درب النمر

*разговаривают на арабском* - Зейн, я желаю тебе добра, - говорит мужчина, разводя руками. Жест получился усталым, мужчина в принципе был усталым. Опущенные уголки его теплых глаз сейчас делали выражение его простого лица очень грустным и печальным. Что он может сделать? Что он еще может сделать для него? Зейн сидел на своей кровати, скрестив руки на груди, и демонстративно не смотрел на отца. Ему не было стыдно, он отчего-то не считал, что сделал что-то плохое. Хоть они и не бедствовали, потому что отец получал очень хорошую пенсию, да и за военные годы жизни смог накопить денег. Но когда подросток, не удержавшись, посмотрел на отца, его окатило сильным неприятным скопом мурашек. Его стареющий отец, проведший многие дни под свистом пуль и под руку со смертью… И его воровство. Мужчина не мог наказывать Зейна в полную меру, чувствуя свою упущенную ответственность за жизнь любимого сына. В самые важные моменты его не было рядом. Вместо счастливой семьи он дал своему мальчику только одиночество и постоянное тревожное ожидание смертельных новостей. Но он не может потворствовать воровству сейчас, когда это стало уже постоянной практикой. Несмотря на то, что Салим часто отсутствовал в жизни своего ребенка, он смог обеспечить ему возможность вырваться из этой страны и поехать в Лондон. Осталось только собрать документы, завершить обучение в школе и улететь в спокойную мирную страну с открытыми дорогами в лучшее будущее. Может быть, и Салим когда-нибудь сможет уехать, и оставить этот песчаный дом в Эль-Кут. - Я знаю, пап, - поник подросток. Такие разговоры у них теперь участились. - Давай повторим: завтра ты вернешь эти вещи, и на неделю я тебя отправляю под домашний арест. Что это значит? – Салим потер лоб, чувствуя себя неудобно. - Что я скажу, когда верну им? Они арестуют меня, - возмутился парень. - Извинишься и скажешь правду, а если и не правду, то у тебя есть целая ночь, чтобы придумать, как выкрутиться. Так что у нас подразумевает домашний арест? - Я не могу выходить за пределы дома, мне запрещается пользоваться компьютером для развлечения. Я выполняю стирку вещей и уборку двора, содержу в чистоте комнату. Имею право читать книги, верно, сэр? – уставился на отца Зейн, так и демонстрируя собой тихую истерику. С подростками во все времена было тяжело. - Верно, Зейн, - совсем сник Салим, чувствуя пренебрежение сына. Он неловко задержался в комнате парня, ища взглядом хоть что-то, за что он может зацепиться. На столе лежала закрытая серая книга. Из нее торчали закладки, она выглядела старой и потрепанной. – Что это? История шумерских мифов? - Да, в библиотеке взял. - Я возьму почитать? Выглядит интригующе, - мягкая улыбка в сторону окна, тут же сникшая. В синем небе, где зажигались огни, виднелся не рассеивающийся дым. Неподалеку гремели взрывы, война не оставит его никогда. Сегодня будет беспокойная ночь, которую он хочет провести в ненавязчивом карауле, потому что рядом что-то происходит и спать сейчас все равно будет слишком тревожно. Зейн ковырял пальцы от досадливой обиды. Верно, он же такой взрослый уже, но отец до сих пор может наказать его. Ему всего-то семнадцать, но ничего не понимает. - Думаю, тебе будет интересно, пап, - Зейн все же смягчился, увидев, как спрятал руку отец, увидев столп дыма вдалеке за Тигром. – Спокойной ночи?.. - Да, и тебе доброй ночи… Салим с беспокойством покинул комнату сына, тихо притворив белую дверь с кричащими надписям. Интересно, для кого? Салим был деликатным мужчиной и крайне уважал личное пространство, поэтому врываться в комнату друг к другу у них не было заведено. Он сунул под мышку книгу и пошагал через коридор до кухни, открывая белый холодильник, оценивающе осматривая продукты в нем. В голове сразу крутились вопросы о том, что же им приготовить на завтра, хотелось чего-то из риса. Школьный учитель предложил ему проводить больше бытового времени вместе, потому что это «сближает их ритмы». Мальчики любят подражать отцам, особенно учиться у них какому-то ремеслу. Салим тогда в ужасе застыл, замуровав на своем загорелом лице извиняющуюся улыбку. Не приведи Аллах его мальчика на тропу войны. Пусть триста раз провалится иракская земля и патриотизм, но он сделает все, чтобы Зейн никогда не узнал, что такое тяжесть оружия в своей руке и сотня кричащих по ночам убитых душ. А какому ремеслу он может еще его научить? Салим принялся развивать кулинарные способности, проводя с Зейном время за приготовлением различной пищи, и пробуя разную кухню. Отговоркой служило то, что скоро ему придется жить совершенно одному, без помощи Адибы, добродушной соседки, которая часто забирала Зейна к себе, когда отец пропадал на службе. Глаза так ничего и не нашли в холодильнике, но Салим вспомнил, что в морозилке лежали творожные сырки в глазури. Почему-то несколько дней назад Салим решил, что Зейн их любит. Взяв парочку, он погасил свет и направился к себе в комнату, по пути закинув один сырок сыну. - Спасибо, пап. И скрылся в своей комнате, мрачно глянув на открытый покосившийся гардероб. Вот и еще одно времяпровождение по-мужски, так сказать. Вооружиться отвертками и наладить всю покосившуюся мебель. Хоть у них и было чисто, периодически, бардак никто не отменял. На белом крашеном комоде стояла единственная фотография их семьи, оставшаяся с тех времен, когда он был молод душой и у него были силы любить свою скверную жену. Он опустил фотографию на комод, вдруг не желая выносить этого фальшивого вида. И улегся на разворошённую кровать, прикрывая ноги покрывалом, шурша золотинкой от сырка и пристраивая потрепанную книгу шумерских мифов. Он с любопытством пробежался по страницами, которые были отмечены Зейном, чтобы посмотреть, что тут такого интересного отметил его сын. Парню было интересно про астрономию и звезды. Про затерянный храм и войну с аккадами на религиозной почве дикого царя. Салим даже поднял брови, оценив избирательный вкус сына, потому что отмеченные моменты были интересными и захватывающими. Он погрузился в чтение, сузив свой мир до коридоров шумерской гробницы и снова очередной войны… - Пап? – ночную тишину разорвал стальной голос сына. Салим резко сел на кровати, вырываясь из дремоты. Он не заметил, как заснул за книгой. Иракец чувствовал, как по коже побежали мурашки. - Что случилось? Ты где? – напустил беззаботности в голос Салим, хватая из четвертого снизу ящика пистолет и пряча его в задний карман, прикрыв длинной рубашкой. - На заднем дворе, пап, - напряжение в голосе Зейна слышалось отовсюду. И Салим понял, что что-то случилось. Его сын был очень умным мальчиком, и очень много раз слушал о правилах безопасности в ЧС, потому что Салим знал, что в жизни случается все. Он вышел в коридор спокойно, повернул в большой зал, усыпанный подушками, низкими столиками и диванчиками. Зейн стоял в проходе, открыв настежь дверь, пропуская ночную прохладу Ирака. Луна заливала скалистые холмы и Эль-Кут холодным белым светом. - Пап… - Стой и заткнись, блять, - четко проговорил американский солдат, напряженными руками держа на прицеле его сына. В груди у Салима все разорвалось. Он как знал, что война придет в его дом. Столп дыма возвещал о бедах, как знак, как знамение черной смерти, разгулявшейся в его стране. Салим быстро оценил солдата. Смертельно бледный, раненый, в разводах блестящей крови, местами смытой водой Тигра, через которую тот видимо перебрался. Под кепкой сверкают черные безумные глаза, а меж широких бровей застряла боль. Но он крепко стоит на ногах и руки его не дрожат, целясь в ребенка. Сильная воля к жизни. Салим поднял руки в жесте. - Не двигайся, мра-азь, - зашипел Джейсон, злясь от того, как тяжело ему дается удерживать позицию. О чем он вообще думал, когда приперся в город, полный иракцев, в надежде на помощь? На спасении? Он целится сейчас в пацана, чтобы что? Убить гражданского, снова? На выстрелы соберутся люди, он не сможет скрыться, его просто разорвут как кусок мяса голодная свирепая стая собак. Что делать?.. Что же, блять, делать, Боже?! *говорят на английском* - Эй, успокойся, - Джейсон резко перевел на Салима взгляд, удивленный обращенной речью. – Отпусти моего сына… Я останусь здесь, только сына отпусти. - Ага, чтобы он вернулся с ублюдками, не-е-ет, - ухмыльнулся Джейсон, вдруг возводя курок с щелчком, громко запыхтев. Он не убьет их. Он не убьет их. Он не убьет их! В ответ на это движение Салим молниеносно достает свое оружие из кармана и в ответ целится во вражеского солдата. Джейсон усмехается, словно ничего иного и не ожидал. Пиздец ему! Руки Салима дрожат, боль в плече ослабляет руку и та безвольно опускается. - Ты не выстрелишь, сука! – Джейсон подбирается весь, переводя прицел на Салима и смотря своими безумными злыми глазами на мужчину. Они стоят всего в нескольких шагах друг от друга, промахнуться просто невозможно. Стреляя в упор смерть моментальная, без вариантов на спасение. Джейсон уже чувствует отчаяние, потому что верить в собственное спасение практически невозможно. В стане врага, с множественными ранами, потерянный и оторванный от своей команды, старается держать на прицеле мальчишку и его отца. - Эй… Тебе нужна помощь, - говорит спокойно Салим, чтобы не разбудить соседей криками. – Тебе… больно, я вижу. Успокойся, хорошо! Он делает мягкий шаг, закрывая собой парня. Желая в первую очередь очень осторожно убрать и скрыть его с поля зрения солдата. Но Джейсон говорит громче звонким натянутым голосом. - Я велел ни с места, блять. – зарычал он, прерывая дыхание. В голове крутились мысли о том, как выйти из ситуации, что же делать, черт возьми? - Жить надоело?! А может… ну его, в свою-то башку не промахнется. Или кишка тонка? Воспоминания о «счастливом» детстве или ебаная блевота и отходняки в юности? Его жизнь пропитана дерьмом, в дерьме и закончится. А сейчас он как никогда по уши. - Эй! – привлек внимание уплывающего Джейсона Салим. – Я вижу о чем ты думаешь… Давай мы уберем оружие? Здесь мирные люди… - И ты тоже, умник? – но больше стоять американец не мог, ноги его покосились, и он привалился левым плечом к стене, а после спиной съехал по песчаным ровным камням, оставляя на ней широкий кровавый рисунок. – Я сдохну… тут, сука. Ноги его раскинулись, руки расслабленно развалились в стороны, пистолет с клацаньем выпал из расслабленных пальцев. Воцарилась тишина с тихим болезненным свистом замолчавшего американского солдата. - Он умер, пап? – с тревогой спросил Зейн на арабском. Салим, держа оружие, подошел ближе, веля сыну оставаться на месте одним движением вытянутой в его сторону руки. Босой ногой он быстро перекинул дальше пистолет и отложил подальше свой, в знак того, что он не угрожает одуревшему солдату. Джейсон поднял на него пустые ореховые глаза. - Я че, до сих пор здесь? – слабо ухмыльнулся он, но улыбка быстро опустилась, уголки губ сникают вниз. Никому не охота подыхать, сразу вспоминается тысячи возможностей в жизни и миллион сожалений. – Или там, - он указал кровавым пальцем в небо, - не примут, пока не исповедаюсь?.. Пиздец, как больно… Салим тронул его лицо, снимая кепку, отчего Джейсон дернулся, убирая контакт. - Папа! - Не тронь, - взвыл американец, свирепо скалясь, но Салим смотрел как-то отстраненно и устало. Его тело охватила старая соматическая боль. Война никогда его не оставит, никогда. - Не кричи, прошу, - заговорил Салим, мягко касаясь кистей солдата. – Я помогу тебе, слышишь! Только не кричи… - За каким хреном тебе это, - отчаянно проверяет Джейсон. Ему не может так повезти, просто не может. На его душе тяжкая ноша, на его руках кровь невинных, он не заслуживает этого спасения. Он должен умереть здесь, хоть и отчаянно не хочет. - Я устал от войны, - просто ответил Салим, красноречиво вдруг посмотрев на стоящего в дверях сына. На похожем родном лице застыла твердая решимость и поддержка, в ответ на сомнения и робость отца. Его Зейн совсем взрослый. - Слушай… Мы зайдем в дом, я помогу тебе, но ты не должен кричать, терпи, во имя своей жизни, и нашей, - говорил Салим громким шепотом, чувствуя раскат горячей волны уверенности и веры в единственное уже принятое решение. Внутри у него поднялось что-то очень сильное. Сам Аллах вдохнул в него силу, чтобы сохранить эту душу. Рука судьбы привела этого американца в его дом, и Салим готов исполнить эту волю. Так будет верно – и прочь сомнения! - Я не встану, я закончился, мужик, - замотал головой бледный Колчек, обливаясь уже лихорадочным потом. Когда грязь и взрывы смыла остужающая река, он получил немного форы перед агонией жара и боли, которая сейчас наползает на его тело. Некоторое время адреналин не даст ему сдохнуть, только он будет мучиться и страдать. - Ладно, ладно, - завозился Салим. – Я подниму тебя и занесу в дом. Молю Аллахом, только не шуми… На раз, и! Джейсон захлебнулся вдохом, когда крепкие руки вдруг оторвали его от земли. Ощущение тяжелого парения в воздухе путало реальность, рука обессиленно качалась в такт осторожным мягким шагам иракца, голова Джейсона запрокинулась, открывая худую шею и выступающий кадык. Сил держать ее не было. Сдаться на эту милость? Иракец что-то там тихо бубнил. - Зейн, набери холодной воды, возьми жесткую тряпку и затри пятно на стене, только тихо. Потом намочи ковер и повесь его там, чтоб закрыть пятно. Если поедут наши… - Папа, тебя расстреляют за измену, - встревожился Зейн. Салим красноречиво промолчал, долго посмотрев на сына. Его взгляд ровно говорил: «А какие варианты есть?». - Делай, что говорю, - твердо сказал, как лейтенант подчиненному, без возможности не исполнить этот приказ. Он на твердых ногах занес раненого человека в дом, шаг за шагом продвигаясь к ванной комнате. Внес его и положил в центре, осторожно сгружая с себя и придерживая голову, чтобы он не ударился о кафель. В принципе, у мужчины могли быть и другие раны и гематомы, которых тот попросту не чувствовал из-за сильной боли в разорванных огнестрелом тканях. Салим умел оказывать медицинскую помощь, потому что не пренебрегал на военных учениях этим видом учения. Война – это оплот боли и смерти, и порой укол лекарства в нужном месте лучше, чем сотня патронов в твоем кармане. - Эй, эй! Слушай меня, - говорил с ним Салим. - Джейсон, мое имя Джейсон… Что дальше, кэп? Мне охуенно херово… - Хорошо, Джейсон. Нужно раздеть тебя, мне нужно промыть рану и осмотреть тебя. - Вперед, дружище, - съязвил он, корчась от дергающей боли в плече, что простреливала до самых кишок. – Я, кажется, всю кровь потерял вообще… - Болтаешь, значит не все так плохо! – решил обнадежить Салим, поражаясь стойкости этого солдата, потому что он испытывал мучительную боль, смог притащиться так далеко от места столкновения, истек кровью, преодолел реку и снова истек кровью. Невероятно! Судьба охраняет его, не иначе. Салим включил душ, делая воду теплой, выливая часть на кафель. Он взял нож, осторожно показывая ладони, потому что Джейсон наблюдал за ним. Салим разрезал ремешки бронежилета, вытянул его и отложил в сторону, разрезал футболку, думая о том, что рана на плече рваная. Не смертельная, но такая, которая очень долго заживает. Штаны можно было снять, срезав пуговицу. Он не стал расшнуровывать сапоги, только поддел ножом шнурки и стянул сапоги с ног. Правый сапог пропитался кровью, штанина разодралась со стороны голени. Ножевое ранение, довольно глубокое, поэтому придется штопать. Мерзкое дело. Но Салим действовал осторожно, плавно и уверенно – это то, что он очень хорошо научился делать, возможно, поэтому до сих пор жив! Штаны снялись с трудом. Джейсон остался в одних черных трусах. Загар ложился только на руки, шею и лицо – рабочий загар. Сильные пальцы беспокойно скребли по гладкому прохладному кафелю, тело дрожало мелкой дрожью, он шумно дышал. Грудь покрылась мурашками, а потом и окатила ноги, всколыхнув волосы на ногах и коленках. - Ну, че там? – не выдержал молчания Джейсон, закатывая глаза, чувствуя как его затылок покрывается разливающейся из душа водой, лопатки и зад охлаждает вода. Плечо разрывает болезненной пульсацией. Джейсон зажмурился, поднимая верхнюю губу, и закряхтел. - Плечо, конечно, плохо, - признался Салим, начиная аккуратно очищать тело от копоти, грязи и соленого пота. Джейсон старался сдерживаться, кусал губы, пыхтел, задерживал дыхание и жмурился, но терпение и словарный запас матов у него заканчивался, в конечном итоге он просто принялся жалобно скулить и тихо протяжно стонать, периодически сжимая губы в мычании, чтобы не расплакаться. Это было просто больно. Ни в какой степени, только боль как она есть. Иракец сам взмок. - Прекрати стонать, ругайся лучше… Еще немного, мне нужно, чтобы ты был чистым. - А что?.. Возбуждает, приятель? – сально пошутил Джейсон, изобразив подобие очень слабой улыбки, засвечивая серо-белыми краями передних зубов. - Мне больно это слышать, - Салим был сострадательным человеком, и мучения других людей вызывали в нем сильные эмоции. Это требовало дополнительной выдержки и огромного терпения, на которое он сегодня не был готов. Салим старался аккуратно очистить рану на боку, но та сильно кровоточила, песок прилип к запекшейся крови, нужно было удалить, но кожа вокруг оказалась воспалена и обожжена. Напрягшийся плоский живот подбирался и подрагивал, все внутренности словно ходили ходуном, хотя рана была не такая страшная, просто глубоко чиркнуло, но повредило много тканей и сосудов. Джейсон вдруг привычно замычал, но потом его подкинуло, он постарался уйти от болезненного контакта и высоко вскрикнул. Салим тут же закрыл его рот рукой. - Все, все, я закончил, - американец расплылся по воде, чувствуя на долю секунды облегчение. – Кровь не останавливается, слишком частое сердцебиение. - Пап, он очень шумный, - Зейн появляется в дверях, неловко оглядываясь. - Мы почти, - обернулся Салим. – Зейн, принеси в моем шкафу синюю металлическую коробку. Ты сделал, как я сказал? - Да, ковер висит. Я мигом. Иракец обернулся к Джейсону. Принялся мягкой уже розовой тряпкой отирать его бледное лицо, прошелся по гладкому лбу, коротким волосам, за ушами, линию бровей и глаз. Стирал копоть, слезы, пот и кровь. Джейсон наблюдал за иракцем ореховыми светлыми глазами, со свистом дыша. Тряпка намочила веснушчатый нос и скулы, потом увлажнила тонкие широкие губы, место под носом и поскребла легкую щетину. Совсем молодой мужчина, и на кой черт его понесло в армию? - Я слышу о чем ты думаешь, завязывай, - сморщился Джейсон. Салим не ответил, переключившись на руки, отмечая нарисованные татуировки и охлаждая ободранные ладони. Влага воды немного снизила боль. Стало легче. Зейн опустил коробку рядом и встал, наблюдая. - Иди, - приказал отец, и Зейн даже забыл хоть что-то сказать в протест. Он видел, как отец напряжен, и каким трудом ему дается эта ситуация. Поэтому не стал пререкаться и прикрыл белую дверь. – Я тебе сейчас вколю обезболивающее, будет больно, - Джейсон гаркнул истерично, - потому что кожа очень чувствительна, но потом станет легче. Терпи. - А я чем по-твоему занимаюсь тут? Отдыхаю? – недовольно заявил Джейсон, с внутренним содроганием наблюдая, как иракец набирает полный шприц прозрачного вещества, чтобы обколоть места ранений. Салим сначала посмотрел в глаза американцу, а потом сосредоточился на том, чтобы верно ввести лекарство. Джейсон строил рожи и корчился, его ядреное упрямое терпение треснуло давным-давно. Когда Салим добрался до живота, он отчаянно начал плакать, поджимая пальцы ног. Но, как иракец и сказал, вскоре дергающая боль сменилась на тупую, потом ощущения вовсе заменились на распирающее онемение. Джейсон выдохнул, утирая левой рукой капли, затекающие в уши, и сжал глаза пальцами, не позволяя себе скатиться в истерику. - Все, уже все, - мягко произнес мужчина, легко трогая здоровое плечо Колчека. – Я тебя сейчас отнесу в комнату и там подштопаю и забинтую, ты меня слышишь? Не засыпай, Джейсон. Ты слышишь? - Слышу, - Джейсон протянул руки, хватаясь за подставленную шею, чтобы крепкий иракский солдат – а сомнений никаких у Колчека не осталось – смог его поднять и завернуть в большое полотенце, которое чистой стопкой лежало на стиральной машинке слева. Салим придержал его рукой за спину, вытер мокрые волосы и завернул в него. Они осторожно шагнули – точнее Салим потащил его в свою спальню, ровно за поворотом коридора. Не далеко, но очень сложно. Они оставили влажный след от босых мокрых ног на полу. Мужчина уложил американца на расстеленную кровать, подкладывая под бок и плечо уже окрасившееся белое полотенце. Рядом оказался Зейн с чемоданом из ванной. Салим благодарно кивнул, и принялся сначала делать несколько медицинских швов на болезненном боку, щедро обработав медицинским спиртом все вокруг и все предметы. Джейсон молча наблюдал, иногда морщась от неприятного ощущения движения в ране. Живот перебинтовался сухими бинтами. - Я не сумею зашить плечо. Придется очень туго зафиксировать, - проговорил Салим, напряженный от тишины и пристального наблюдения. - Делай, как знаешь, лучше варианта все равно нет, - горько выдал Джейсон в ответ. Боль отступила, и он начал чувствовать, насколько устал и как ему хочется отрубиться к херам собачьим! – Ох… Поторопись, блять… Я отъезжаю, кажется. - Чуть-чуть, Джейсон, - Салим потрепал его по худым щекам, наблюдая как большие карие глаза косят к переносице, с трудом фиксируясь. Он с помощью лейтенанта Колчека смог туго затянуть его плечо, потом перешел на мягкую голень, зацепив стягивающий пластырь и тоже зафиксировав бинтом. Края раны ровные, заживать будут очень долго, поэтому необходимо было максимально плотно их стянуть, через день посмотрят, что там получилось. – Сейчас мне нужно, чтобы ты полежал на боку минуту, я вколю тебе антибиотик. - Бедный мой зад, он сегодня точно охуел! Может без него как-то прокатит? – Салим вдруг смешно уставился на окосевшего вражеского солдата, помогая ему повернуться на более безопасную сторону. - Ловить пули ты не боишься, а от укола в мягкое место забеспокоился. Американцы странные люди, - прокомментировал он, набирая шприц. - Ага, Боже, храни Америку, - он зашипел, пряча голову в сгибе своего локтя. Была бы воля, вцепился б зубами, да боялся кусок мяса выдрать. Салим же только протер спиртовой салфеткой белую ягодицу с россыпью родинок, а американец уже заволновался, подтягивая плечи. - Колю, - предупредил Салим. - Не промахнись, - вякнул мужчина, сдержавшись от крика, когда болючее лекарство вливалось в мягкие ткани. Салим прижал салфетку, крепко вжимая в кожу. - Минуту… - Я аж взбодрился, блять. С этого, наверное, начинать надо было, - напряженная атмосфера вдруг мягко куда-то испарилась. Джейсон выдохнул от того, что боль перестала терзать его тело и он получил помощь, о которой даже и не думал. Салим чувствовал, что поступает по сердцу, а мозг заработает немного позже, когда будет откат. Иракец убрал полотенце, помог Джейсону улечься ровно, накрыл его одеялом, и только потом подумал, что нужно было бы поменять постельное белье, но это сейчас не так важно. - Трусы тоже нужно снять, влажные, можно заболеть простатитом, - вспомнил Салим. Джейсон уставился на него как на идиота. Салим спохватился, от усталости откровенно подтормаживая. – Сейчас… Я не буду трогать. - Да еще б ты трогал, - закатил глаза Колчек, напрягаясь от того, как руки снизу собирают мягкое одеяло и нащупывают тазовые косточки. Мурашки расползаются по телу против воли. Кожа слишком чувствительная, там где не онемевшая. Салим подцепил боксеры и медленно крепкими ладонями стянул, с большой осторожностью продев через правую голень, чтобы не потревожить ногу. - Надеюсь, мы не погубим друг друга, - намекнул Салим, снизу вверх глядя на уплывающего американца. Совсем мальчишка. Джейсон слабо схватил запястье иракского солдата, с огромной серьезной благодарностью заглядывая в глаза. - Не забуду, - проговорил, и провалился наконец-то в беспамятство. Салим собрал все, и вышел из комнаты, не закрывая двери. Зейн ждал его в ванной, собирая тряпкой кровавую воду. Стояла почти полночь, они были уставшими и перепуганными. Салим присоединился к сыну. *говорят на арабском* - Пап, что будем делать? – проговорил сын тихо. - Для начала нужно все это сжечь, проверить пятно во дворе и вообще следы, которые оставил солдат. Его будут искать, наши или чужие. - Тебя убьют? - Если узнают, то да, - уверенно заявил Салим, не смотря на замершего мальчика. – Он не убил тебя, хотя мог. За это я ему благодарен. - Интересно, все американцы так много ругаются? – поинтересовался Зейн. - Нет, просто конкретно этот - идиот, - буднично ответил Салим, даже не задумываясь. Зейн вдруг расхохотался, его смех подхватил отец.