Сверху раздался хохот.
— Живая? Маленькой Бьёрн было шесть — она попала в подмастерья целительнице племени и там же познакомилась одиннадцатилетней Иккель, которая к тому времени во всю работала в кузнице и обратилась за помощью из-за полученного во время работы ожога. Свою маленькую подругу Хэддок учила отличать съедобные ягоды от ядовитых, делала игрушки из подручных средств, ковала красивые заколки ради радостной детской улыбки, показывала свои любимые места в лесу и просто знакомила с природой: Асвейг не смотря на небольшой возраст была не по годам смышлёной и все схватывала на лету, а ещё — не сторонилась Хэддок как другие сверстники. Её родители хорошо относились к дочери вождя, а её мать — Ингридр даже пыталась научить её по доброте душевной готовить правда ничего из этого не вышло: Иккель чуть было не спалила дом, после чего обходила печь за несколько метров, недобро на неё посматривая. После этого Ингридр оставила попытки научить её готовке, но была все так же добра и по возможности старалась во всем помочь юной Хэддок, иногда окружая заботой, подобно настоящей матери, которой у дочери вождя никогда не было. Агвид, наблюдая за тем, как Иккель носится с его дочерью со временем так же проникся к ней истинно отцовской любовью: он научил её многим приёмам защиты, которым обучают на арене, рассказал, как обратить свои недостатки в преимущества и показал не только как управляться с лёгкими кинжалами в ближнем бою, но как метать их в неподвижные и двигающиеся цели. Агвид вытирал ее слезы, когда Хэддок выла от отчаяния и безнадеги, заставлял идеально держать лук и стрелять до стертых в кровь рук, заниматься до черных точек перед глазами и отрабатывать удары до сбитых в мясо костяшек. Он делал из нее воина, которым Иккель всегда желала быть, но никогда не надеялась стать, напоровшись на стену отчуждения, безразличия и чужого презрения в начале своего пути. — Ас! Маленькая негодница, я же говорила тебе — не подкрадываться! — хрипло проворчала Хэддок — сил на то, чтобы ругаться не осталось — и тяжело поднялась, лениво начиная осмотр своего тела на предмет увечий, которые нашлись довольно быстро — правую руку, которой шатенка закрыла голову достаточно глубоко поранило каким-то камнем, или веткой, оставив глубокую бороду открытой раны, частично запачканной землёй и даже мелкими листьями. Отвратительно сильно ныла спина — девушка была более чем уверена, что синяков на ней более чем достаточно. Иккель грустно вздохнула и оторвав приличную часть рукава и перемотала рану, мрачно думая о том, что поход к Готти ей обеспечен. Не самое приятное место для времяпровождения. — Сильно досталось? — девочка уже спустилась вниз, и теперь стояла рядом, виновато опустив голову и спрятав веснушчатое лицо за мелкими рыжими кудрями. Асвейг красивая. Иккель даже завидует — совсем немного, по доброму так — ее большим оленьим голубым глазам и правильным чертам лица. У маленькой Бьёрн волосы рыжие, как огонь, что пожирает дома Хулиганов, и вьются они небольшими змеиными кольцами, отливая благородной медью в свете солнечных лучей, а фигурка полна плавных изгибов. Хэддок почему-то уверена, что вырастет Асвейг неописуемой красавицей, за руку и сердце которой выстроится целая очередь, потому что уже сейчас она выглядит так, будто бы является самым искусным творением альвов. Маленькая богиня. — Всё в порядке, — Иккель здоровой рукой легонько растрепала рыжие пряди, а затем слабо улыбнулась, — Я же дракон, помнишь? Косой шрам — невзрачная нить, шириной не больше ширины плетёного браслета к сожалению остался, никому не доступный за широким рукавом рубахи, но напоминал о счастливо проведенном времени, с, пожалуй единственной, хоть и маленькой подругой.Асвейг — «путь асов».
Иккель старалась уберечь это маленькое непоседливое солнце семьи Бьёрнов любой ценой: дважды уводила из поля зрения лесных зверей, когда эта отважная девчонка решалась пойти в лес в одиночку; пару раз ловила с высокого забора — благо Асвейг довольно быстро поняла, что скалолазание это не её и делать подобное больше не стоит; летом, несколько раз вытаскивала девочку из воды, когда ту уносило течением или она начинала тонуть и один раз даже спасла от разъяренного получеловека, который пытался её поджарить — шрамы от ожогов пламени и когтей на спине и руках дочери вождя остались самым ярким напоминанием о той ужасной ночи. Казалось, именно тот день стал роковой точкой отсчёта.Путь, ведущий к смерти.
Единственное, от чего Иккель не смогла уберечь маленькую занозу, так это от смертельного рока — Асвейг умерла той же, неимоверно холодной зимой, которой произошло то самое нападение полулюдей подхватив угриную болезнь — её детский организм не выдержал такой нагрузки. Ей было одинадцать, когда она умерла. Вместе с ней, умерла и всякая вера в хороший исход в Иккель. Кажется, тогда ей только исполнилось шестнадцать, но сейчас, спустя год с лишним это казалось не имело никакого значения. Ингридр погибла за два года до трагедии с её дочерью, сгинув на одном из лесных болот Олуха поэтому не испытала того горя, которое свалилось на плечи отца Асвейг — Агвида, который пережил свою дочь на пару месяцев, сгорая от горя буквально каждый день. Это была ещё одна потеря, от которой у Иккель тряслись руки, когда она направляла стрелу на погребальную ладью — Агвид был тяжело ранен в очередном, глупом поиске гнезда полулюдей и вернулся в родной дом не бравым сильным воином, а слабым и умирающим мужчиной, который в бреду повторял имена своей дочери и жены. Младшая Хэддок была у его постели в тот день, когда он умирал: наплевала на мнение племени и наказы отца сидеть дома — она просто держала его за руку до последнего вздоха и была рядом, хоть и с опозданием — её место было рядом с ним когда он потерял дочь и нуждался в поддержке, а не в этот скорбный момент, но увы это все, что она могла тогда предложить. Иккель носила своеобразный молчаливый траур, закрывшись от всех, кто был по близости, потому что страх потери был слишком велик — люди в ее деревне умирают буквально каждый день. Общение с отцом, которое и так не особо ладилось свелось лишь к скупым приветствиям и разговорам лишь по делу, походы к Готи свелись к минимуму — Иккель уже давно выучила, какие травы ей требуются и при каком случае, как и научилась оказывать самой себе медицинскую помощь. Плевака был единственным, с кем общение выдержало намного большее время, чем с остальными — все же, Хэддок продолжала оставаться его подмастерьем, хотя и это вскоре потеряло былую важность. Иккель так же делала все, что её попросит отец: так же сидела за бумагами, подготавливая отчёты казны и общего состояния дел в племени для конунга, аккуратно решала чужие споры в его отсутствие — благо, вождь Лохматых Хулиганов редко уплывал с острова, а если такое случалось — все обязанности на себя в основном брал Плевака. Хэддок честно старалась быть достойной дочерью и делала все, что подобает наследнице, потому что именно этого отец хотел от неё больше всего. Обязанностей, взвешенных на хрупкие женские плечи хватало на часов усердной работы, что позволяло остальное время не показываться племени на глаза, скрываясь где-нибудь в лесу, подальше от деревни. Пару раз в месяц в вечерних сумерках младшая Хэддок так же, как и все викинги приходила в большой зал, чтобы показаться на глаза племени и молчаливо поприсутствовать на собраниях, которые проводил ее отец, но, поскольку ее мнение просто напросто не требовалось девушка довольно быстро забросила и это занятие. Не контактировать с людьми, которые выражают откровенное презрение оказалось до больного просто, особенно в свете того, что доказывать собственную значимость не хотелось. Поздно вечером, ближе к полуночи Иккель проскальзывала в деревню, старательно избегая встреч с кем-либо и зависла в кузнице, стоящей на окраине — обязательно проверив ее перед этим на наличие чьего либо присутствия — и придумывала новое изобретение, вполне сознательно прогуливая дневные тренировки в академии для подростков, в которую ее не смотря на все возражения зачислил отец. В особенности, совершая подобные ночные вылазки Иккель боялась встретить Плеваку, который очень некстати числился там учителем — если вождя племени игнорировать ещё можно было по молчаливому согласию обоих сторон, то со старым кузнецом данная практика к сожалению не работала. Со временем, сливаться с тенями стен стало обычным делом, совсем как и вести ночной образ жизни, поэтому Хэддок сама не заметила, когда начались изменения, ведущие к мутации (если быть точнее — мысль об изменении поведения и характера дошла до неё спустя полгода, когда все стало совсем явным): ее настроение не скакало из крайности в крайность, как у других подростков — появились лишь отголоски излишней осторожности, скрытности и редкие приступы агрессии, которые можно было легко списать на стресс, не было озноба или жара, рези в глазах, да и в принципе чего-то отдаленно похожего на то, что происходит в ее сверстниками в данный период. Зрение улучшилось постепенно, не принося дискомфорта — сначала в дневном свете, затем в сумерках и наконец — полной мгле, позволяя рассматривать все вокруг до мельчайших деталей; и без того острый слух стал более чувствительным, что предотвращало попытки кого-либо подкрасться со спины и позволяло исчезнуть раньше, чем до неё дойдут и будут мучить очередным нравоучениями, а обоняние — острым. Походка, которая ранее была неимоверно громкой, неуклюжей и всегда выдавала её приближение превратилась в лёгкую и бесшумную, а затем улучшилась координация и быстрота реакции, позволяя буквально ловить падающие вещи на лету или ловко уворачиваться от чужого оружия, на которое можно случайно наткнуться идя по улице во время очередного нападения или проходя мимо арены. Иккель отчаянно отрицала тот факт, что начала превращение, ища другие объяснения подобным изменениям, потому что ей начинать мутацию— поздно уже, по всем параметрам. Правда, когда некоторые пряди чуть рыжеватых отросших за долгое время без стрижки волос от корней до кончиков почернели — отрицать стало глупо: нужно было срочно решать, что делать в сложившейся ситуации. И так, ей семнадцать и она не знает ни одного полудракона, который начал бы мутацию в таком возрасте, тем более, что нет в книге Олуха ни одного вида дракона, превращение у которого начинается так же плавно и незаметно: сначала изменились поведение, потом с каждым днём улучшалось зрение и обоняние, позже, обострился слух. И возможно, Иккель бы позволила себе радоваться, рассказать отцу, чтобы возвысится в ранг достойной дочери и наследницы трона…если бы дальше не стало хуже. Первый приступ неконтролируемой боли ударил в голову, когда дочь вождя была в лесу, как обычно отсыпаясь в пещере небольшого оврага, далеко за Вороним мысом, после очередной бессонной ночи: из ушей внезапно хлынула кровь, пачкая одежду, а её металлический запах мгновенно забил ноздри. В голове набатом звенел собственный крик, который было невозможно остановить и услышать — до деревни было слишком далеко, чтобы кто-то пришёл на помощь. Боль ослепила настолько сильно, что шатенка буквально потеряла счёт времени, лёжа на холодном полу пещеры, свернувшись в маленький комок, который казалось состоял из оголённых нервов и периодически завывая, в то время как ушные хрящи рвались и перестраивались, меня форму, а кожа от ушей до кончика подбородка по бокам с противным звуком лопалась. Все закончилось так же внезапно, как и началось — боль прекратилась сама через пару часов, когда лес накрыла непроглядная темень, но сил на то, чтобы встать не нашлось. Иккель проснулась на следующий день, когда солнце почти скрылось за горизонтом и первым делом отмыла слипшиеся от крови, пота и слез волосы, а так же сменила одежду, сделав из той, что пришла в непригодность растопку для костра. Ополоснув лицо прохладной озёрной водой Хэддок внимательно изучила в отражении воды подствеченные слабым закатным светом сформировавшиеся ушные отростки, которых насчитала ровно четырнадцать: по семь черных подвижных отростков с каждой стороны лица, которые уменьшались ближе к подбородку. Иккель начала искренне сомневаться в том, что переживёт обращение, если одно появление минимальных драконьих атрибутов вызвало такую сильную боль, а уж как прятать их — не представляла никакого понятия. Благо, вид у её внутреннего зверя судя по всему был довольно скрытным, поэтому четыре маленьких отростка с каждой стороны лица просто прижались к коже и слились с ней по цвету, стоило лишь подумать о том, как их убрать. С остальными пришлось намного сложнее — их было достаточно просто прижать к голове, чтобы они слились с черными прядями волос, но контролировать их было почти невозможно — от каждого шороха они поднимались вверх, поэтому самым разумным решением показалось накинуть на голову капюшон. Самым главным все же оставался вопрос, превращение в какого именно дракона вообще происходит, если его нет ни в книге видов, что встречались на Олухе, ни среди населения деревни. Когда её двоюродный брат — Сморкала по глупой случайности действительно смог сбить ночную фурию, во время очередного нападения полулюдей, притом катапультой её собственного изобретения — Иккель, которая в тот вечер работала в кузне и впервые за долгое время помогала Плеваке во время налета именно в тот момент находилась неподалеку, разнося заточенное оружие отбивавшимся викингам, принципиально этого не подтвердила, списав все на азарт битвы и богатое воображение младшего Йоргенсона, для пущей правдоподобности спустив метательную установку с той же горы, с которой брюнет и стрелял. Принять решение было просто: любопытство и чувство лёгкой вины сделали свое дело, поэтому не смотря на дикую усталость шатенка собрала в небольшую сумку все, что может ей понадобится в этом маленьком путешествии, и, избежав суровых лекций от отца и кузнеца на немного туманный лесной порог Иккель ступила в тот же день, стоило небу немного посветлеть, в преддверии рассвета, приступая к тяжёлым поискам сбитого получеловека. Которого, к счастью нашла через пару часов пустых поисков. — Эй, ты как? — Иккель ловко управлялась опоясывающими фурию путами, резким движением разрезая и скидывая верёвки, которые с тихим шуршанием падали к ногам. В районе земли раздался сдавленный стон, и девушка вздрогнула от того, сколько боли в нем услышала. В мыслях скользнула догадка о возможности сломанных ребер или ещё чего: падение с такой высоты совершенно точно не прошло получеловеку даром — выглядел он более, чем жалко, особенно если учесть безуспешную попытку освободится из веревочного плена, обратившись в промежуточную стадию. Когда шатенка бегала по лесу в поисках сбитого дракона — она была в ужасе. Впервые за долгое время её охватила паника, которая вытеснила сонливость и мешала нормально думать — найти чужой труп в своём пристанище не хотелось. О пояс с глухим звуком стучала перекинутая через плечо болотного цвета сумка из чешуи жутких жутей — сброшенную после линьки чешую этих маленьких драконов использовали в отделке многих вещей, для придания им огнестойкости — с некоторыми лекарствами и припасами, в то время как Хэддок ловко перепрыгивала торчащие из земли корни и камни, стараясь лишний раз не упасть — сейчас новые травмы будут лишними. Нужно найти того, кому её помощь действительно нужна. Внезапная ветка, которая оказалась на пути больно хлестнула по щекам и зацепилась за повязку, скрывающую нижнюю часть лица, которую Иккель надела как меру предосторожности, для покрытия своей истинной личности. Попытки отцепить несчастный кусок ткани не увенчались успехом, поэтому пришлось снять ее. С громким, полным неясной злости и разочарования вздохом девушка ослабила узелки, оставив её висеть и потерла ушибленное место, с печалью думая о том, какой может быть потом синяк. В голову запоздало закралась мысль, ветки в этом месте не должно быть — шатенка бывала в лесу чаще, чем дома, поэтому знала в нем буквально каждый плохо лежащий камень и конечно же — каждую торчащую ветку, которая грозится ударить ее по лицу. Нутро Хэддок в тот же миг наполнилось неясной радостью, и она быстро завертелась, осматривая местность, буквально чувствуя металлический запах крови, витающий где-то неподалеку: дракон совершено точно упал где-то здесь, повалив своим телом несколько деревьев, сломав кучу кустов и оставляя на собой глубокие борозды на земле, ведущие ещё дальше лес. Освобождать врага своего народа было странным. В голове ярким красным цветом светилась вывеска «убить», заботливо повешенная отцом, но Хэддок изо всех сил старалась не думать об этом — она не убивает невинных. Она вообще никого не может убить — на уничтожение запрограммированы лишь истинные викинги, к коим себя Иккель не относила, считая себя выше порядков, установленных в деревне. Викингов с детства готовят к кровопролитной битве не на жизнь, а на смерть и игрушки у них соответственные — деревянные мечи, булавы и секиры с которыми любая инсцинированная война уж очень напоминает настоящую. Викинги не боятся смерти, потому что приучены видеть ее с детства, а весть о собственной принимают как дар богов и пахнет от них соответственно: отвратительно горькой — жестокостью, от запаха которой хочется спрятаться и зажать нос. Жестокость пахнет подозрительностью, чужой кровью и болью, страданиями и грязными проклятиями, от которых кровь в жилах стынет и перехватывает от страха дыхание. Находится в селении викингов — когда ты сам являешься им по рождению и крови, но поразительно отличаться от них складом ума и ценностями — невыносимо. Особенно, когда твой собственный запах отличается, или, если он отсутствует совсем. У каждого получеловека и полудракона есть свой запах, который никогда не меняется, охарактеризовывая его личность, но есть и тот, что изменяется со скоростью ветра: запах определенной эмоции. У Иккель, этого самого «постоянного» запаха никогда не было — ароматы цеплялись к ней на кожу или одежду постоянно, поэтому и пахла она соответственно странно: смесь железа и огня — из кузни, разных лечебных трав — из хижины Готи и хвойного леса, в котором Хэддок проводила времени больше, чем в родном доме, но запаха, который характеризовал ее внутреннюю или драконью сущность, как бы это не было странно — отсутствовал, зато запахов частичных и переменных — которые люди адекватные называют простыми человеческими эмоциями, у дочери Стоика было в разы больше. Например, полынью оглушающе пахло одиночество, которое ощущалось настолько сильно, что буквально любая вещь, к которой она прикасалась начала источать этот горький аромат; не менее отвратительным был запах страха — он пах сыростью и холодом, но его было достаточно мало, потому как бояться, как шатенке казалось самой она давно разучилась; злость была разной, но пахла всегда одинаково: удушливым смогом костра, который в любой момент грозился разгореться, а ярость пахла чужой кровью; искренность пахла ядовитыми лесными ландышами, которые росли на одной из полян далеко в лесу, перемены пахли дождем и грозой, а свобода пахла встречным ветром (который, как она считала ей никогда не дано почувствовать во время полета). В деревне Олуха мало кто умел различать эмоции за простыми запахами, потому что необходимости в этом не было совершенно никакой (по крайней мере так казалось большинству полудраконов), но Иккель всегда радовалась тому, что научилась это делать: распознавать чужие злые намерения стало намного проще. От ночной фурии пахло отчаянием, смирением и болью, но все это было настолько поверхностным, что Хэддок, с ее острым обонянием не составило различить его собственный запах: это был насыщенно свежий и холодный, с пряными и терпкими нотками — смолистый запах пихты, который отлично гармонировал с лесным ароматом вокруг. От нового знакомого не пахло жестокостью — от него пахло грозой, свободой и лесом. Шатенке настолько понравилась смесь запаха, исходящая от фурии, что она потеряла всякую осторожность, вдыхая его полной грудью и пропуская мимо себя другие ароматы. Как оказалось — зря, ведь как только веревки, сковывающие движения получеловека спали, он резким движением поднялся и сделал выпад в сторону дочери вождя, сопровождая сие действие громким хрустом веток и шишек под ногами. Из уст девушки невольно посыпались ругательства. — И это благодарность, Хель тебя дери? — Иккель, выйдя из транса не стесняясь в выражениях резво ушла в сторону, изо всех сил стараясь не поскользнулся на мокрой от росы траве, чудом избежала прямого захвата и завертелась с новым знакомым в неком подобии танца, не давая напасть со спины или сделать ещё один неожиданный выпад. Хэддок была готова драться за свою жизнь, хотя и не понимала, чем вызвана внезапная вспышка агрессии от нового знакомого, — Я же помочь хотела! Как раненный получеловек двигался с такой прытью — оставалось загадкой: Иккель отчётливо чувствовала смердящий запах крови, видела свежие алые разводы на потрёпанном черном костюме. Парень угрожающе раскрыл чёрные крылья, закрывая солнечный свет и девушка успела заметить в них несколько пропускающих ветер дыр, а у хвоста, который беспокойно бил по земле и пару раз даже пытался повалить её с ног — не хватало одного левого элерона и было совершенно точно ясно, в небо он подняться не сможет. Иккель с трудом отбила удар в солнечное сплетение, который должен был ознаменовать её поражение и повалить на землю с гладким приступом удушья, в то время как в голове настойчиво вертелась мысль о том, каким же засранцем оказался спасенный парень. Ушные отростки, выглянули из-под съехавшего капюшона, поднялись вверх, зрачок зелёных глаз принял вертикальное положение, а сама девушка приняла боевую стойку. Дочь Стоика готовилась к нападению — умирать раньше времени из-за глупого героизма особого желания не было. Парень напротив изумлённо завис, бормоча нечто невтяное себе под нос, слегка пошатнулся, схватившись за болящие ребра и сделал глубокий вздох, скрипя зубами (по всей видимости — болело предостаточно), а затем широко и приветливо улыбнулся (правда выглядело это не смотря на прежнюю резвость слишком болезненно и напоминало звериный оскал) протягивая руку для знакомства, — Найт Блэк — девушка с подозрением посмотрела на протянутую ладонь, не спеша повторить аналогичное действие в ответ: резкая смена настроения получеловека пугала, а возможность того, что это была уловка надоедливым червем грызла изнутри. Идея освободить фурию, ещё пару минут назад казавшаяся хорошей резко показалась самоубийственной. Вот только будь у неё выбор ещё раз — она бы поступила так же. — Иккель Хэддок, — дочь вождя неуверенно вложила в чужую ладонь свою, скрепляя знакомство рукопожатием. Сейчас, когда опасная ситуация была вроде как сглажена и угроза жизни пропала — девушка обратила внимание на спасённого получеловека, попыталась подметить любую интересную деталь, которая указывал бы на его принадлежность к виду фурий — в книге драконов об этом виде не было сказано совершенно ничего путного, кроме совета поскорее сбежать, если дорога жизнь. Как нельзя некстати в голову залезла шальная мысль, что парень по-своему красив, хотя и отличается внешностью от других жителей Олуха: бледная кожа, с ярким переплетением вен, большие миндалевидные глаза цвета молодой травы, растрёпанные чёрные длинные волосы, которые выбились из некогда аккуратной косы и лезли в глаза, худощавое тело, которое никак не ассоциируется с силой викингов. Иккель не заметила, как он подошёл ближе: задумавшись она совершенно растеряла бдительность и происходящее вокруг воспринималось через лёгкую призму — присутствие фурии, как оказалось опьяняет не меньше драконьей мяты. Рука нового знакомого с лёгким трепетом потянулась в ушным отросткам и провела по одному из них пальцем, попутно пригладив несколько взлохмаченных чёрных прядей. Иккель, придя в себя и не ожидая подобной фривольности вздрогнула, ударив чужую руку одним из отростков и резко отпрянула, натягивая на голову капюшон, а затем сложила руки на груди, нахмурившись. Ушные отростки под капюшоном мелко дорожали, выдавая нервное возбуждение — Хэддок была готова сорваться с места в любой момент, если происходящее того потребует. — Что ты делаешь? — не смотря на все старания голос девушки дрогнул, выдав её смятение. Парень пошатнулся, накоренившись в сторону. Раскрывшиеся полу кругом чёрные ушные отростки на голове получеловека говорили громче любых слов и девушка невольно подалась вперёд, рассматривая их — точно такие же как и те, что были у неё самой. — О Тор… — черноволосый в очередной раз пошатнулся и схватил Иккель за плечо, стараясь удержать хлипкое равновесие — мир перед глазами зашёлся ураганом разноцветных клякс, а затем утонул в непроглядной темени. Тяжесть чужого тела тянула к земле, но Хэддок отчаянно пыталась не уронить и без того повреждённое тело нового знакомого. В голове некстати пронеслась мысль, что есть можно было бы и по меньше. Тяжёлый чёрт. — Я проклята богами — выругалась сквозь зубы девушка, прикрыв глаза и сцепляя пальцы крепче на чужой испорченное броне.Ситуация намечалась очень-очень странной.
Превращение забирало много сил и проходило до жуткого быстро — ещё немного и она сможет догнать стадию других подростков Олуха, у которых только начал формироваться пламенной очаг. Было больно. Достаточно, чтобы можно было сойти с ума, проходи она весь этот ад одна — одно появление слуховых отростков и чешуи чуть не вогнали её в могилу, но гораздо легче оно происходило когда получеловек находился рядом — Иккель не было ведомо, с чем это связано, но старейшина племени — Готти, пару раз обмолвилась о том, что мутация проходит намного безболезненнее, если рядом находится человек с драконом такого же вида внутри, правда, лишь при условии сильной духовной связи. Совсем так, будто бы он забирает некоторые частички боли — звучало глупо и по действию напоминало самовнушение, но Иккель в такие моменты просто нужно было верить во что-то. Что хоть кто-то помогает ей в такой отвратительный момент.Прятаться от племени было просто до некоторого времени.
Однажды, делая чертеж очередного образца Хэддок уснула прямо за столом в кузнице, так и не закончив работу — накануне её чешуя закончила свой рост и несколько прошедших дней кожа ужасно чесалась и болела — Найту даже пришлось заломить ей руки и удерживать в одном положении, чтобы она не навредила себе, так как желание расчесать пострадавший покров до крови было выше всяких сил — речи о сне и не шло, особенно если учесть и долгое обучение тому, как эту самую чешую прятать. В таком положении — уткнувшейся носом в чертёж, с одной рукой висящей с края стола (уголёк для письма выпал и валялся где-то на полу) и тихо сопящей в рукав рубашки на другой руке её нашёл пришедший в кузню Плевака, который не у пуская случая решил устроить наследнице Олуха знатную выволочку за пропущенные занятия. Иккель заметила присутствие кузнеца слишком поздно: обычно она даже во сне улавливала чужое приближение к дому и просыпалась заранее, если ей случалось заснуть, но в этот раз все вышло по-другому — мысль о присутствии постороннего молнией пронеслась в голове, когда скрип пословиц раздался совсем близко и выработанные рефлексы сработали раньше, чем Хэддок успела подумать. Хэддок резко поднялась, отталкиваясь ногами от пола, опрокинула стул, на котором сидела и смахнула рукой некоторые вещи со стола, стараясь создать как можно больше шума, который должен был дезориентировать того, кто умудрился к ней покраситься — у полулюдей и полудраконов очень чувствительный слух, поэтому резкие звуки выбивают их из колеи и девушка пользовалась этим довольно часто, потому что этот приём давал приличную фору — и приняла боевую стойку, направляя заточенное острие одного из кинжалов в сторону замершего на пороге мужчину. — Какого черта? — раздался полный возмущения крик Плеваки, совершенно не ожидавшего подобного тёплого приёма. Мужчина растерянно замер, закрыв уши руками и недовольно смотрел на неё из-под насупленных бровей. Иккель, не отойдя от крепкого сна не понимающе захлопала глазами, совсем так, будто впервые видела своего собеседника, и, в то время как шестерёнки в мозгу усиленно крутились — отработанным за время практики движением спрятала оружие, и, уже более спокойно выдыхая, приняла расслабленную позу, опираясь бёдрами на стол, который стоял позади. На неё много раз нападали — множество людей на острове желали ей смерти и мало кто это скрывал. Никто не хотел видеть на месте конунга бескрылую женщину, будь она трижды дочь великого Стоика Обширного — отношения с подавляющем большинством соплеменников были отвратительно сложными и натянутыми, особенно в свете того, что она вполне может занять пост вождя, победив в смертельном бою всех претендентов на власть. Не смотря на то, что все дружно считали её беспомощной в воинском деле — они от чего-то боялись, что она действительно сможет выиграть эту гонку за жизнь, а самые отважные — даже пытались убрать её с дороги до совершеннолетия. Как решила для себя Хэддок — её противники делали правильно, когда боялись своего проигрыша и смерти. Желание жить перевешивало любые моральные принципы, приобретённые за годы жизни и Иккель отчётливо понимала, что сможет убить, если это будет достойной платой за её жизнь. — Твой отец уже начал сомневаться в том, что ты жива, — мужчина на секунду замок, оглядывая собеседницу и следя за её реакцией, — Я если честно — тоже. Иккель нахмурилась и презрительно фыркнула, при слове «отец», искоса осматривая полудракона: Плевака ни капли не изменился за это время — те же поседевшие от времени усы, заплетённые в нелепые маленькие косички, вечный шлем на голове, который достался ему от отца, кожаный фартук кузнеца и кольчуга из железа громмеля — все те же, как и суровый, с лёгкой примесью насмешливых огоньков взгляд. Хэддок расслабленно откинула голову назад позволив капюшону упасть на спину — благодаря Найту она научилась контролировать свои ушные отростки, поэтому не волновалась, что их будет видно — подставила лицо под тёплые лучи, льющегося из окна света, прикрыла от удовольствия глаза, наслаждаясь солнечными поцелуями, но на явную провокацию не ответила, всем видом показывая свое безразличие к данной теме. Иккель совершенно точно понимала, что предаёт свое племя и род, нежась в тёплых объятьях врага и совершенно этого не стыдилась: когда ты чужой в родном доме и деревне — сделать выбор не составляет труда. Сейчас, смотря в глаза Плеваке — мужчине, который провел с ней большую часть её сознательной жизни и старался заботится о ней по мере своих сил — без всякого сожаления и вины она понимала, что все сделала правильно. Деревня Олуха никогда не была её домом и никогда им не станет. — Ты меня напугал, — с лёгким укором в голосе сказала девушка через пару минут молчания и лениво повернула голову в сторону стоящего на входе мужчины. Плевака поежился от того, сколько холода и безразличия увидел в её глазах, а Хэддок сделала вид, что не заметила этого, пряча чертежи со стола в один из карманов костюма. Иногда Иккель казалось, что у неё раздвоение личности: превращение в фурию накладывало свой отпечаток на её характер, взгляды и даже манеру поведения, что в какой-то степени даже пугало — иногда звериные инстинкты брали верх над человечьим началом. Ночные фурии — скрытные до дрожи, в большинстве своём одинокие, резкие и бесшумные — настоящие убийцы в большом мире драконов были самым ненавистным видом, который старались истребить по мере возможности за то, что они превосходили своими умениями любого полудракона и получеловека. Это давало почву страха, из-за которой драконье нутро буквально кричало, чтобы она спасала свою жизнь, как можно быстрее улетая с острова Лохматых Хулиганов и обостряло всевозможные инстинкты и защитные реакции до предела. Плевака — такой близкий, но такой далёкий был одним из тех, кто являлся потенциально опасным — И где тебя тролли носят, позволь поинтересоваться? — он говорил спокойно, с лёгкой хрипотцой и насмешкой в голосе, но не смотря на это Иккель все равно поморщилась: Плевака наверняка что-то затеял ей в наказание за время, которое она пряталась от него и от жителей деревни. — Не хочешь говорить, да? — Хэддок сложила руки на груди, недовольно сверкая болотного цвета глазами. Разговор намечался тяжёлый. Навёрстывать упущенную программу даже не пришлось — Плеваку удовлетворила её готовность к собственной защите, а её сверстники закончили общее обучение воинскому делу месяц назад и теперь обучение проводилось в отдельных зонах арены совместно с наставниками, которые лишь изредка выгоняли их на общие занятия. — Не пришла… — Плевака разочаровано вздохнул и устало потёр переносицу, с лёгкой горечью думая о том, как много он пропустил времени с дочерью вождя, что она перестала держать собственное слово. На тренировочной арене стоял громкий гул: близнецы Торстоны опять поругались и вцепились друг другу в волосы, стараясь причинить как можно больше боли своему оппоненту; Рыбьеног как всегда сидел на одной из бочек в дальнем углу арены и читал книгу, в пол голоса озвучивая особенно важные для него нюансы, а Сморкала тем временем как всегда ругался с до холодного спокойным Асфридом, подбивая его на учебный бой. — А кто не пришёл? — Задирака на секунду отвлёкся от избиения сестры, повернув голову к своему учителю, чем и воспользовалась Забияка, от души двинув любимому братцу по голове. Задирака возмущённо что-то запричитал, повалив сестру на землю — вместе они покатились по каменном полу арены, превратившись в зеленоватый клубок и сверкая длинными хвостами, разбавляя все это дело громкими воинственными выкриками. — Не меня ищешь? — с лёгкой насмешкой спросила Иккель, аккуратно касаясь ладонью плеча своего наставника, который вместо тёплых приветствий попытался оглушить её с разворота своим железным протезом, — Подумаешь — опоздала на минутку! — обиженно пробурчала дочь вождя себе под нос, пригнувшись, от чего-то стало до жути смешно — совсем так, будто все это — близкое и с детства знакомое, родное даже, — Я же все-таки девушка! Плеваку правда этот ответ судя по всему не устроил от слова совсем — мужчина сделал ложный выпад и подсечку, заставив свою противницу упасть на спину, — Твоя тренировка начинается как только ты переступаешь порог арены, — назидательно оповестил кузнец, и попытался сделать ещё один удар, уже по лежащему противнику. — Очень поучительно, — Хэддок тихо выругалась сквозь зубы: падать на каменный пол с высоты собственного роста было не то что неприятно — весь воздух мгновенно выбило из лёгких, а в глазах на долю секунды потемнело, а затем сделала перекат в сторону — кулак Плеваки ударил каменный пол совсем недалеко от её головы, оставив на нем приличную вмятину и допустить подобной опасности для своей жизни девушка больше не могла. Ногой ударив противника в грудь Иккель заставила мужчину пошатнуться, что дало ей время вскочить на ноги и достать из креплений на поясе два парных клинка. Молодая фурия приняла боевую стойку прокручивая в руках острые лезвия и мысленно прикидывая силу для броска приготовилась к повторному нападению, которого не последовало. — Видела бы ты свое удивлённое лицо! Плевака схватился за грудь, делая несколько хриплых вздохов, а затем расхохотался, утирая невидимую слезу и Иккель приняв более расслабленную позу, но не выпуская из рук оружия рассмеялась в ответ. — Я уж думал, что ты не придёшь, — немного отдышавшись сообщил кузнец, оглядывая пришедшую девушку: лёгкие, покрытые едва видными царапинами от чужого оружия и потертыми узорами наручни из железа громеля, прикрывающие изящные руки, свободная рубашка болотного цвета, частично скрытая лёгкой кожаной броней с множеством ремешков и карманов для оружия — мужчина был более чем уверен, что у его ученицы найдется что-нибудь в разы смертоноснее обычных трезубцев — их чертёж привёз как-то Йохан после плавания за южные пределы архипелага и они настолько понравились дочери Обширного, что она взяла на себя смелость сделать точно такие же, исходя из учёта своих боевых возможностей — просто она не спешила это показывать, предпочитая свои любимые клинки. Недалеко раздался тихий шёпот, от которого тут же захотелось поёжиться и скрыться в тени: её не стесняясь обсуждали, даже не отойдя далеко и Иккель крепко стиснула зубы — её чуткий слух улавливал каждое произнесённое на арене слово и желание убраться возрастало все больше с каждой секундой. — Кто пустил сюда бескрылую? — оскалившись возмутился Сморкала, всплеснув руками. Красные чешуйки на его руках нагрелись, прожигая небольшие дыры в рубашке — с дочерью Стоика у него были свои счёты и её появление, после столь долгого отсутствия, тем более такое шумное пугало. Йоргенсон совершенно не был глупцом, чтобы не понимать, что пока Иккель Хэддок жива и здорова — власть над племенем Лохматых Хулиганов ему может только сниться, но пока её не было в поле видимости — можно было надеяться на то, что руки марать не придётся и девчонка сгинет сама, растерзанная лесным зверем. Чего, к сожалению не произошло и не произойдёт судя по тому, как ловко девушка отбивала атаки Плеваки — парень крепко сжал зубы, с досадой думая о том, сколько же ещё сюрпризов ему принесёт двоюродная сестрица, которая наверняка и дралась не в полную силу. Чертовка. Асфрид промолчал, но показательно сложил руки на груди и нахмурился, ясно давая понять одну простую истину: ей здесь не рады. Его светлые волосы выбились из тугой косы и слегка покачивались на ветру, тяжёлая секира висела за спиной и выглядел он в принципе вполне безобидно, не выказывая никаких знаков агрессии, но плотно поджатые губы и суровый вид буквально кричали о том, что парень готов в любую минуту броситься в бой. Связываться с ним не хотелось. Особенно после того, как она чуть более года назад скрылась от него, совершенно ничего не объяснив и не сказав. Иккель тихо выругалась про себя: наверняка, он потребует у неё объяснений — Хель, да все кому не лень будут требовать у неё честного ответа, давать который Хэддок не собиралась. Из горла вырвалось еле слышное рычание и девушка обречённо прикрыла глаза: отец наверняка в курсе, что она здесь и её ждёт очередной разговор о её чёртовом долге перед племенем. Захотелось сбежать. Рыбьеног прижал к груди свою книжку и обеспокоенно оглядел враждебно настроенных друзей — пауза затянулась: наследница Олуха открыто игнорировала своих сверстников и молодой громмель боялся, что напряжённая остановка может перерасти в самую настоящую драку. — Да, мы хотим тренироваться с крутыми! — согласились Торстоны и в подтверждение своим словам стукнулись головами — раздался громкий, режущий слух звон металла и Иккель изо всех сил постаралась сделать так, чтобы ушные отростки не встали. Пахло угрозой. — Я обещала, — не обращая внимания на чужие реплики ответила девушка, открывая глаза и встречаясь взглядом с кузнецом. Гордо вздёрнутый подбородок, деланное безразличие, напряженная точно струна поза, готового отразить удар в любой момент человека стали громкой пощёчиной враждебно настроенным подросткам, — И я всегда держу свое слово. Иккель часто снятся кошмары. Всё они, как один буквально кричат о всевозможных вариантах её смерти, заставляя просыпаться каждый раз в слезах и с быстро колотящимся сердцем, а то и с криком, полным ужаса. Умирать всегда было больно. Иккель совершенно точно помнит, как испуганно вскрикнула, когда когти ужасного чудовища махнули в сантиметре от её лица, а затем прошлись по её спине, разрывая кожу и одежду, как била в ушах кровь и как она же стекала куда-то вниз, в то время как она помутневшими от слез глазами смотрела на хрупкое тельце испуганной Асвейг — в те пару секунд форы, которые она получила, когда дракон отвлёкся на пробегающего мимо викинга — которую она закрыла собой буквально в последний момент и заплетающимся языком твердила ей, перед тем, как отбросить девчонку в сторону от битвы одно единственное: «приведи помощь». Страшнее физической боли, полученной в ту ночь была только боль от осознания, что никто из соплеменников, что были поблизости не захотел спасти её. — Эй, тише, успокойся… — тихий голос вывел Иккель из транса, в котором она находилась, — Это просто сон, слышишь? Сон. — Найт неуверенно погладил девушку по волосам и обнял. Сон, в котором Иккель раз за разом закрывала собой маленькую Бьёрн, а затем уводила ужасное чудовище за собой — был одним из самых страшных, потому что не был плодом её воспалённого воображения, а был одним из самых ярких воспоминаний жизни. Каждый раз просыпаясь от отвратительной боли и жжения в уродливых полосах Иккель думала лишь о том, как ей повезло в то нападение, а ещё — как сильно хочется жить. Найт был первым, кто узнал о её кошмарах, поэтому будить и успокаивать немного истеричную младшую Хэддок стало своеобразным ритуалом. Узнал он до больного просто, ведь не смотря на присутствие получеловека в овраге Иккель все так же приходила туда днём, чтобы отоспаться после очередной бессонной ночи в тот период времени, пока её не застал в кузне Плевака. Не услышать крики дочери вождя находясь в одном овраге с ней же мог только глухой. Их отношения были сложными. Найти общий язык с до невозможного вздорной фурией было просто невозможно на первый взгляд, особенно если учесть, что Хэддок сама была точно такой же. Они часто препирались друг с с другом, жарко спорили по поводу и без и пару раз даже успели подраться, как при первой встрече, но не смотря на это Иккель казалась, что они знакомы уже очень давно. Фурия находилась на острове чуть больше двух месяцев: они продолжали друг за другом фразы, были очень похожи в характере и самое главное — Хэддок совершенно не чувствовала запаха опасности или злых намерений от находящегося рядом получеловека. В голове то и дело мелькало разочарованное лицо Плеваки, которое она обязательно увидит, если её маленькая тайна вскроется и слышались крики рассерженных жителей племени, требующих не только её казни, но и смерти ночной фурии. Иккель встряхнула головой, стараясь избавиться от липкого страха. Не будет такого. Их не найдут — слишком уж хорошо она запутала лесные следы. Даже если лучшие следопыты Олуха отправятся их искать — уйдут недели на определение истинного запаха и нужной тропы, а уж за это время она успеет что-нибудь придумать. Никогда и ни за что в жизни она не позволит себе потерять последнего человека, который стал ей дорог. Над ухом что-то успокаивающе урчал Найт, крепко сжимая её в своих объятьях и Хэддок боязливо выдохнула, боясь разрушить царящую идиллию. Страх, после кошмара, который охватил её пару минут назад отступил и ураган мыслей, крутящийся в голове остановился, даря успокоение. Слабый солнечный свет, проникший в пещеру тонкими лучами скользил по лицу, попадая в глаза — Иккель недовольно зажмурилась, избегая особо назойливого лучика, а затем и вовсе уткнулась носом в шею тихо засопевшей под боком фурии, пряча лицо. — Я помогу тебе улететь, — заплетающимся языком внезапно прошептала Хэддок, погружаясь в сон. Где-то в районе макушки раздался тихий смех. Фурия, не смотря на уверенность Иккель в обратном не спала. — Не торопись.***
— Осталась неделя до седмицы Борка. Ты помнишь? — как бы невзначай спросил Асфрид, наворачивая круги вокруг наследницы Олуха. — А как же такое забыть? — Иккель усмехнулась, крепко держа в руках выданное старым кузнецом оружие и внимательно следила за передвижениями своего противника, — Все только об этом и говорят, ведь как известно — в неделю Борка подростки доказывают свою принадлежность к племени. Сегодня Плевака решил провести несколько учебных боев с разными видами оружия и противниками, чтобы проверить, чему научились его ученики в академии за время своего обучения, ведь в скором времени им всем предстояло пройти аттестацию, которая доказала бы, что они достойны принадлежать племени Хулиганов. Сегодняшним средством защиты и нападения во время боя было нечто вроде копья — причудливое оружие, состоящее из длинного древка, метра под два, с боевой частью в виде широкого изогнутого клинка с одной стороны и увесистым железным набалдашником — для равновесия — с другой, которое кузнец вручил с довольным видом пару дней назад, давая привыкнуть и разработать тактику для предстоящей тренировки. Близнецы, выбывшие ранее — не позаботились озаботиться данным вопросом, предпочитая просто махать палкой и наносить удары как попало и придётся: железная часть постоянно тянула их вниз, а непослушные хвосты постоянно путались под ногами, поэтому Плевака, испугавшись возможных смертей быстро прикрыл лавочку веселья (Задирака постоянно выкрикивал место, где хочет получить шрамы и его сестра была буквально готова помочь ему в их получении, предварительно взяв с него клятву сделать ей точно такие же), забрав острые предметы мудрый кузнец во избежание жертв и травм отправил их на трибуны, наблюдать за чужими боями. Сморкала, не переставая красоваться и хвастаться своей силой бился с Асфридом, который быстро свернул только начавшийся балаган, не нанося особых увечий (возможное сотрясение не считается!). Вечно раздражающее ужасное чудовище вышло из игры, потеряв сознание от точного удара тупым железным наконечником глефы в голову, буквально через пару секунд после падания на жесткий пол арены. Рыгучий недовольно сплюнул на пол, подцепил железным крюком грязную рубашку Сморкалы и качая головой оттащил его в дальний угол, не переставая возмущаться себе под нос: у Йоргенсона просто не было шансов против воинственно настроенного змеевика, но столь быстрая победа одновременно расстраивала и восхищала в нем его внутреннего учителя. — Ты умолчала один немаловажный факт, — парень сделал резкий выпад, нанося острым концом длинного деревянного шеста косой удар по ногам, в надежде уронить Хэддок на пол — как он повернул с Йоргенсоном, который во время этого маневра запутался ногами в собственном хвосте — но она и бровью не повела, ловко парировала удар, а затем ушла в сторону, — На третий день седмицы тебе исполняется восемнадцать. — Если ты думал, что прискорбный факт моего рождения в столь светлый праздник выведет меня из себя — ты ошибся, — уверенно ответила Иккель, пригнувшись — острый конец учебного оружия просвистел совсем недалеко от её головы, срезав небольшую прядь. Асфрид усмехнулся. Хэддок нахмурилась, начиная ленивое наступление, которое не давало загнать ее в угол — желания драться не было, было лишь ощущение приближающихся неприятностей. — Борьбе за трон праздник не помеха, — он плавно, словно танцуя сделал пару шагов вперед, делая несколько ложных взмахов, — Скорее наоборот, еще один повод выпить, — змеевик расплылся в улыбке, обнажая острые как бритва клыки, — После твоего совершеннолетия тебе предстоит либо позорно сбежать, либо — принять участие в борьбе за власть, что для тебя скорее всего окажется смертельным номером. Иккель крепко стиснула зубы и недолго думая нанесла секущий удар сверху вниз, с мрачным намерением покалечить ухмыляющегося парня, который к сожалению успел отразить удар, в последний момент успев увести чужое оружие немного в сторону и заблокировать. Раздался звонкий звук удара железа о железо и к удивлению Асфрида Хэддок оказалась почти нос к носу с ним, раздражённо сверкая глазами, настоящего дикого дракона: черные зрачки дрожали, сужаясь до пугающих узких звериных щелок, то обратно приходя в норму, а в зелёной радужке плескались опасные золотые искры ярости. Хофферсон на секунду изумлённо подумал, что Хэддок приобрела своего зверя и сейчас собьёт его с ног огненной волной от сформировавшегося очага, — И что же я выберу? — чужое дыхание обожгло ухо и Асфрид на мгновение замер, пропуская серию сильных ударов: в колено, заставивший его сильнее стиснуть собственное оружие и болезненно рыкнуть; в живот, на мгновение окрасивший мир вокруг в красный цвет ярости и боли; в грудь, оттолкнувший на несколько шагов назад. Бить дочь Стоика умела. Все мысли о драконьей сущности противницы мгновенно вылетели из головы, прекращённые резкой волной боли, а когда вернулись — наваждение прошло. За развернувшимся боем внимательно наблюдали остальные подростки Олуха, впитывая каждое произнесённое на арене слово. Близнецы — постоянно шумные и неугомонные сидели тише воды и ниже травы на деревянных бочках с мишенями у стены, буквально с открытым ртом ловя каждое слово и мысленно уже разнося свежие сплетни по населению деревни; Сморкала недовольно хмурится и сжимал кулаки — в одном из спарингов двоюродной сестрице все же удалось уложить его на лопатки без использования всяких драконьих атрибутов и поэтому он во все глаза следил за её движениями, пытаясь найти слабую точку и с нетерпением ждал ответа на вопрос о том, что же она выберет: сбежать или драться за свою жизнь. Рыбьенога в академии не было — он, вместе со своей парой ушёл помогать Готти со сбором лечебных трав, потому что был твёрдо убеждён в том, что учебные бои и прочее мордобитие для него не создано, а Асфрид (черт бы его побрал!) как на зло в свои противники выбрал дочь вождя, хотя после победы над Сморкалой мог спокойно идти домой. — Ты хочешь, чтобы я ответил на этот вопрос? — блондин картинно приподнял левую бровь, лениво нанося несколько быстрых ударов в отместку за полученную боль — один из них все же достиг своей цели: заточенный наконечник легко рассек рубашку, а затем и незащищённую кожу предплечья. Девушка сдавленно зашипела и не ответила: рубашка окрашивалась в красный, распускаясь на белой ткани отвратительными алыми бутонами, каменный пол усеяли первые капли крови. Чувствуя чужую кровь и боль заключенные полулюди заволновались, пытаясь бронированными телами протаранить железные стены клеток. Животность и подчиненность голым инстинктам подданных красной королевы пугала. Краем сознания шатенка отмечала каждый удар о железные стены, не давая себе вздрогнуть. Она чувствовала исходящую от них ярость и желание крови, которые казалось перекрывают даже ее сознание и волю. Слишком сильные эмоции, подавляющие и чужие. Животные. Драка двигалась медленно, можно казать даже лениво и будто нехотя: у Иккель не было совершенно никакого желания драться с Асфридом и тратить свое время в принципе на подобные глупости поэтому желание проиграть при первой удобной возможности и свалить подальше непомерно росло, вот правда Асфрид подобного желания не разделял — бил он редко и было видно, что не в полную силу, но уклонялся всегда вовремя и ловко парировал её удары, будто специально все затягивая. — Я хочу, чтобы ты от меня отстал. — упрямо ответила девушка и прекратила наступление. Острый наконечник оружия упёрся в каменный пол арены с еле слышным скрежетом и девушка держа дубовый шест двумя руками приняла расслабленную позу, утвердившись в желании прекратить этот балаган. Они не были друзьями для того, чтобы вести душевные беседы о её будущем, поэтому подобные вопросы раздражали, хотя удивительного в них не было совершенно ничего — почти все жители деревни жаждали услышать, что же она решит, вот только ни у кого ещё не хватало смелости спросить её об этом в лицо. Асфрид усмехнулся и полностью скопировал безобидную позу Хэддок, подражая её манере. Гад. — Ты ведь не собирался драться со мной всерьёз, не так ли? — Иккель сдула щекотавшую лицо прядь, которая выпала из незамысловатой боевой косы, которую не смотря на её возражения заплел Найт (ему нравилось перебирать ее волосы, аккуратно расчесывать и заплетать в разные прически не смотря на ее сопротивление — что уж греха таить — ей нравилась забота, скрытая в этом безобидном действии). — Научилась плести косы? — Хофферсон заинтересовано наклонил голову в бок, рассматривая лицо девушки напротив. Драконье нутро буквально кричало о том, что дочь вождя что-то скрывает от племени и вывести её на чистую воду казалось делом чести. — Нашёл себе пару? — невинно поинтересовалась в ответ Хэддок, намеренно раздражая собеседника, повторив наклон его головы. Трибуны оживились. Найти пару среди жителей Олуха значило многое, поскольку значение этой самой «пары» на острове хулиганов было совсем иное — в этом слове никогда не имелось в виду отношение между мужчиной и женщиной любовное, нет. Здесь связь была совершенно другого типа — пара наездника и дракона: обычно этой парой становились люди близкие друг другу по духу и да, довольно часто их отношения переходили из разряда напарник в муж-жена, но это лишь усиливало их доверие друг к другу. У пары всадника и ездового дракона со временем формируется особая связь, из-за которой они могут общаться на ментальном уровне и работает эта пара буквально как единый организм. Один член этой пары почти никогда не принимал полное обращение, предпочитая полёты на спине своего напарника и использовал драконьи атрибуты в минимальном количестве (слух, зрение, обоняние, сила, скорость), лишь изредка проявляя что-то больше когтей и чешуи. Второй, наоборот осознанно проводил большую часть жизни в шкуре дракона и отдавая свое доверие и управление своей паре (хотя на Олухе есть достаточно случаев, когда ездовой дракон довольно часто появляется в человеческом обличии и даже заводит собственную семью отдельно от напарника). — Не переводи тему, — блондин недовольно поджал губы, краем уха слыша, как оживились подростки сверху. — Уже выбрал, кем будешь? Ездовым драконом или всадником? — продолжала засыпать вопросами Хэддок, довольно ухмыляясь, — Такой сложный выбор, не так ли? — наблюдать за тем как Асфрид злиться было лишь в удовольствие, но последнюю фразу она произнесла так, чтобы услышал только он: — Или ты хочешь чтобы я ответила за тебя? Асфрид, тяжело дышащий и побелевший от злости — на белой коже в свете солнечных лучей довольно ярко выделялись выступившие жёлтые, с плавным переходом в синий чешуйки и не естественная краснота вокруг глаз, расходящаяся на сотни маленьких трещенок. Корона на голове змеевика в один миг оживились, издавая грозные пощёлкивания — Хофферсон глухо зарычал, сжимая дерево в руках до противного треска. Иккель хотелось громко расхохотаться от того, насколько смешно выглядит разрьярённый воин, но она упрямо сцепила зубы, придавая лицу более сосредоточены вид, несмотря на то, что драконье чутье во всю вопило об опасности — от Асфрида несло удушливым смогом гнева — Хэддок продолжала спокойно стоять, лениво считая солнечных зайчиков на полу и стенах арены. В голове запоздало пронеслась мысль, что выводить из себя почти окончившего превращение полудракона было плохой идеей. И вот кто её за язык тянул? Корона змеевика вновь пришла в еле заметное движение, выдавая режущий чуткий слух треск — Асфрид готовился к нападению, начиная вновь нарезать круги вокруг наследницы конунга. В свете дневных лучей блеснули рассерженные голубые глаза, с вертикальным драконим зрачком, которые горели праведным гневом — парень был в ярости и Иккель точно знала почему: полудракон просто ненавидит чужого вмешательства в личную жизнь, а именно это она и сделала — без спроса вторглись на его территорию. Один-один, Хофферсон. Синие и жёлтые пластины крепкой чешуи, которая до этого покрывала лишь мелкими пятнами, похожими на веснушки лицо — выступила на шее и руках, крепко сжимающих древко. Казалось, что совсем немного и у блондина из ушей и носа пойдёт дым от злости и усердия — именно этот факт веселил Хэддок больше всего: что у неё получилось развести вечно холодного, невозмутимого и расчётливого парня на эмоции. Когда Асфрид проявил ещё один драконий атрибут — хвост — она слегка заволновалась, хотя виду не подала, продолжая смиренно стоять, опираясь на деревянный шест, не забывая провожать все движения змеевика цепким взглядом. Воспоминание о том, что шипы змеевика опасны не только своей остротой, но и находящимся в них ядом насторожило. Иккель прикрыла глаза, отдаваясь ощущениям. В одно мгновение все запахи вокруг обострилась до предела, забивая ноздри, а звуки стали намного чётче: Асфрид обходил слева почти бесшумно и невероятно быстро, еле касаясь ногами земли, дыша как можно спокойнее и стараясь не выдать своего присутствия, хотя они оба понимали, что происходящее — своеобразная игра в охотника и жертву, которая началась именно сейчас, когда они оба были на взводе. Нутро фурии требовало крови и зрелищ, хотя для самой Иккель данное чувство было сравнительно новым, ведь она всегда была человеком неконфликтным и спокойным, но противится зову древней крови она не могла. Тем более, когда эти придурки постоянно лезут в её жизнь. Первый удар Хэддок отбила не открывая глаз и полностью положившись на инстинкты — змеевика выдавали его мысли, запах, дыхание и бешено бьющиеся сердце, которое заходилось в рваном танце в преддверии новой атаки — с десяток таких же — сильных и стремительных — немного оттеснили с изначального местоположения: Асфрид целенаправленно пытался загнать её в угол арены, орудуя боевым шестом теперь в полную силу и в ответ на подобные выпады дочь вождя успевала лишь отбивать стремительные удары, не имея сделать ответный. Острый конец клинка мазнул по плечу, разрезав белую ткань и кожу — багровыми цветами распустилась на порванном рукаве кровь — на мгновение все вокруг померкло и Хэддок зашипела от боли, в полной мере начиная осознавать неприязнь отца к роду Хофферсонов. — Без руки меня решил отставить? — блок, новый удар. Скрежет металла, неприятный запах крови, режущий ноздри — поворот — жестокость — острый конец слегка задевает чужое лицо, оставляя неровный алый след на лбу. — Скальп решила с меня снять, Хэддок? — Иккель нервно усмехнулась: не смотря на адреналин в крови и азарт — происходящее пугало. Асфрид ещё ни разу не ранил своих противников в учебном бою до крови (та царапина на предплечье или разбитая о пол голова Сморкалы при падении не в счет) и никогда от него не пахло угрозой, как сейчас. Уходя в сторону шатенка резко пригнулась, хрипло выдыхая — одним мощным ударом Хофферсон чуть было не снёс ей голову и он явно не собирался останавливаться — все перемешалось в одну большую кашу из наступления и защиты. Это было похоже на красивый, но невероятно жестокий и кровавый танец двух опытных хищников и хотя в Иккель была полностью согласна с Рыбьеногом — «мордобитие — пустая трата времени и сил, в котором нет ничего прекрасного» — азарт боя и адреналин разогрели её кровь настолько, что Хэддок казалось, будто она вот-вот закипит. От напряжения сжимающие древко пальцы и костяшки побелели, руки ныли, а раненое плечо неприятно жгло, правда думать о неудобствах было некогда: Асфрид бил быстро и смазано — делая больше удары спонтанно, чем из большого расчёта — стараясь не дать ей времени на передышку, из-за чего удары редко несли в себе какой-то особый смертельный урон, но отбивать их было довольно тяжело. Попытавшись избежать ядовитых шипов, прилетевших прямо под ноги шатенка отвлеклась, уходя в сторону, чтобы спасти важные конечности и чуть было не подскользнулась на луже чьей-то крови, чем и воспользовался Хофферсон, нанеся один сильный удар: оружие сдалось с громким стоном — древко сломалось ровно пополам и разгорячённый хорошей битвой блондин был уверен, что почти закончил путь к собственной победе. Холодное дыхание смерти в одно мгновение опалило шею одновременно с осознанием того, что пощады не будет. Никто не станет трогать лучшего воина деревни, если он в пылу битвы случайно убьет её — хулиганы даже благодарны будут и сами возведут его в новые вожди. — Убить меня решил никак?.. — сердце отбивало нервный ритм, грозя разбить ребра, а в ушах быстро стучала кровь. Асфрид довольно ухмыльнулся, полностью довольный испугом дочери Стоика и продолжил наступление, загоняя её в дальний угол арены. Не смотря на усталость, измождённость и сломанное пополам оружие Иккель подумала, что это её шанс. Всё произошло быстро: Асфрид слишком разгорячился и потерял голову, переставая замечать детали, что было не простительно даже для такого хорошего воина, а Хэддок просто в последний момент успела поймать жуткую жуть за хвост, уповая на удачу. Воспользовавшись мимолётной радостью и восторгом своего противника девушка сделала несколько ложных выпадов и подсечку, которые озадачили уверенного в победе воина, хотя на землю так и не повалили, зато — знатно отвлекли, позволив подобраться ближе и одним точным ударом железного набалдашника в лоб оглушить парня (отчаянные времена требуют отчаянно глупых мер — рассудила Иккель, думая о том, что если бы рядом был Найт — он бы обязательно влепил ей подзатыльник за подобное). Ловким движением выбив из рук слабо сопротивляющегося Асфрида его оружие (удар по голове видимо был довольно сильным, раз его так закачало), а затем все же провалила блондина на землю и села сверху, прижимая к горлу острие клинка. В голове против воли пронеслись все моменты её возможного убийства от рук Хофферсона на этой арене, в окружении холодных стен и цепей, заменяющих потолок. Мурашки пробежались по коже, внутри все похолодело от пережитого страха и ярости, которым ранее девушка старалась не дать над собой верх. Он мог её убить и вполне возможно — он хотел это сделать. Очень удобно убивать на арене, когда ведётся тренировка — если кто-то погиб, то виноват он сам. Дракон внутри кровожадно рычал, настаивая на том, что её несостоявшегося убийцу нужно убрать прямо сейчас, пока есть возможность, чтобы никто больше не посмел её тронуть. В царящей тишине громко взвыл порыв шального ветра, заглушая еле слышны вздохи и перешёптывания. С глухим стуком перекатился чей-то шлем по каменному полу арены. Где-то вдалеке взвыл раненый зверь и девушка поежилась от осознания того, что на неё все смотрят. Наваждение спало и в глазах Хэддок проскользнул еле заметный испуг, которого хватило, чтобы Асфрид, лежащий прямо под ней за него зацепился. Иккель сжала побелевшие губы, осознавая, как просто её провели. — Я думаю что выбор очевиден не так ли? Хэддок рассеяно кивнула, быстро слезая с противника и не дожидаясь объявления результатов от Плеваки под громкий гул ранее наблюдающих за дракой ретировалась с арены, сверкнув лишь каштановым кончиком косы на выходе. Асфрид тяжело встал, на ходу отряхивая с боевого костюма пыль и грязь, усмехаясь чему-то своему под нос, совершенно не обращая внимания на лезущих с расспросами сверстников вытащил из бочки своею любимую секиру и напевая понятную только ему одному мелодию отправился восвояси, под чужие вопросительные взгляды, стараясь не сильно шататься при ходьбе — в голове ещё звенело. Она сделала ему хвост. Сама, без всяких просьб и разговоров пошла на отчаянный шаг, совершив невозможное и разрушив старый миф о том, что сбитый дракон — исключительно мертвый дракон, и никак иначе. Своими руками она вернула врага в высь, давая ему право на месть жителям деревни, которые отняли у него небо. В деревне было тяжело. Чтобы сделать новый, искусственный элерон и придумать конструкцию, которая позволит ему работать самостоятельно потребовался ни один день и даже не неделя — каждый чертёж был разорван на мелкие кусочки и сожжён, каждый готовый образец разваливался на глазах при попытке управления им и у Иккель опускались руки. Она злилась на саму себя за беспомощность в таком казалась бы простом деле, не могла спать и есть спокойно, потому что вина за совершенное другим человеком преступление давила на плечи хуже, чем ответственность за племя. Идеи крутились в голове настолько быстро, что Хэддок просто напросто не успевала их записывать в свой блокнот и воплощать в жизнь, но в каждом из них была ошибка, которая не давала механизму работать и это убивало. Иккель знала, что он улетит. К тому времени, как новый автоматический элерон был наконец-то готов и работал без всяких прочих помех — она уже успела подготовится к их расставанию, с лёгкой печалью думая о том, как же будет жить без несносной фурии под боком, но не смотря на внушение себе мысли о том, что так будет лучше — все равно застёгивала последние ремешки к чужому хвосту трясущимися руками, буквально молясь всем известным богам, чтобы и этот протез сломался, давая им ещё немного времени. Её накрыло отчаяние. Самое настоящее, а от того отвратительно горькое настолько, что слезились глаза — с того момента как Ночная Фурия взлетела в небесную высь и с громким свистом пронеслась над верхушками деревьев улетая прочь прошло больше часа и Хэддок успела утвердиться в своём мнении: он не вернётся. Блэк нагло использовал её, доверчивую и охотную до ласки девчонку, а затем бросил, как только появилась возможность избавиться от её общества. Совсем так как делали другие викинги её племени. О Тор, как она могла поддаться на его уловки и поверить в наигранную искренность? Поверить в то, что наконец-то стала кому-то поистине важна и дорога всего лишь за полгода их знакомства? Черт возьми. Влюбиться. — Глупо. Глупо. Глупо. Глупо! — тихо пробормотала Иккель и пару раз тряхнула головой, стараясь избавиться от съедающих мыслей. Хотелось перестать думать о произошедшем за последние месяцы и вздохнуть спокойно, но не получалось. Было больно. Хотелось злиться на него. Хотелось громко кричать и плакать от несправедливости, но Хэддок просто напросто не могла себе этого позволить, сохраняя остатки своей гордости. Девушка крепко сжала руки в кулаки, заставляя отросшие когти впиться в нежную кожу ладоней, раня её до крови и прижала их к ушам, стараясь не слышать собственного всхлипа. Что-то в районе сердца неприятно ныло и болело: казалось, что внутри с громким хрустом что-то ломается, оставляя после себя лишь костяную крошку. Зверь внутри громко бесновался, крича от боли и Хэддок невольно подумала о том, что если она сейчас потеряет контроль — никогда не захочет его возвращать. Она, черт возьми, знала, что так будет. Ей было хорошо с ним — и от этого было ещё хуже. Ей казалось, что он принял её такой, какая она есть: с многочисленными шрамами, ожогами на душе и теле, с извечной бедовостью, мечтательностью и всеми причудами, которые не нравились другим викингам. Он заставил её поверить что она ничем не отличается от Олуховцев и даже лучше. Заставил поверить в то, что она буквально что-то для него значит, но даже не попрощался. Иккель выпустила его в свою жизнь вполне осознанно, ещё тогда, прекрасно понимая, чем может закончится эта история и сколько страданий она может принести, но не смотря на это все же позволила ему привязать к себе путами, которые были намного крепче тех веревок, что обвили его в тот день. Сознательно позволила чёртову врагу опутать её в паутиной лжи, которая теперь душила. На гнущихся ногах Хэддок повернула в сторону деревни, хватаясь руками за попадающиеся на пути деревья, чтобы не упасть и упрямо пожимала дрожащие губы. Она проживёт. Всегда жила без чужой поддержки и доброго слова и сейчас не сломается, не смотря на его предательство. Они оба не принадлежали друг другу.«Ты знала, что он улетит». Долг душит.
— Прости, что так долго — я потерял счёт времени и совсем забыл, что ты меня ждёшь… На голову приятной тяжестью легло что-то непонятное, больше похожее на венок и Хэддок недовольно передернула плечами, на которые тут же аккуратно опустились чужие руки, заставляя девушку остановиться на пол пути от деревни и разворачивают к себе лицом. — Думала так просто от меня отвязаться? — с лёгкой насмешкой говорит парень, скрывая в голосе волнение и по-хозяйки приобнимает Иккель за талию, не давая пальцам предательски дрожать. Он ведёт её обратно в сторону их общего дома, по пути начиная разговор о всякой отвлекающей чепухе, мысленно давая себе не один подзатыльник: он настолько сильно увлекся вернувшимся контролем и чувством свободы, что совершенно забыл о времени, проведенным в небе. Найт видит в ее глазах испуг и разочарование, от которого что-то неприятно колет в сердце, но не подает виду, потому что от этого ему самому тошно — он дал себе и ей мысленное обещание, что не оставит свою пару, но при этом позволил ей испытать ужас потери (он прекрасно понимал, что она подумала). Хэддок становится тошно от собственных мыслей и он прекрасно понимает, что сейчас произошло: она вновь дала волю панике и страху, дала им завладеть ей, почти впала в самую настоящую истерику из-за того, что до ужаса боится остаться одна вновь, а теперь её запах выдаёт её с головой: до противного горький — отвратительный запах отчаяния и безысходности, который накрыл её и пропитал все вокруг до основания. Глупая фобия, что тот, кто ей дорог оставит её так же, как отец, отдавая предпочтение своему народу, а не ей сводила с ума, лишая рассудка. С ней не получалось бороться и каждый раз, когда Иккель не находила фурию на положенном месте её охватывала паника и перехватывало дыхание — благо, Найт всегда находился неподалёку и успевал появиться в поле её зрения раньше, чем она успевала дойти до абсурда. В эти моменты ей казалось, что она похожа на лишний балласт: ее броня, которую она создала прячась от соплеменников не помогла с упёртой ночной фурией, которая разбила её в пух и прах, а понимая это Иккель чувствовала себя слабой — слишком запуганной, загнанной, совсем как мелкий зверёк, попавший в капкан. — Не кисни, — парень легко потрепал её по голове, взъерошив короткие волосы — больно у младшей фурии был виноватый и загнанный вид. Она ничего не сказала. Он ничего не спросил, продолжая крепко придерживать наследницу Олуха за талию, а затем и вовсе подхватил её на руки, когда они спускались в овраг с крутого склона — он знал что Иккель конечно же навернётся и что-нибудь себе сломает, но допускать этого не хотелось — лишние отметины на её теле были бы лишними. Хэддок вцепилась в широкие плечи до побеления пальцев и прижалась к получеловеку всем телом, быстро вдыхая запах родного тела, в попытке успокоится и унять быстро бьющиеся сердце. Было стыдно. Она была сломленной — и он был точно таким же — Блэк прекрасно знал это, понял при самой первой встрече, а затем по прошествии ещё нескольких решил, что теперь эта девчонка находится под его личной защитой, которую ему самому когда-то давно не дали, оставив сходить с ума в одиночестве. Они никогда не говорили о том, как действуют друг на друга, но прекрасно все понимали.Плохое предчувствие накрыло обоих. Инстинкты кричали о приближающейся опасности.
— Дальше ведь будет хуже, не так ли? — дрожащим голосом спросила Иккель опустив голову, когда Найт поставил её на землю, а затем в новом порыве резко сжала его в своих объятьях — он молчаливо ответил тем же, зарываясь носом в её волосы. У Иккель не было собственного запаха: она давно потерялась в себе и он просто не сформировался — Хэддок пахла своими эмоциями, но самым ярким и горьким был стойкий аромат одиночества, которым несло от дочери вождя за километр при их первой встрече. Сейчас почти не осталось — полынь почти полностью перебил его собственный терпкий смоляной запах, который впитался даже в её волосы и он буквально кричал о том, что она принадлежит только ему и никому другому. — Намного. Красное зарево рассвета накрыло лес, обезображивая тени и поглощая все звуки — вокруг стояла мертвая тишина: птицы не пели, предчувствуя беду, животные спрятались по норам и пещерам и не спешили показываться из своих убежищ, со стороны деревни викингов не доносилось звуков. В воздухе запахло гарью и смертью. Снова.