В тёмных водах

Капитан корабля с воодушевляющим именем «Геноцид» хмурился, приближаясь к очередному порту. Вокруг то и дело встречались ошмётки плоти, под водой и над ней чётко просматривались скелеты невиданных существ, размерами превышавших не только некоторые острова, но и оставшиеся рамки здравого смысла. Быть может в детстве Геноса бы это испугало, но сейчас его единственной мыслью было то, что и на этих монстров нашлись те, кто смог их одолеть. Ему очень нужна была их сила. В море Генос провёл уже несколько лет, путешествуя с доктором Кусено в поисках того кошмарного создания, что уничтожило его родной дом и большую часть тела. Да, здорово быть больше чем на половину оружием, но это не давало достаточной силы даже для сражения с некоторыми часто встречающимися в Подземноморье существами, не то что с объектом поисков. Генос не помнил, как выглядело то, что раз и навсегда перечеркнуло его спокойную жизнь, и доктор отвечал уклончиво, что это рукотворное создание, вышедшее из-под контроля, дом которого — под землёй и глубже. Как только Генос научился управлять своим новым телом, они взяли корабль и спустились вниз. Первое время было чертовски непривычно — никакого солнечного света, множество странных созданий, особенный уклад жизни, совершенно иные истории и эпосы. Впрочем, Геносу некогда было вникать в тонкости жизни в Падшем Городе и на других островах, и большую часть времени он методично исследовал море, закупал необходимое и хмурился, бесконечно хмурился, глядя на отсутствующий горизонт. Его искусственные глаза были привычны к тьме, но то и дело натыкались на совсем уж тёмные области, с которыми не справлялся даже фонарь. В глубине души было страшно. В глубине моря, наверно, тоже, и Генос не горел желанием изучать дно без веской необходимости, хоть Кусено и оказался воистину гениальным механиком-самоучкой и сумел оборудовать «Геноцид» механизмом погружения в пучины. Среди зацепок, помимо откровенно анархистских движений и возможной причастности создателя Машины Рассвета, Генос получил ценную наводку на самых сильных в этом море людей. Они промышляли охотой на разные ужасы и собирались по большей части в Черепашнике. Почему его так назвали, Генос понял с первого взгляда — это был не остров, а панцирь огромного древнего создания, в котором теперь сновали недружелюбные люди. Обитатели порта смотрели на него с недоверием и тенью любопытства — по Геносу было видно, что он не только чрезвычайно юн, но и достаточно силён, чтобы дать отпор или даже одержать над кем-то победу. Дружелюбный с виду старик доверил ему тайну о сильнейшем человеке здесь, что скрывался в самой необжитой части панциря и выползал оттуда исключительно в поисках провизии. Легенда о нём звучала нелепо и даже насмешливо, и заслышавшие её любопытные местные явно не верили в правдивость слухов, но старик уверял, что это — правда. Обречённый всегда побеждать охотник на монстров действительно жил здесь и мог сразить с одного удара любое существо. Даже если это всё-таки преувеличения и откровенная лесть образу, Генос хотел с ним познакомиться. Лысый мужчина флегматично стирал потемневший от времени плащ прямо в море, никак не реагируя на гулкие от металла шаги в своём направлении. Привычно забурлила вода, когда привлечённый смываемой кровью монстр решил показаться, и охотник щелчком пальца проломил ему череп, затаскивая тушу на подобие берега. Генос был поражён не только масштабом силы, но и тем, что человек явно сделал это осознанно — приманил монстра своим плащом. Почему-то это пугало гораздо больше способности уничтожить эту тварь, с которой Генос провозился бы не меньше пары часов, всего в одно мгновенье. Человек перед ним был очень расчётлив в трате времени. — Как… Как Вас зовут? — Генос поклонился почтительно, когда человек к нему повернулся. — Сайтама, — его голос оказался глубоким, а взгляд — абсолютно безразличным к происходящему. Сайтама походил на обманчиво спокойные морские воды, в которых скрывался настоящий ужас, разрушающий всё на своём пути. Генос сжал руки в кулаки до скрипа, пытаясь подобрать слова. Ему так многое вдруг захотелось сказать этому человеку, что не находилось ничего подходящего, чтобы начать. Хочет ли он стать его учеником? Хочет ли он предложить ему работу? Может ли он спросить о том, что наделило его такой силой? Не будет ли он следующим, чью жизнь прервут всего лишь прикосновением? — Я могу привести Ваш плащ в порядок, если позволите, — вместо всего выпаливает он и смущённо опускает голову вниз, упираясь взглядом в кончики своих ботинок. Сайтама мягко смеётся и бросает ему в руки мокрую ткань. Генос ловит не задумываясь и прижимает грязный несмотря на усилия в стирке ком к груди. — А чего ты хотел на самом деле? Подняв взгляд обратно на абсолютно лысого и невероятно сильного мужчину, Генос несколько раз встревоженно кивает сам себе. А потом говорит, говорит и продолжает говорить, даже когда Сайтама грубо, страдальчески и просто от безысходности просит его наконец-то заткнуться. К вечеру они вместе сидят на краю панциря, молча наблюдая за тем, как под водой движется чей-то огромный хвост. Обещание Генос сдержал и привёл плащ в божеский вид, а заодно и весь видавший виды костюм — не смущаясь своей наготы, Сайтама наблюдал за тем, как старательно капитан корабля стирает его вещи. Несмотря на просьбы заткнуться, звучавшие во время истории и перебивающие её, Сайтама прекрасно его слышал. Он размышлял, стоит ли сделать вид, что это вовсе не так, или согласиться на предложение чувствовать себя как дома на милой консервной банке с именем «Геноцид», которую Генос считал домом больше, чем покои в далёком Падшем Городе. Всё было лучше Черепашника, в котором Сайтама обосновался просто потому, что ему было уже безразлично, где находиться — он искал здесь достойных соперников, но встретил лишь скуку. К тому же Генос предлагал очень щедрую оплату — при желании можно купить апартаменты, корабль или запастись провизией на всю долгую и безрадостную жизнь. Решение напрашивалось само собой, но Сайтама всё ещё сомневался — стоит ли потакать стремлению Геноса к мести? Может, он успокоится и продолжит жить дальше своей жизнью, а не призраками прошлого? Но глядя в лихорадочно блестящие искусственные глаза Сайтама понимал — нет. Генос скорее убьётся, чем свернёт с выбранного пути. Потянувшись, Сайтама кивнул молчавшему всё это время Геносу. Он принимает его предложение. Капитан с неистовым воодушевлением провёл Сайтаме экскурсию по кораблю, выделил лучшую каюту и познакомил с доктором Кусено, после чего накрыл на стол. Попробовав еду, Сайтама окончательно уверовал в правильность своего решения — готовил Генос восхитительно, и если они быстренько расквитаются с его обидчиком, то он сможет стать великолепным поваром. Если того захочет, конечно. Пока что кроме мести у Геноса не было никаких явных желаний, разве что получение силы, но не то он боялся об этом спрашивать, не то стеснялся, что было бы воистину странным. Только Сайтама закончил эту мысль в голове, как Генос задал явно жгущий ему душу вопрос — про то, как получить такую же мощь. Детальное описание программы тренировок ни капли его не воодушевило и было встречено даже хуже легенды о том, как Сайтама героически завалил всё, что представляло угрозу, в окрестностях Черепашника, не испытав и тени усталости. Генос провозгласил себя его учеником, на что Сайтама пожал плечами: — Ну-ну, чему ты собрался у меня учиться? Привычно нахмурившись, Генос вышел на палубу и помахал над водой испачканным фартуком, и вскоре у кильватера замаячила мурена. Сайтама с облегчением рассмеялся — Генос действительно был ещё мальчишкой. Жизнь на корабле мало отличалась от той, что была у Сайтамы в Черепашнике, разве что тут вкусно кормили, а вместо разлагающейся плоти пахло сжигаемым топливом и морской солью. Генос педантично следил за чистотой корабля и качеством питания своего учителя, и абсолютно безрассудно бросался в бой со всем, что смело проплыть слишком близко от «Геноцида». Зачастую столкновения оканчивались весьма печально для капитана, и его долго латали в каюте, тогда как Сайтама флегматично созерцал крошево из очередного монстра. Его сила была слишком велика, и он устал от неё до невозможности, но в то же время не мог и не желал отпускать. Это был его якорь, влекущий его в бездну. У Сайтамы нет никакого прошлого — он не помнил не только то, рассказывал ли кому-то историю своей жизни до обретения великой силы, но и то, была ли она на самом деле. Со временем его обычная человеческая жизнь со своими взлётами и падениями, страхами и страстями начала казаться ненастоящей и несущественной. Он ощущал себя не живее утопца или древнего гробо-колониста и большую часть времени молчал. Изредка в его голосе сквозило неприкрытое раздражение, вызванное скорее усталостью от самого себя, нежели внешними факторами. Можно уплыть из Черепашника, но от себя-то никуда при этом не денешься. Он видел слишком многое, чтобы хотелось видеть что-то ещё, даже собственное отражение в помутневшем зеркале. Про него ходили разной степени правдивости слухи, слишком похожие на злословные легенды, в которых только боль, разрушение, развороченные монстры и мёртвые люди, а над ними — испачканный кровью плащ. Генос, впрочем, учтиво не задаёт вопросов. Чувствуется его опасение узнать на них ответы. Он всегда цепко смотрит на Сайтаму за совместной трапезой и ловит его заинтересованный взгляд. Когда на плохо прожарившееся мясо монстра, из которого сочится кровь, Сайтама откровенно облизывается, Генос вдруг вспоминает, где видел похожий интерес к пище. Все те люди пробовали людей на вкус. Почти наверняка Сайтама — тоже, и Геносу не хотелось разрушать и без того шаткую возможность, что он заблуждается. Сам взгляд Сайтамы говорил, что нет, и в нём читалось: «Да, я действительно ел не только монстров, я помню вкус плоти». В такие моменты кажется, что даже кристаллическая решётка может встать дыбом. В Сайтаме много чего тревожного, и большинство матросов его избегает. От него веет неприкрытой силой, способной обратить в бегство кого угодно, пускай Сайтама и не акцентирует на этом внимание и большую часть времени лениво слоняется по кораблю или лежит в каюте. Иногда, когда Кусено латает Геноса, он готовит на всех еду, и всякий раз капитан втайне боится не досчитаться одного из матросов, что косо смотрели на лысину. Генос испытывает благоговейный ужас от самого ощущения, что Сайтама где-то рядом на этом небольшом корабле, и что сбежать от него не получится. Ещё страшнее становится от мысли, что бежать ему и не хочется. Как-то за совместным ужином в капитанской каюте Генос с волнением спрашивает, сколько же Сайтаме лет. В то, что двадцать пять, верится с огромным трудом, и Генос переспрашивает, как давно. «Нет, мне просто двадцать пять», — повторяет ему Сайтама, но в голове это всё равно не укладывается. Сам Генос похож на того, кто как минимум бывал в Анфе — хоть в нём и не видно каменно-кристаллических вставок, он предельно заточен в некоторых аспектах. Всегда собранный и серьёзный, смотрящий на всех так, что не остаётся сомнений — он знает, что делает. Только Кусено и Сайтама видят, что это всё напускное, и что за годы в море Генос едва ли повзрослел, продолжая разбрасываться своими жизнью и временем ради недостижимой планки силы, что пролегает даже выше свода. Они оба не рвались объяснить Геносу, что стоит посвятить себя чему-то помимо мести: Кусено из любви к нему и в силу мягкости характера, а Сайтама потому, что это не было его делом. Как учитель он, конечно, мог бы вразумить ученика, но… Что-то останавливало его каждый раз. Может, ощущение, что этим он разобьёт остатки человека в нём, и прах останется развеять над морем, где почти не бывает ветров. Сайтама читал его судовой журнал, больше похожий на личный дневник во множестве томов с доскональным описанием всего на свете, и мог сказать, что видел Геноса как на ладони. Уязвимого, испуганного, человечного, доверчивого, импульсивного, наивного — какого угодно, каким он пытался не выглядеть перед командой и монстрами. Почти всегда корабль в движении, и даже в портах остановки не бывают долгими — Геноса, в отличие от матросов, не интересуют выпивка и дома удовольствий, и он выходит только на рынок или поговорить с теми, на кого была наводка. Сайтама всегда выбирает торговые точки — ему нравится толкать что-то по максимально выгодной цене, и это единственное, чему он действительно пытается обучать Геноса. Тот не понимает смысла везти что-то через всё Подземноморье ради сомнительной выгоды в пару эхо, но Сайтама пожимает плечами: — Когда у тебя больше нет целей и страсти к жизни, выгодная торговля — это то немногое, что ненадолго дарит азарт. Это единственный вызов от жизни, который у меня остался. Битва, в которой я теоретически всё ещё могу проиграть. Улыбка Сайтамы мрачная и пронизана горькой тоской. У Геноса щиплет солью глаза. Когда в долгих поисках того самого монстра им встречается Эстиваль, все, кто был на корабле, в неверии высыпаются на берег. Матросы, впрочем, сразу убегают назад, болезненно шипя — это восхитительное место залито солнечным светом, который тяжело переносят подземцы. Только Сайтама блаженно потягивается, сверкая лысиной, и прикрывает глаза, подставляя лучам лицо. Свет не причиняет ему дискомфорт, как и многие другие вещи, и он выглядит даже счастливым. Геносу больно смотреть, и пускай у него почти не осталось живой плоти, он ощущает солнечные ожоги и иррациональное желание забиться в самый тёмный угол. Тень появляется над ним сама собой — Сайтама прикрывает капитана своим плащом, с намёком на беспокойство заглядывая в лицо. — Разве ты не с поверхности? Свет не должен причинять тебе такой дискомфорт. — Я… Да, я оттуда. Просто давно не видел Солнца. Но позже это ощущение не проходит, и всё время Сайтама закрывает его от света, будто бы взяв под крыло. Они вместе гуляют по пляжу в тишине, собирают растущие фрукты. Генос с горечью думает, что больше не сможет вернуться на поверхность никогда. Даже сладость плодов не способна перебить это ощущение чего-то утраченного, что теперь осело на языке. — Учитель, я хотел спросить Вас… Что будет потом? Когда мы разделаемся с монстром, которого сейчас ищем, — взгляд Геноса встревоженный. Он явно боится услышать конкретный ответ. — Да, что будет потом, Генос? — переадресовывает вопрос Сайтама. Ответа у Геноса нет. Однако ощущение неизбежного ужаса отступает, как будто плащ способен защитить и от него. Во взгляде Сайтамы нет ничего, что указывало бы на его желание покинуть «Геноцид» и завершить их приключение на том, ради чего он был принят на борт. Тяжело вздохнув, Генос обнимает учителя, и они ещё долго стоят, не спеша прерывать момент единения в райском уголке. Вокруг них поют птицы и кипит жизнь, но это не имеет никакого значения. Доктор Кусено говорит, что нечто огромное движется прямо под кораблём, и что оно похоже на то, что они ищут. Он не успевает наконец-то дать внятное описание этому призраку прошлого, на поиски которого уходит несколько лет, как «Геноцид» резко встряхивает, и часть матросов вылетает за борт, а сам доктор неудачно падает и теряет сознание. Приводить его в чувство нет времени, хоть Сайтама и даёт отмашку Геносу, чтобы тот позаботился о старике, из затылка которого во всю льётся кровь. В конце концов Сайтама ступил на борт с одной целью, за которую ему было с лихвой заплачено — гарантировать истребление того, что когда-то разрушило множество жизней. После времени, проведённого с Геносом, охотник мог бы считать этого монстра своим персональным врагом тоже. Щупальца тесно переплетаются с механизмами, и невооружённым глазом заметно топку в самом сердце монстра, в которой горит огонь. Оно гигантское, частично механическое и не похожее ни на что из того, с чем сражался Сайтама раньше, и одновременно напоминающее всё разом. Генос бросается в бой первым и тут же отлетает от мощного удара прямо в руки охотника, едва успевшего поймать капитана судна. Взгляд Геноса пылает праведным гневом, и руки его в запёкшейся от огненного залпа крови, но не время задавать вопросы о том, что стало с Кусено. Корабль встряхивает вновь, слышны крики матросов и звук, с которым сминается обшивка — возможно, вода уже начинает заполнять трюм. Сайтаме некогда с этим всем разбираться, и не спуская Геноса с рук он прыгает к монстру, подхватывая запястье своего ученика — удар выходит совместным, и пускай участие Геноса не требовалось вовсе, это дарит ему толику сопричастности, когда гигант падает перед ними ниц, пробитый насквозь, и поднимает волну, что едва не опрокидывает «Геноцид», но всё же смывает последних матросов за борт. Многим позже они сидят в гробовой тишине, прерываемой иногда плеском воды — где-то течь, но некритичная. Вокруг них ни души — матросы нарекли себя утопцами и ушли в пучины вслед за монстром, а доктор Кусено остывал на палубе, не наделённый завидной живучестью подземцев. Генос сидел, прислонившись к Сайтаме боком, и тяжело молчал, обхватив ноги руками и спрятав в коленях лицо. Охотник не спешил заводить с ним светскую беседу — молчаливостью Генос не отличался, и если он захочет поделиться, то расскажет даже то, о чём его никогда бы не спросили. Но в конечном итоге приходится похлопать его по плечу и оставить одного, если они не планируют уйти следом за монстром на дно — вода начала журчать, и это становилось опасным. Почти всю дорогу до порта они молчат — Сайтама неуверенно управляет кораблём, вспоминая, делал ли он это когда-то в прошлом или просто насмотрелся на Геноса, а тот сидит на том же самом месте, не сменив позы. Ему не нужны сон и пища в таких же количествах, как обычным людям, и Сайтама почти за него не волнуется. Почти. Его начинает беспокоить молчание. Когда «Геноцид» опасно кренится, явно заполнившись водой и потеряв в скорости хода, Генос оживает и спускается вниз заделывать течь. Помогает несильно, так как нужно вычерпать всю воду, но по крайней мере они перестают стремительно тонуть. На палубе Генос появляется мрачный и насквозь мокрый, трясёт головой, как собака после купания, и неловко пошатываясь взбирается на капитанский мостик. — Учитель, вы тоже не были счастливы, достигнув своей цели? — задаёт он вопрос. Даже на его искусственном лице заметны разочарование и усталость, и сейчас он как никогда раньше похож на кривое отражение Сайтамы. — Сначала было здорово, но это очень быстро прошло, — охотник пожал плечами. Всё-таки воспоминания у него были, просто выцвели со временем до простой констатации факта. — Я не ощутил даже этого, — печально вздыхает Генос и хмурится. — Я даже не могу заплакать, и уже никогда не смогу, — делится болью он. — Ну, мы всегда можем поискать тебе слёзы, — неловко пытается приободрить его Сайтама. Генос отвечает полной печали улыбкой. Когда покончено с похоронами и починкой корабля, что дорого обошлась без помощи их талантливого механика, Генос совсем не знает, куда себя деть. Находиться в своих покоях ему до безобразия тошно, но и от шума городских улиц хочется скрыться. Его не волнует вознаграждение в Адмиралтействе и незаслуженная слава героя, и Генос начинает понимать, почему Сайтама жил в самом дальнем уголке Черепашника, избегая общения с другими охотниками. Сайтама и сейчас избегает людей, чувствуя себя не в своей тарелке, и не отчалил куда подальше только потому, что ощущал ответственность за ученика. По крайней мере он это так назвал, когда пришлось к слову, и тему более не развивал. На самом деле он думал о том, что у Геноса кроме него никого не осталось, и что не стоило называть корабль «Геноцидом» по морским поверьям, если он не хотел его ненароком учинить по отношению к команде. — Так ты придумал, что будет «потом»? — всё же не утерпел Сайтама. Они сидели в тесной квартирке, запершись в своём мирке, освобождённом от пыли и людских голосов. Тут было спокойней, но всё равно неуютно. — Нет, — для убедительности Генос покачал головой. Ему не хотелось находиться здесь, а возвращение на поверхность не сулило ничего хорошего с приобретённой нетерпимостью к солнечному свету. Впрочем, может и стоило сгореть и не продолжать попытки ухватиться за жизнь? Он сделал всё, что должен был. Или нет… — Я хотел бы вернуться на тот остров. Где белый песок, птицы, свежие фрукты и солнечный свет, — Сайтама прикрыл глаза и чуть улыбнулся, вспоминая место, где для него нет никаких тревог. Вспомнив эти прикрытые глаза, залитое светом довольное лицо и тёплые объятья, Генос тоже чуть улыбнулся. Это звучало намного лучше остатка жизни в гробо-колонии среди тех, кто уже похоронил себя заживо. — Вы прикроете меня плащом? — Геносу не нужен был свой собственный. Нет, это бы всё испортило. — Конечно, — не открывая глаз заверил Сайтама. Генос всегда ему верил, и ужас отступил окончательно перед образами светлого будущего, разделённого на двоих. Они никому не говорят об этом месте, а редкие корабли, забравшиеся столь далеко, не рискуют причаливать из-за яркого света. «Геноцид» сел на мель и углубился в песок, хотя Сайтаме несложно вытолкнуть его обратно, если понадобится. Они живут в небольшой хижине с плотно зашторенными окнами, всё ещё не привыкнув к обилию света. Остров похож на райский уголок в пучинах ада, являясь при этом адом для обитателей Подземноморья — солнечный свет безжалостно выжигает всё, и даже попытки заключить его в зеркальные ловушки часто оканчиваются провалом. Здесь хорошо только им двоим. Генос закрывает глаза в объятьях Сайтамы, ощущая их глубину, в которой всё ещё бродят монстры прошлого, убитые ими. Возможно, у них более нет смысла жить, но здесь это не кажется утратой, и они погружены в иллюзию счастья, что засасывает их как зыбучий песок. Сайтама излучает умиротворение вместо ощущения угрозы, и не кажется важным, пробовал ли он человечину, скольким тварям проломил череп и как давно избегал близких отношений. Не кажется важным и то, что в Геносе минимум человеческого, что у него тоже ничего нет, и что он больше не хочет говорить о своём прошлом, а будущего не видит из-за яркого света в глаза. Только объятья и тёплый поцелуй куда-то в затылок имеют смысл. Генос сладко жмурится, всецело доверяясь рукам самого страшного монстра в Подземноморье, что к нему привязался. И говорит ему о любви, и продолжает говорить, наконец-то не хмуря брови, а Сайтама мягко смеётся на ухо, не требуя замолчать.