Углубленный предмет

Миша смотрел его, как захватывающий сериал. Иногда ему казалось, что этот сериал еще не закончился исключительно потому, что в конце каждого сезона Миша включался в происходящее и поворачивал сюжет в то русло, где декан не подписывает приказ об отчислении. Иногда он думал, что сериал так же смотрит его. Возможно даже составляет рейтинг, насколько Миша заинтересован в продолжении, и при удовлетворительных результатах не доводит ситуацию до точки невозврата. Так продолжается уже полтора года, и если поначалу Бестужев был действительно заворожен гениальностью Арбузова, включая то, как гениально красиво он создавал проблемы из пустоты, то сейчас абсурд начал перевешивать. Миша перестал видеть в этом какой-либо смысл. Одна и та же история, только в разных декорациях, повторялась раз за разом и в итоге не вела никуда. Если это все было для Антона только игрой, то Миша чертовски устал в нее играть. После отличного первого сезона сериалы надо заканчивать. Бестужев очень хотел помочь ему, искренне, от всего сердца. Но разве можно помочь человеку, который не хочет, чтобы ему помогали? Миша считал, что можно. По крайней мере, до недавнего времени. А возможно, он просто все это время отрицал, что Антон не хочет его помощи. Эта мысль была болезненна, но в перспективе казалась менее болезненной, чем его бесконечная, бесплодная фиксация на студенте, у которого он даже больше не преподает. Миша открыл дверь в аудиторию, где назначил встречу. Комната ответила ему кромешной тьмой. В первый момент он подумал, что Антон не пришел. За миллисекунду он ощутил парад злости, обиды, разочарования, облегчения — он мог себе признаться, что в глубине души надеялся, что Арбузов сам прекратит все игры, молча и без долгих уговоров. Но точно не сегодня. После яркого коридора зрению понадобилось время, чтобы адаптироваться, и тогда Бестужев разглядел слабо подсвеченное телефоном лицо Антона. Миша качнул головой и хлопнул рукой по выключателю, зажигая сразу все лампы небольшого помещения. Антон вздрогнул и поморщился, натянул капюшон толстовки ниже на лицо, скрываясь от яркого света. Конечно же, он даже не подумал прерывать игру. Вопрос «зачем» бился в голове Бестужева раненой птицей, стучал в висках до головной боли. Конечно же, Антон тут не сидел, обдумывая свое поведение и как не слить в унитаз свое будущее. Естественно, он сел на преподавательский стол. Миша и не ждал, что тот хотя бы обратит на него внимание. Он прошел в аудиторию и чуть громче, чем необходимо, опустил свой портфель на стол прямо рядом с Арбузовым. — Добрый вечер, Антон, — Миша оставался вежливыми и уравновешенным человеком, даже если ему до скрежета зубов хотелось опустить портфель с тяжелой стопкой курсовых и ноутбуком прямо на голову парня. — Вечер, МихалСаныч, я сейчас, только уровень пройду, — кивнул Антон, не отрывая взгляда от телефона. Пальцы быстро сновали по экрану, перемещая человечков по полю. Миша даже вглядываться не хотел в то, что именно там происходит. — Антон, вы уже не прошли уровень, и у вас критически мало шансов это исправить. Он накрыл экран ладонью, опуская телефон на колени Арбузова. Парень поднял голову и неожиданно оказался очень близко к преподавателю. Стол сократил разницу в их росте, и светлые глаза Антона с наивной наглостью смотрели прямо в Мишины. — А я хочу это исправлять? — протянул он негромко, его руки, все еще сжимающие телефон, дрогнули под широкой Мишиной ладонью. Бестужев сглотнул и неожиданно для себя как-то слишком резко отступил назад. — Прекратите, — устало ответил он и сжал пальцами переносицу, опускаясь в офисное кресло напротив. Миша не был уверен, относится его просьба к сказанной Антоном провокации или в принципе ко всем его играм, которые он ведет с университетом, Бестужевым и собственной жизнью. Он поднял взгляд на Антона. Тот отложил телефон и теперь сжимал ладонями края столешницы. Миша пропустил момент, когда исчезла его напускная беспечность. Теперь он больше походил на комок нервов под мешковатой толстовкой. Решительный, даже какой-то отчаянный, он склонился вперед, словно перед прыжком с обрыва на очень большую глубину, и Миша совершенно не был уверен, что Антон собирается выныривать после. Они оба молчали. Слова в голове Бестужева выстраивались в замысловатые конструкции и звучали очень заунывным голосом престарелого профессора по Правилам и Системе Этой Жизни, и его самого тошнило от одной мысли произнести их вслух. А альтернативой было только: «Ты же умный парень, может хватит дурака валять?» Антон вдруг резко отвернулся от него и запрокинул голову назад, словно его выкручивало, и сдерживаться уже не было никакой возможности. — Зачем вы меня позвали? Остановить? Толкать эти ваши речи, которые вы так любите? Ну и где они? Декан со мной уже поговорил, вы мне не скажете ничего нового, — и он впился взглядом в Бестужева с еще большей яростью, чем до этого. Нетерпение выплескивалось через край, проявляясь во всем: в раскачивающихся ногах, в нервном облизывании губ, в углубившейся морщинке между бровей. Капюшон слетел с его головы, выпуская на волю непослушные кудри, которые сжатыми пружинами рассыпались по лбу. Миша втянул носом воздух. Теперь как будто он был перед прыжком. Теперь наставала его очередь не хотеть всплывать. — Не будет никаких речей. Ты сам выбираешь, что делать со своей жизнью. Разве мое мнение имеет для тебя какое-то значение? — Тогда зачем вы меня позвали? — он прикусил губу, пытаясь остановить себя, но слова как будто обжигали его язык. — Вы такой же винтик этой прогнившей системы, как все они. Вы еще хуже, вы делаете вид, что вы не такой, и лжете мне, затягивая в эти сети еще сильнее. Вам всем лишь бы обкорнать людей со всех сторон и выпустить стройный ряд кубов, одинаковых, послушных, подчиняющихся правилам, — последнее слово Арбузов буквально выплюнул, губы опустились вниз, делая из лица некрасивую гримасу. — Это все, что вы умеете — создавать правила. А потом вырастают эти… которые всю жизнь только и делали, что выполняли стандарты и маршировали строем, и создают еще больше правил. Потому что что? — так ПРАВИЛЬНО. Тон Антона был настолько презрительный, что Миша почти физически ощущал гнилую вязкую массу его фраз, растекающуюся по нему с головы до ног, забивающую нафталиновым зловонием остальные ощущения. Это было несправедливо. Нечестно. Он понимал, что на девяносто процентов это доведенный до абсурда максимализм Арбузова. Но вот проблема: парень иногда настолько увязал в своих идеях, что достучаться до него было невозможно. И самое паршивое, что Миша абсолютно четко видел: Антон говорил не о том. Он выстраивал стены вокруг себя, защищаясь от мира, и забывал или не хотел признаваться себе в том, что он хочет сказать в действительности. И у Миши пока просто не было подходящего инструмента чтоб эти стены разрушить. Очень хотелось взять какую-нибудь кувалду потяжелее, но он точно знал, что это не так работает. — Лидия Николаевна всего лишь настаивает на посещении своих лекций. И знаете, Антон, она в праве этого хотеть от своих студентов. Она проделала огромную работу, подготавливая материал. Своим многолетним трудом она справедливо заслужила от вас проявления уважения. Арбузов вымученно закатил глаза. — Своим многолетним трудом она заслужила достойный выход на пенсию. Ее материал устарел на двадцать лет. Мы тут вроде как современные технологии изучаем, как на счет современных преподавателей? — слаженным движением он соскочил со стола и оказался почти вплотную к Бестужеву. — МихалСаныч, что вы здесь делаете? Вы же не собираетесь отговаривать меня. Вы же знаете, что дело не в Лидии Николаевне. Знаете? Мне это надоело. Что я для вас, какой-то извращенный эксперимент? Надоело. Антон прыгнул в эту пропасть и летел, летел. Его щеки порозовели, он компульсивно сжимал кулаки, и даже светлые глаза потемнели, наливаясь грозовыми тучами. Если бы Миша смотрел в них еще дольше, он мог бы увидеть сверкающие молнии. Он встал, снова оказываясь выше Антона, и порывисто взял его за плечо. Парень дернулся как от удара, вырвал руку, отступая к столу, и помотал головой. — Вы не захотите останавливать меня, Михаил Александрович. Нет. — О чем вы? — слова сорвались так отчаянно, что на секунду у Миши сдавило горло. Он не хотел, чтобы их беседа скатилась до этого. А она набирала громкость со скоростью оползня, потоком сметающего на своем пути все аргументы и благоразумие. Антон резким движением руки отбросил с глаз челку, шагнул навстречу Бестужеву и обхватил его ладонью за шею, впиваясь в его губы поцелуем. Это даже нельзя было назвать поцелуем в полной мере. Он вжался в него губами, выбил весь воздух из легких, обезоружил, разбил вдребезги все, что Миша называл здравым смыслом. Отстранился Антон так же резко. Бестужев от этого растерялся еще сильнее. Разума не хватало, чтобы осознать все так быстро, как этого, очевидно, хотелось Антону. Губы парня скривила усмешка. Он скрестил руки на груди и вздернул подбородок, словно бы одержал какую-то победу в ему одному известной игре. — Антон, я не… — Ой, даже не начинайте! Миша поймал его в ту же секунду, не позволяя развернуться до конца и вылететь из аудитории. Как всегда, он поймал Антона на самом краю и впервые — не отпустил после. Взял его за подбородок, поднимая голову, вынуждая открыть глаза и взглянуть на него по-настоящему. В Мише не было ни осуждения, ни презрения, ничего из того, что Антон уже успел ему приписать. Парень дернулся было из его рук, но Бестужев держал крепко, не оставляя ни одного шанса. И Антон как будто выдохнул, чтобы сразу следом — рывком, глубоко, шумно — набрать в легкие воздух. Миша положил ему руку на заднюю сторону шеи, так держат утопающих над поверхностью воды. И он готов был держать Антона столько времени, сколько тому понадобиться на осознание, что Бестужев на его стороне, что он не даст ему захлебнуться. Миша плавно наклонился и дотронулся своими губами до его, с нежным неотвратимым напором он вовлек его в поцелуй, разделяя с ним нечто большее, чем спасительный воздух. Бестужев никогда не думал — не позволял себе думать — что Антон может… и что он сам может… Это же настолько против правил. Только сейчас все, что он знал о правилах исчезало в горячем поцелуе Антона, сгорало под его руками, лихорадочно пробирающимися под его рубашку. В брюках стремительно становилось тесно, ладонь парня добралась до его живота, и Миша задохнулся от прикосновения к обнаженной коже. Невероятным усилием он отстранился, тяжело выдыхая на влажные губы парня, и взял его за запястье, выигрывая себе время привести мысли хоть в какой-то порядок. В конце концов, он здесь взрослый сознательный человек. — Антон, подождите… стойте. Мы же не можем в самом деле здесь… — Михаил Александрович, заткнись, а, — негромко, срывающимся на хрип голосом попросил его Арбузов. Он отступил назад, ладным движением запрыгнул обратно на стол и бесцеремонно ухватил Мишу за рубашку, притягивая на себя. Аргументы Бестужева растворились в бешено сверкающих желанием глазах Антона. На пол тут же полетел его пиджак, за ним — лихорадочно расстегнутая рубашка. Тонкая ткань затрещала по шву, когда Арбузов пытался выдернуть воротник из-под бабочки. — Стой, дай я развяжу… — Не смей! — Антон воскликнул так яростно, что Миша вздрогнул. Парень пожал плечом, пряча за усмешкой смущение. — Я просто… ну знаешь, ты всегда в этих бабочках. И я представлял, что… прекрати ухмыляться! — Не ухмыляюсь, — проговорил Миша, оставил бабочку на месте и, взяв в руки лицо Антона, поцеловал его с таким чувством, как будто всерьез хотел, чтобы он растаял под его ладонями, как сливочное мороженое на июльском солнце. Он буквально почувствовал грудной стон парня на своих губах. Арбузов обхватил его за бедра, прижимаясь вплотную, пальцы впились в крепкие мышцы спины, наверняка оставляя там красные отметины. Миша прервался только, чтобы стащить с Антона толстовку сразу вместе с футболкой. У него давно не осталось никаких связных мыслей, смытых цунами из так долго сдерживаемых желаний, в которых он боялся признаться самому себе. Все невысказанные за прошедшие полтора года слова теперь выливались в горячечных вздохах, судорожных прикосновениях, мокрых поцелуях. Антон припадал к нему, как иссушенный жаждой путник к источнику воды. Он отзывался всем телом на каждое его движение, гибкий и тонкий, он изгибался под руками Бестужева и требовал большего. Они неуклюже, тихо выругиваясь, расправились с тяжелой пряжкой на брюках Миши и тугой пуговицей на джинсах Антона. Миша обхватил широкой ладонью оба их члена, проводя вверх-вниз. Он почувствовал волну дрожи, прошившую, казалось, все Антоново тело, от кудрей до кончиков пальцев. Арбузов запрокинул голову назад и захлебнулся грудным стоном. Он со всей силы вцепился в Мишино плечо, удерживаясь на месте, скрестил ноги за его спиной и прижался еще ближе. Это было неудобно, тесно, но Бестужев скорее бы провалился сквозь землю, чем отстранился хоть на миллиметр. Им не понадобилось много времени. Они были настолько наэлектризованы друг другом, что Антон сорвался едва ли не через минуту, впиваясь в него очередным поцелуем. Острая боль от прокушенной губы разрядом молнии ударила Мишу, он догнал Антона за считанные движения. На следующие минуты единственными звуками, наполнявшими аудиторию, было их сбитое дыхание. Миша так и стоял, плотно прижавшись к Антону, сомкнувшись с ним лбами. В голове звенела пустота, из мышц постепенно уходило дикое напряжение всего этого дня. Очень хотелось просто куда-нибудь опуститься и полежать, но он пока не рисковал двигаться. Он словно боялся лишним словом или действием спугнуть все это. Словно это была очередная шутка Антона, и он может ее в любой момент закончить и рассмеяться. «Это розыгрыш, МихалСаныч, вы же не могли всерьез на это повестись». Но Антон поднял руку выше, запуская пальцы в короткие Мишины волосы, и прижался к нему с длинным выдохом, так идеально укладывая голову в изгиб его плеча. Его дыхание стало подозрительно ровным. — Антон? — тихо позвал его Бестужев, поглаживая его по еще влажной от пота спине. Парень вдруг напрягся в его руках: — Я… МихалСаныч… Не хочу тебя пугать, но тут… Миша резко выпрямился и встревоженно посмотрел в глаза Арбузову. — Что? Антон кинул головой куда-то наверх. Миша медленно повернулся и посмотрел туда, куда он указывал. По позвоночнику пробежала волна холода. Он сглотнул и очень аккуратно отошел от Антона. Как будто сейчас это имело какое-то значение. Он сделал глубокий вдох, сжал и разжал кулаки. Мысли лихорадочно метались в голове, но ни одна не была даже близко похожа на конструктивное решение. Он прикрыл глаза и глубоко вздохнул. — Ты чего? Ну ведь это же просто… Миша, у тебя такое лицо… как будто ты на виселицу собираешься, — Антон как будто хотел перевести это в шутку, но прозвучал с такой совершенно нехарактерной для себя растерянностью, что последние слова он почти прошептал. Бестужев застегнул брюки, медленно поднял свою рубашку и надел ее, начиная сдержанно, одну за другой застегивать пуговицы. — Миша, посмотри на меня. — Что? — у него не осталось сил ни на какие эмоции, ему нужна была сейчас вся рациональная часть его сознания, чтобы правильно оценить ситуацию и выйти из нее… ну, хотя бы с достоинством, с честью уже не получится. Миша с усилием поднял взгляд на Антона. Парень нахмурился и снова тяжело задышал, только очевидно уже не от возбуждения. — Ты серьезно? Это все? Может, ты еще думаешь, что это я все подстроил? Охрененно, Бестужев! Миша задумался буквально на секунду, но потом довольно уверенно мотнул головой. Слишком много непредсказуемых факторов. Антон точно не мог рассчитать это все. — Нет. Не думаю. Но я бы хотел поговорить с деканом до того, как он узнает сам и еще неизвестно сколько человек вместе с ним. Арбузов хмуриться не перестал, но из его плеч заметно ушло добрая половина напряжения. Он склонил голову на бок, обдумывая что-то, после чего решительно соскочил со стола, на ходу застегивая джинсы, и плюхнулся в преподавательское кресло. Парень с абсолютной наглостью залез в портфель Миши и достал оттуда его рабочий ноутбук. — Введи пароль, — бросил он, открыв крышку. — Черта с два я пущу тебя к декану. Твоя обожаемая Лидия Николаевна как раз рассказывала про очень древние системы безопасности, и что-то мне подсказывает, что универскую едва ли кто-то менял со времен ее молодости. Может, она ее и устанавливала. Миша скрестил руки на груди и неверяще уставился на Антона. — Ты послал одного из самых уважаемых профессоров университета, занялся сексом с преподавателем под видеокамерой и теперь хочешь взломать университетскую сеть? Антон поднял на него взгляд. На его лице расцвела самая шальная улыбка, какую Бестужев видел когда-либо в жизни. — А ты хочешь, чтобы тебя с позором уволили? Я вообще-то планировал записаться в следующем семестре к тебе на углубленный предмет. Миша нахмурился сильнее, фривольное настроение Антона почему-то его совсем не обнадеживало. — Курс. Углубленный курс. — Ну, кто хочет, пусть записывается на курс. У меня были чуть другие планы, — казалось, что улыбка Арбузова физически не может стать еще неприличнее, но у парня каким-то образом получилось. — О, господи… — Бестужев безнадежно вздохнул и ввел пароль от ноутбука. Иногда проще согласиться, чем спорить. Пока Антон колдовал в компьютере, Миша успел проверить с десяток курсовых. Впрочем, он подозревал, что ставил оценки по большей части наугад, и если бы его спросили содержание хоть одной работы, он не смог ответить даже приблизительно. Мысли продолжали то и дело ускользать совершенно не в то русло. А вот Антон как будто полностью растворился в работе. И Бестужев признавался себе, что тот был красив в этот момент как демон. Он знал — знал все это время — что его влечет к Арбузову не только потому, что он был бесстыдно талантливым студентом. И у мальчишки в конце концов получилось сломать не только университетскую систему, но и бестужевскую тоже. Странно, но Миша не находил в себе сейчас ни малейшего угрызения совести. На исходе третьего часа Антон, наконец, издал победный клич. — Есть! Грех бесследно исчез из истории видеосъемки, — он оттолкнулся и подкатился на стуле к Мише, играючи подталкивая его коленом. — Можно грешить дальше. Бестужев намеренно медленно закрыл курсовую, которую читал, и поправил аккуратную стопку на столе. Предложение вызвало волну мурашек по спине, но Миша очень умело их проигнорировал. — Можно. Но точно не здесь, — он поднялся и начал собирать бумаги и компьютер в портфель. — И у меня есть условия для записи на мой предмет: ты извинишься перед Лидией Николаевной и сделаешь все, что она от тебя требует. Антон фыркнул и откинулся на спинку кресла, распластавшись на нем. Картина была завораживающей, но Бестужев умел держать себя в руках, когда это требовалось. Поэтому он продолжил молча смотреть на Арбузова, испытывая его терпение. Антон выждал приличное количество времени, чтобы Миша осознал, что на преодоление собственных принципов нужны силы и выдержка, но Антон слишком хочет быть с ним, поэтому идет на великие уступки ради этого. Он встал с кресла и натянул толстовку. — Ладно. Но тогда мы начнем обучение в эту пятницу. — Хорошо. Но после того, как поужинаем. — Где, в дорогом ресторане? А ты заедешь за мной? Мне надеть вечернее платье? Бестужев улыбнулся такой идиотской улыбкой, что Антон даже остановился на пороге аудитории, замер, как олень, пойманный в свет фар, не в силах оторвать от него взгляд. Миша выключил свет, подошел к Антону совсем близко и оставил на его губах долгий поцелуй. — Я приготовлю ужин, — и добавил: — Надень.