двери. – Успел найти себе девчонку на вечер? – Ну что вы, мистер Малфой. Прекрасные слизеринские леди всего лишь занимались гримированием моего бесподобного лица, – Нотт, стоявший все это время спиной к кроватями, оборачивается и открывает лицо. Нос и скулы полностью покрыты черной краской. Губы и вовсе пропали с отбелённого лица, превратившись в серую ниточку, перечеркнутую множеством рубцов. Вокруг глаз красуются круги графитового цвета. – Знаешь, мне как-то пришлось идти с Грейнджер в магловский книжный. Пока она листала там свои энциклопедии, я забрел в детский отдел и знаешь что там увидел? Рисунок панды. Один в один – ты. – Засунь свой животный юмор куда подальше, потому что я, даже похожий на панду, буду выглядеть получше тебя в костюме. И я просто молчу о дурацкой идее вылить на себя полбанки фальшивой крови. – Так. Мы закрыли тему костюмов. И кстати, что всё-таки решил Блейз? Он соизволит явиться на бал или нам самим развлекать его подружку, пока он выручай-комнату готовит? На самом же деле, Малфою только на руку послебальная вечеринка. На балу младшекурсники и профессора – глаза, которым не стоит видеть лишнего. – Не знаю, но кажется, он будет ждать наш и седьмой курс на восьмом этаже. – Восьмой этаж, восьмой этаж…– бубнит Драко. – Нельзя что ли было пониже эту комнату сделать? Пока дойдешь до неё… Мерлин! Малфой мельком глядит на часы и закатывает глаза. Пора выходить. Гермиона уверила всех старост, что сама проверит готовность зала, но ему хочется побыть наедине с Грейнджер эти десять минут перед балом. Уходя, Драко уже не слышит очередной едкой шуточки по поводу разодранной рубашки. * * – Ученикам Хогвартса запрещено сегодня находиться в Большом зале до семи часов. Разве профессор Макгонагалл… – Что мне твой профессор, Грейнджер! Я, как староста, вроде могу тут присутствовать. – Драко! – гриффиндорка отвлекается от сверки позиций в длинном списке и угощений на столах, оборачивается к Малфою и со всех ног устремляется к нему. Вся в заботах, она в последнее время не видела его за стеной крупных фолиантов и неожиданно свалившейся ответственности за первый курс. – Правильная Грейнджер идёт сегодня на вечеринку? – Нет! И это между прочим из-за того, что кто-то решил устроить её в тот же день, что и бал! Мне нужно присматривать за шестикурсниками. – И давно ты нянька? – Малфой! – Гермиона слабо бьёт Драко в грудь и отстраняется. Рубиновое ожерелье переливается и отражает огонь от свечей. Этот блеск подсвечивает зияющую на горле багровую рану. Настолько правдоподобную, что того и гляди она начнёт истекать грязной, заражённой кровью. – Они за дополнительные баллы согласились помочь убрать Большой зал к завтрашнему дню. Это работа старост и всего восьмого курса, но вы сегодня уходите на вечеринку! – Успокойся, фурия. Найду я тебе замену. А чей-то карман сегодня пополнится не одним галлеоном, – добавляет Драко прежде, чем за дверьми слышится гул. Студентов становится все больше, но по приказу пускать их разрешается ни минутой раньше семи. Наконец часовая стрелка перемещается на нужное число и Гермиона снимает пароль с дверей. Старшие кучками входят в зал, в то время как дети стеной вваливаются в проход, толкаясь и сбивая друг друга с ног. «Не могу смотреть на это безумие», – бросает Грейнджер, и направляясь к столу с напитками, растворяется в толпе. * * – Уизел мог бы и не стараться. Его вид каждый день – хуже некуда. Самое то на Хэллоуин. – Может для него нормальный вид – это и есть костюм? Тео ожидает смех. Или ещё одну реплику против Уизли, но так и не удостаивается даже ухмылки. Нотт щёлкает пальцами в дюйме от лица Драко, и не получив ответной реакции, толкает Малфоя в плечо. Тщетно. – И что ты нашёл в этой гр… Грейнджер? – У неё красивые глаза. – Да обычные вроде, – Нотт сводит брови, немного приподнимая правую. Закатывает глаза, силясь понять, что же такого особенного нашёл его друг во взгляде гриффиндорской принцессы. Однако Малфой сам отвечает на непрозвучавший вопрос: – Карие глаза — песок, Осень, волчья степь, охота, Скачка, вся на волосок От паденья и полёта. Грейнджер кружится неподалёку от центра зала. Ткань, тон в тон повторяющая оттенок гриффиндорского герба, обволакивает талию и ниспадает до колена. Сегодня, среди прочего цирка, можно увидеть действительно стоящие костюмы и грим. Чего стоит только изувеченное волдырями лицо Гарри или невесть куда пропавшее ухо Паркинсон. Кажется, она прекрасно освоила чары частичного исчезновения. Джинни вытягивает Гермиону из не останавливавшегося потока людей куда-то в сторону. Оглядевшись, Грейнджер понимает, что её вернули к столу с напитками. – Хорёк уже час с тебя глаз не сводит. До сих пор не могу поверить, что он тебе нравится. – Да, это странно. После стольких лет… Но он изменился. И я верю ему. – Что в нём такого, чего нет хотя бы в Роне? – Серые глаза — рассвет, Пароходная сирена, Дождь, разлука, серый след За винтом бегущей пены. * * – Бутылочка, ребята! Самые стойкие стали собираться в центре комнаты после зова Блейза. Забини подбирает одну из многочисленных пустых бутылок, валяющихся рядом, и аккуратно укладывает её в центр образовавшегося круга. «Крути первым», – вразнобой говорят собравшиеся. Усмехнувшись своим мыслям, Блейз сильно раскручивает бутылку из-под огневиски. Несколько секунд она плавно крутится, будто пол вымазан маслом. Наконец горлышко указывает на Лавгуд. Для Забини удача – целоваться с тем, кого любишь. Для Грейнджер – это осуждающие взгляды, для Малфоя – непозволительная роскошь. Их поцелуй – простое соприкосновение губ, содержащее в себе спокойствие и трепет. Он лёгкий и невесомый, как крылья бабочки и круги на воде. Очередь Луны. Тонкие пальцы тянутся к бутылке и заставляют её вертеться. Горлышко указывает на девушку. Это Гермиона. Для них поцеловаться – не проблема. Это уже случалось после рождества два года назад. В Хогвартсе осталось совсем немного народу – в тот день играли одни девчонки. Девушки улыбаются после поцелуя, вспоминая давнюю историю, и очередь переходит к Грейнджер. Гермиона раскручивает опустошённую ёмкость. Идеально-неудачное попадание. Бутылочка выбирает Драко Малфоя. * * Тишина захватывает помещение. Гермиона приподнимается, Малфой вторит её движениям. Лица постепенно приближаются друг другу, но застывают на расстоянии пары дюймов. – Целуй меня. Назло друзьям. Целуй меня. Целуй меня или боишься? – медленно шепчет Гермиона в сомкнутые перед ней губы. Неизвестно откуда взявшаяся смелость поглотила разум и управляет языком, как хочет. Хотя, конечно, известно, из чего вылилась вся эта смелость. Алкоголь. Грейнджер всё ещё ощущала на языке яркое послевкусие мятной водки, которую добавляла в сок во время бала. Иначе век никто бы не увидел такой открытой и раскрепощенной Грейнджер. Драко обрушивается на её губы. Огонь спутывается с мятой, образуя ядерную смесь. Тела пронзают искры, позволяющие либо лететь, либо умирать. Малфой нечаянно бросает взгляд на искусно нарисованную рану и обхватывает руками веснушчатые плечи, чтобы прижать Гермиону к себе и перестать это видеть. Отстранившись, Малфой протягивает руку, и Грейнджер отвечает на его жест. Пьяные и довольные они покидают комнату. Коридор встречает их сырым воздухом и холодными стенами. Хогвартс не балует студентов теплотой в осенний период. – Теперь узнают все, да? – Какая проницательность, Грейнджер. Значит логические цепочки ты составлять научилась. Тогда давай, отгадывай: что идёт после поцелуя? – Банши, – выпаливает Гермиона, а после закусывает язык и жмурится. – Башня. – Чего? – Малфой вопросительно смотрит на неё и останавливается. – Нет, нет, нет, подожди. Но Гермиона тянет его вперёд, и Малфой, не в силах сопротивляться, идёт навстречу Астрономической башне. Вот ведь Грейнджер! Выбрала самую высокую башню и радуется, что им обоим приходится тащиться наверх. Ступеньки наконец заканчиваются. Гермиона подбегает к перилам и опасно перегибается через них. – Что? От алкоголя совсем не соображаешь? – Малфой тянет гриффиндорку назад и уводит на середину башни. – Да ты сам не трезвее меня! Я видела, ты минимум бутылку огневиски в себя влил! – А у меня талант – не пьянеть. – А у меня антипохмельное зелье в тумбочке, – парирует Грейнджер. – Будем хвастаться дальше? – Нет. Пошли на звёзды смотреть, а то зря что ли поднимались? Они подходят к месту, где ещё пятикурсниками сдавали СОВ по астрономии. Чувствуется свежий, ночной воздух, навеянный с улицы. Доносится крик ворона. – И всё сейчас другое. А утром взойдет солнце, исчезнут звёзды. – Ты вроде не глупая девочка, знаешь же – они остаются. – Ты имеешь ввиду, мы просто перестаём видеть их? Да. Может и с людьми так? Они ведь не исчезают, просто мы перестаём их замечать, потому что кто-то другой слепит нам глаза. – По правде говоря, Грейнджер, я не против, чтобы ты была моим солнцем. Языки немеют, и несуществующая анестезия перекрывают доступ кислороду. Становится так тихо, что слышно, как кровь ускоряет свое движение по венам. Гермиона спускается по стене и прижимается спиной к острым камням, охлаждающим разгорячённую кожу. Тишина разрывается брошенной, оставляющей ожоги на сердце, фразой: – Не стоит. Иначе я спалю тебя до тла.